Опция номер (СИ) - "FlatWhite". Страница 51

Следить за белым вихрем куда приятнее, когда он уже взял под контроль тело и понимает свои возможности. Самое время двигаться дальше и усложнять манёвры, но Хаято делает перерыв у борта.

У Кёи даже дыхание не сбилось.

— Что, всё? Сдохла кошка, хвост облез?

Хаято отталкивается и летит в его сторону, выставив руки вперёд. Мимо. На льду сложно быть резким и внезапным, и Кёя легко уворачивается. Хаято повторяет попытку нападения с левого фланга — его ловят за ремень джинсов, дёргают вбок, заставляя Хаято потерять равновесие и шмякнуться назад. В отместку лезвие конька Хаято бьёт по лезвию Кёи.

Подлая подножка. Кёя взмахнул руками, но устоял.

Хаято тяжело дышит:

— Я думал, они будут на нас коситься. — Он смотрит правее Кёи.

Тот оглядывается. Никто из спортсменов не обращает внимание на их потасовку. Похоже, пока команда отрабатывает технику, а не полные программы, посторонние в другом конце катка ей не мешают.

— А если бы косились, то что бы ты сделал?

Хаято встаёт со льда и отряхивает мокрую пятую точку.

— Ну… если кинуть динамит на их половину поля, трещины по льду дотянутся до нашего участка. А моя дорогая «царапалка для глаз» будет скользить по нему как неуклюжий бегемот.

— Тогда пистолеты?

— Они у тебя тоже с собой?

Тоже? Кёя удивляется, куда только Хаято их засовывает, но в груди тепло разливается взаимопонимание. Это одна из точек соприкосновения, которая позволяет им переваривать друг друга, и в то же время не присуща ни Саваде, ни Ямамото.

Они готовы быть агрессивными, идти напролом и заявлять о своём отношении к другим людям в открытую. Причинять им боль, если травоядные, по их мнению, того заслуживают. Убивать. Мораль Хаято ему ближе, чем других, более «правильных» хранителей, и, если бы не влияние Савады, общего было бы куда больше. А так… порой Хаято как пластилин: под давлением времени и чужого упорства приобретает другую форму и подстраивается под руки, которые хотят вылепить из него версию «получше». Ямамото сделал его командным игроком. Савада сделал его терпимее и сдержаннее.

А Кёя дал бы ему флаг в руки и разрешение взорвать всех неугодных, а потом отпустить Ури помочиться на их останки. И колец-однодневок подкинул бы, чтобы кольцо Вонголы на радаре не светилось и у Хаято развязались руки.

Кёе кажется, несмотря на мягкость Савады и Ямамото, держали в ежовых рукавицах Хаято — они. А Кёя, вопреки любви к дисциплине, разбаловал бы вседозволенностью, отсутствием упрёков и моральных речей. Потому что понятие порядка и правильности у них своё — очень субъективное.

Хаято не улыбается, когда спрашивает про пистолеты. Он серьёзен.

— Сейчас нет, — признаёт Кёя. — Мы не на битву собирались.

А Хаято даже в школу идёт, как на войну, — в полной экипировке и с динамитом в трусах. Это и смешно Кёе, и понятно одновременно, потому что они оба не боятся разрушать, не боятся бить в полную силу и даже где-то переборщить. Но разве этого достаточно, чтобы они оказались тут вдвоём, не в течку и не в тренировку, не во время миссии?

Кёя отъезжает от него и отворачивается.

Они оба упрямы. Но в Вонголе все упрямы. Они оба хотят стать сильнее. Но в Вонголе все этого хотят. Они оба были одиночками, но перестали ими быть. Хаято добровольно, Кёя — через силу, не сразу.

И отчаянного «умру, но не дамся» — у обоих… Этого хватит?

Кажется, причин так мало. И всё же Кёя тут.

Он больше не следит за ездой Хаято и уходит в себя. Плывёт, оставляя царапины на льду, и хочет опять остаться один, но Хаято остро ощущается рядом, пусть и вне видимости — за спиной. Разогнался, разгорячился, запах стал сильнее, хотя и без аромата Кёя его не потеряет. Давление духа и дремлющего в теле пламени такой же верный указатель.

— Хибари, они уже закрываются. — Хаято вырывает его из потока мыслей.

— Хорошо.

Спортсмены отправились в раздевалку принимать душ, поэтому они сдают коньки зевающему служащему и уходят первыми.

Хаято руками зачёсывает растрёпанные волосы назад и подставляет раскрасневшееся лицо под ветер. Свет из окон здания ещё слабо освещает его, но, стоит им сделать пару шагов по лестнице, и его цвет скроет тьма.

Теперь точно всё? Конец странной пятницы и сумасшедшей недели. Конец недоразумения с Хаято и вынужденного сожительства. Никого не надо выгонять из ванной, готовить на двоих и будить песнями Хибёрда, не надо выпроваживать чужих дружков и отчитываться перед его боссом. За-ме-ча-тель-но.

Хаято скоро растворится в неосвещённых зигзагах улиц. Уйдёт в чужое убежище. Кёя даже готов сделать ему запасную комнату на базе ДК, лишь бы Хаято больше не появлялся в его доме, не оставлял своих следов и не…

— Следующее «счастливое» окно завтра с утра, — вспоминает Хаято. — Придём?

Напряжение Кёи лопается, как струна, и вопрос обрывает поток вопросов и сомнений.

Никакой сегодня не конец.

***

На следующее утро Хаято приходит на место встречи с белым цветком в руках, и Кёя готовится загрызть его до смерти, если тот решит подарить ему лилию и превратить их прогулку в сопливое свидание как в фильмах. Но выясняется, что цветок подарили самому Хаято, и загрызть уже хочется того странного некто, кто нагло пристаёт к чужим омегам посреди белого дня.

Кёя без сожалений выкидывает травинку в ближайшую урну — она выглядит жалко по сравнению с цветами из его собственного сада за домом. Досадно, если Хаято в него не выходил, пока болел. Возможно, не успел.

Кёя ведёт его под чёрным зонтом, закрывая от капель дождя, и исподтишка рассматривает: сравнивает настоящего Хаято с тем, которого видел во время течки. Он прислушивается к себе, пытаясь понять, изменилось ли его отношение, и готов столкнуться с безразличием и желанием отменить поход на каток, ощутить, как угасает интерес. Он совсем не ждёт, что глаза Хаято, наоборот, окажутся ярче и живее, запах — сложнее и изменчивее от каждой смены эмоций и движения мысли, каждого мимолётного чувства. Они меняются быстро и непредсказуемо, и Кёя не успевает соображать, почему Хаято растерян, когда видит его в условленном месте, почему тревожится из-за присутствия спортсменов, почему боится безобидных девушек…

А потом Кёю резко захлёстывает теплом, когда Хаято расслабляется и чувствует себя защищённым. Протягивает ему руку.

Так хорошо было только во время тренировки, когда он в первый раз попросил о защите, и Кёя навсегда запомнил это ощущение. Он не спутает его ни с чем.

Калейдоскоп вспышек, касаний и слов Хаято бьёт его и тревожит и в этот день, и на следующий. Можно подумать, они ошиблись, и течка продолжилась после короткого перерыва, потому что Кёю приковывало к нему не слабее, просто иначе — не так, как Кёя мог себе это представить.

А Хаято как ни в чём не бывало дышит, катается, разговаривает — вроде бы здоровый телом, но умом таки немного тронутый, рассеянный. Он почему-то не забирает свои вещи, когда приходит в гости. И Кёя… просто позволяет ему их оставить.

Невысказанные объяснения, не обозначенные границами отношения, редкие отклики Хаято в какой-то момент становятся важными. И своё растущее влечение к нему Кёя перестаёт принимать за игру воображения.

Всё становится серьёзным.

***

Чиюки кусает губы, сдерживая рвущийся наружу смех.

— Так вот где ты налажал… Когда говорил, «всё с самого начала пошло не так», я представляла другое.

Не справившись с собой, она взрывается от хохота, и Дэким ждёт, пока она отсмеётся. Им надо сделать разбор ошибок, чтобы впредь не повторять их. В баре только они вдвоём, и это прекрасная возможность обсудить детали последнего дела.

— Итак, Хибари взял и силой воли сломал тот треклятый душ. Просто потому, что ему сильно хотелось встретиться с Гокудерой?

— Да, — подтверждает Дэким. — Он прогнул реальность, искренне веря, что база никудышная. И тем самым запустил цепочку различий между мирами.

— А если бы он верил в существование агрессивной армии орков…