Собственность мажора (СИ) - Зайцева Кристина. Страница 26

— Нас подхватят мои знакомые! — сопротивляюсь и машу варежкой в совершенно неопределенную сторону. — У них Нива!

— Садись… — снова толкает меня он. — Я сам разберусь.

— На трассе не проехать, — быстро отчитываюсь, ухватившись за его куртку. — Там говорят караул! Все кюветы заняты.

Даже если его БМВ выберется с турбазы, на трассе ей понадобится эвакуатор! Он сам прекрасно это понимает.

Глядя на меня сверху вниз, повторяет:

— Ясно, садись в машину.

— Но нас ждут! Ты слышишь меня? У них Нива из этих ралли по бездорожью. Повезло!

Барков молчит, а потом громко проговаривает:

— Я не сажусь в машины к посторонним людям.

Что?

Смотрю на него удивленно, запрокинув голову.

Я бы подумала, что это шутка, но даже не видя толком его глаза понимаю, что он не шутит! Слишком странный у него голос, будто этой фразой он бросает кому-то вызов.

— В смысле ты не садишься? — спрашиваю недоверчиво.

Он опять молчит, а я жду пояснений, глядя на него изумленно. Все происходящее сейчас говорит мне о том, что вопрос гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд.

Что за чертовщина?

— Я не поеду в чье-то машине в компании посторонних людей, — говорит, посмотрев в сторону. — Для меня это не комфортно. Им со мной тоже будет не комфортно.

Мои мозги усиленно соображают.

Что это за заскок такой?

— С чего ты это решил? — выкрикиваю я. — Что за… чушь?

Я прекрасно знаю, что он бесит очень большое количество людей. Он и меня дико бесил, но это потому что он грубый и невыносимый…

— Это реальность, — говорит серьезно.

— Может ты ещё детей ненавидит? И стариков? — возмущаюсь я.

— Может быть, — отвечает деревянным голосом.

Мои брови сходятся на переносице.

— Но на самолетах же ты летаешь? — требую я. — И ничего, выдержал.

— Это другое, — продолжает глядеть куда-то в сторону. — Я… не умею общаться с людьми из вежливости. Многих это обижает или бесит.

— Объясни, — топаю я ногой.

— Я уже объяснил. Я не люблю посторонних. Они не любят меня.

Он не общительный. Это я тоже прекрасно знаю. Закрытый. Сложный. Кажется, он был таким с самого детства, именно поэтому в школе превратился в волчонка, которого все задирали. Но сейчас-то он не маленький! Я не психоаналитик, но это… так не должно быть. Почему его отец не объяснил ему этого, черт возьми?! Кто, если не он? Он вообще вкурсе? Или у него на собственного сына тоже времени не нашлось?

— Нас просто подкинут до города, — пытаюсь достучаться я. — Просто подкинут, и все.

— Я не знаю этих людей, — упрямо повторяет он.

— Но я их знаю! — дергаю за его куртку.

— Алена… — выпускает он мой локоть и отходит на шаг.

— Это моя сестра… — продолжаю ему в спину. — Двоюродная…

— Езжай с ними, — подхватывает лопату и идет к багажнику.

— А ты? — требую, идя следом.

— Отцу позвоню… — захлопывает крышку, направляясь к водительской двери.

Схватив его за рукав, разворачиваю к себе.

— Да он сюда два дня добираться будет.

— На базе переночую.

Я понимаю, что настаивать дальше — это как биться головой о стену.

Что за человек? Почему меня так задели его слова?

Со мной в школе учился такой отморозок, которого лично я бы даже в общественные места пускать запретила. И как бы там ни было Ник… он адекватный и… умный, просто бескомпромиссный… и местами придурок. Но он думает о себе слишком строго!

Ведь это простые вещи…

Я не понимаю. Не понимаю его. Кажется, он этого и не требует, но ему явно не по душе этот разговор…

От очередного порыва ветра меня встряхивает, колючий холод ползает по ногам.

— У меня экзамен завтра, Барков… — сглатываю, чувствуя ужасный дискомфорт в груди. — Мне надо в город.

Дискомфорт от того, что по каким-то неведомым причинам я не хочу ехать куда-то без него. Он что, останется здесь один? На этой базе? В каком-нибудь номере?

Он не маленький.

Ну и что?

— Провожу тебя до машины, — кивает, блокируя свою машину.

— Поехали со мной, — прижимаю к груди окоченевшие в варежках руки.

— Олененок… — упирает он руки в бока и расставляет ноги.

— Пожалуйста, Барков… — выпаливаю я.

Он смотрит на свои ботинки. Хмурый и задумчивый.

В этой куртке и ботинках он выглядит таким здоровым, что где-то в животе у меня щекочет.

Он молчит, и я повторяю вымученно:

— Ну поехали… Я без тебе… не хочу…

Не знаю, что творю… но я сказала правду.

— Ты забрал меня из дома, теперь верни обратно… — снова выпаливаю я.

Вдохнув так, что взмыла вверх широкая грудь, он чертыхается.

— Боишься, что тебя по дороге высадят? — кивает на меня подбородком. — Потому что ты в попе заноза?

— Нет… — кусаю губы от смеха. — Не этого…

Я боюсь. Но совсем не этого.

— А чего? — рывком открывает он водительскую дверь.

Усевшись боком на сиденье так, что качнулась машина, достает из бардачка документы и засовывает их в нагрудный карман.

Улыбаюсь в своем шарфе, потирая друг о друга ноги и руки и умирая от холода.

Захлопнув дверь, Ник опять блокирует машину и, сделав ко мне два широких шага, наклоняется.

— А-а-а-й… — визжу, оказавшись висящей на его плече.

— Куда? — рычит он, накрыв своей лапой мою задницу.

— Там… — упираюсь руками в его спину. — Где вагончик с кофе!

Жестко стаптывая своими ботинками развороченный снег, он быстро шагает к Оксаненой Ниве.

Глава 30

Капюшон его толстовки закрывает мне весь внешний мир. Пытаюсь скинуть его, но делаю только хуже. В моих ботинках столько талой воды, что теперь уже не важно, дойду я до машины сама или нет, но если бы я пошла сама, рухнула ы в ближайший сугроб, уверена, а этот варвар продирается через снег так, будто у него не ноги, а тараны!

Пишу и хихикаю, выкрикивая все, что приходит в голову.

— Дурак… ааай… ты из леса что ли? Ааааааай…

— Блин, — рыкает Ник, прибавляя ходу. — Не вертись!

Хотя это без разницы! Кажется, я для него вообще ничего не вешу, и от этого мои внутренности опасно плавятся, даже несмотря на то, что мне кошмарно неудобно! Это плавление так пугает, что я вмиг замолкаю, пораженная тем, что… что… Никита Идиот Игоревич может быть таким. Каким? Заботливым неандертальцем, вот каким!

— Неудобно! — визжу я.

— Тссс…

Обогнув капот буксующего Шевролет, переходит на легкую трусцу, от чего меня болтает в три раза жестче!

— Ник! — ору я возмущенно.

— Добрый вечер… — слышу его приглушенный голос, а потом он сгибает колени и ставит меня на ноги.

— Добрый… эээ… — тянет Оксана где-то за моей спиной. — Вечер…

Рука Баркова сжимает мою талию, пока путаюсь в капюшоне, сползжей на глаза шапке и в своих волосах, упав на его грудь.

Обернувшись, вижу как она карабкается в машину и велит маленькому Толику:

— Двигайся…

— Пошли… — тащу Никиту за руку.

Меня начинает ощутимо колотить от холода, ведь выходя из дома я собиралась В КИНО!

Дергаю ручку машины с другой стороны Нивы, но она не поддаётся. Убрав мою руку, Ник сам открывает дверь и, подхватив меня под локоть, помогает забраться в этот трактор.

Двигаясь по сидению, срываю с рук мокрые варежки и стуча зубами объявляю:

— Всем привет! Здрасти, дядь Валер!

— Привет, Аленка, — отвечает муж Оксаны с водительского сиденья.

— Привет, — лениво отвечает с переднего пассажирского их старший сын Костя.

Меня окутывает прогретый печкой воздух салона. Как же я замерзла, боже ты мой! Дворники как безумные гоняют по лобовому стеклу снег. Повернувшись, жду пока Ник усядется в машину.

По очереди постучав ботинками о заднее колесо, он снимает перчатки и энергично отряхивает ими перед своей куртки. Хватается ладонью за потолочную ручку и легким рывком приземляется рядом со мной.

Суетимся с Оксаной, пытаясь расчистить ему место, потому что он занял собой половину заднего сиденья. Согнув ноги в коленях под углом девяносто градусов и широко их разведя, пригибает голову, пытаясь втиснуться и закрыть за собой дверь.