Имя Зверя - Истерман Дэниел. Страница 24

— Да, — кивнула Айше. — Это было бы слишком просто. — Она помолчала. — Ты надолго уезжаешь?

— Не знаю. Может быть, я сумею узнать все, что нужно, за несколько дней, а может, это займет недели. Но я ничего не смогу сделать, если не буду знать, что ты находишься в безопасности.

— Я вернусь в свою квартиру. Люди Рашида будут охранять меня. Там...

Майкл покачал головой:

— Нет, там ты не будешь в безопасности. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из друзей Рашида знал о твоем местонахождении. Среди них наверняка найдутся осведомители. Ты не должна никому доверять. Нет ли какого-нибудь другого места, где ты можешь скрыться, где никому не придет в голову тебя искать?

Айше немного подумала. Ее будут искать у родителей, в домах родственников...

— Может быть, Махди? — сказала она наконец.

— Профессор?

Она кивнула.

— Я знаю, что могу доверять ему, — сказала Айше. — Кроме того, он знает про Рашида.

Майкл кивнул. Это было разумно.

— Ты уверена, что ему можно доверять?

— Абсолютно.

— А ты уверена, что он пустит тебя к себе?

— Уверена. Он живет совсем рядом. В Имад-эль-Дин.

— Прекрасно. Мы отправимся туда чуть позже, когда все немного утрясется. А пока оставайся здесь.

Улыбнувшись, Майкл протянул руку и погладил ее по щеке. Ее кожа была холодной. Она не отстранилась, позволив погладить себя, как кошка, едва терпящая прикосновение хозяина. Майкл медленно опустил руку.

— Нельзя позволить, чтобы это встало между нами, — прошептал он.

— Рашид тоже так говорил, — ответила она, — и тоже не понимал.

— Чего не понимал?

— Что долг — еще не все. Что ты должен увидеть настоящую жизнь за теми вещами, которые кажутся наиболее важными. Именно из-за этого происходят кровопролития. Люди в первую очередь думают о самом важном, и со временем все остальное теряет всякое значение. Но наша жизнь состоит из мелочей. Рашид не смог этого понять и был убит, Этот самый Надим, все его фанатики — они не понимают, что именно на самом деле важно для людей. Хотелось бы мне знать, как они разговаривают со своими женами и детьми. А ты, Майкл, ты точно такой же, как они. Ты должен спасти мир, и тебя не волнует, что может случиться с людьми вроде меня, которые всего лишь пытаются найти смысл в мелочах.

— Я не забочусь о мире, — ответил он. — Я забочусь о тебе.

Айше подняла глаза. Ее залитое слезами лицо было бледным. «Не от страха, — подумал он, — не от гнева, а от непонимания, настолько глубокого, что оно душило ее, не давая вздохнуть». Она дрожала, в комнате было холодно, во всем чувствовалась зима.

— Правда? — спросила она.

На улице все холодало. С севера дул резкий ветер. В воздухе пахло морозом и снегом. К тюрьмам украдкой двигались первые крытые грузовики с арестованными.

По улице медленно шагал человек. Проходя под окнами квартиры Майкла, он поднял глаза, затем, достав из одного кармана маленький блокнот, а из другого ручку, сделал какую-то пометку. Убрав ручку и блокнот, он двинулся дальше.

Глава 16

Понедельник, 29 ноября

Майкл отсутствовал неделю, которая показалась Айше целым месяцем. Они никогда раньше не расставались больше чем на день, и она теперь с трудом переносила разлуку, у нее было такое чувство, будто он бросил ее. Она проводила все дни в квартире Махди, как птица в клетке, постоянно глядя в полуприкрытые ставнями окна на улицы, которые все еще казались безжизненными.

Махди каждый день, как все последние тридцать лет, отправлялся в университет. И всякий раз приносил плохие новости. Новый режим не теряя времени закручивал гайки. В университетах и колледжах, заведениях, которые связывали с наступлением Запада на чистоту ислама, начались чистки. В Американском и Каирском университетах, так же как и во многих других учебных заведениях, преподаватели получали письма, извещающие, что в их услугах больше не нуждаются. Преподавание социологии, антропологии, философии и европейской культуры было полностью прекращено. Программы других дисциплин радикально пересматривались, чтобы удовлетворить требования новой идеологии. В мечетях и мусульманских школах по всей стране набирались преподаватели Корана, исламских традиций, толкователи шариата.

Все это само по себе было достаточно серьезно, но гораздо более тревожили известия об арестах преподавателей и студентов в кампусе и за его пределами. Аресты, если верить рассказам, сопровождались казнями. Махди осторожно выяснял в музее, не интересовался ли кто-нибудь Айше, но, судя по всему, она еще не привлекла внимания властей. Ее отсутствие на работе было замечено, и в ближайшем времени ей предстояло решить, возвращаться в музей или нет. Слишком долгое отсутствие могло быть принято за признание в каких-то грехах.

Однажды она вышла на улицу, чтобы позвонить Майклу в отель «Сесил», где он остановился. Они поговорили о каких-то несущественных мелочах, не чувствуя облегчения от разговора. Он не сказал ей ничего о своей работе и о том, насколько успешно она продвигается. Никто не знал, какие телефоны прослушиваются, какие — нет.

Этим утром Махди, как обычно, отправился в университет. В 10 утра он должен был прочесть лекцию о Кушитском вице-регентстве. Но уже в половине одиннадцатого он вернулся домой.

— Все в порядке, Айше, — крикнул он, войдя в квартиру. — Это я, Айуб. Я вернулся пораньше.

Айше вышла в коридор и застыла на месте. Профессор прислонился к двери, крепко закрыв глаза и с трудом держась на ногах. Он тяжело дышал и был сильно возбужден. Его седые волосы были растрепаны, рукав пальто оторван, как будто он с кем-то дрался.

Услышав ее шаги, он открыл глаза.

— Нас прикрыли, — пробормотал он еле слышно и неразборчиво.

Айше никогда не видела профессора таким. Взяв его за руку, она помогла ему пройти в гостиную.

— Что случилось? Что произошло?

Он опустился в кресло и сгорбился, спрятав лицо в ладонях.

— Айуб, с вами все в порядке? Может, вызвать врача?

Он медленно покачал головой, затем постепенно выпрямился.

— Включи радио, — сказал он.

Они договорились, что в его отсутствие Айше должна строго соблюдать тишину. Когда Махди был дома, они разговаривали шепотом и всегда под музыку. Айше включила приемник. Передавали классические мелодии. Популярные песни были запрещены.

— Явстрял в спор, — объяснил он, — с группой этих мухтасибов. Религиозная полиция! Какая глупость! Некоторые из них раньше были моими студентами. Можешь такому поверить? Помнишь Салима Ахмада? Пять лет назад он получил степень доктора философии за работы по Нубии.

Айше кивнула. Она помнила Ахмада.

— Он был одним из них. Причем вожаком, насколько я мог понять. Он сказал мне... — Профессор вздрогнул. Его лицо стало серым, как зола. — Он сказал, что я враг Аллаха, потому что провел всю жизнь, восстанавливая прошлое, — «джахилийя», как он назвал его, — эпоху варварства до принятия ислама. Я прославлял ее, сказал он, привлекал к ней внимание, которого она не заслуживает. Выкапывал тела неверных царей, выставлял статуи ложных богов в стеклянных витринах на всеобщее обозрение и почитание. Он сказал мне, что Пророк, завоевав Мекку, разбил идолов в Каабе. Они сделают то же самое, сказал он, без всякой жалости.

Айше села рядом с ним. Сердце у нее колотилось. Она начала понимать.

— Что вы имели в виду, когда сказали: «Нас прикрыли»?

Махди посмотрел на нее с болью.

— Наш департамент. Археология — запрещенная тема. Нет, это не совсем так. Исламская археология будет поощряться. Но изучение «джахилийи» должно прекратиться. Музей... — Он запинался, как будто язык отказывался произносить слова. — Музей должен быть закрыт, а его экспонаты проданы или уничтожены.

— Но...

— Все, Айше. Все, что мы спасли и сохранили. Древние памятники не продашь. Я думаю... я боюсь, что они действительно хотят уничтожить некоторые из них.