Сокровище Нефритового змея (СИ) - Лайм Сильвия. Страница 61

Это было странно в принципе, и тем более странно, что они едва знакомы. К предыдущим алам Нефрит не испытывал ничего, кроме жалости и сожаления к их непростой участи. Он старался как можно меньше находиться с ними рядом, и у него это даже получалось.

Но с Эвисой этот фокус сломался в самом начале. В первый же день их встречи, когда он увидел ее одну во мраке пещеры. Заблудившуюся, испуганную. Когда коснулся ее кожи, провел языком по ране, стараясь, чтобы слюна Айша уничтожила яд солаана.

В тот день ее кровь случайно оказалась внутри него. Возможно, это как-то повлияло на Великого Айша, не зря же он чудовище, плод магии огромной богини-паучихи. Может быть, ее вкус растревожил Зверя Красной матери?

Нефрит не знал. Но чувствовал, что как прежде уже не будет, ведь теперь у них с Айшем неожиданно появилось нечто общее. Тяга к одной-единственной девушке.

Нефрит резко поднялся с кресла и подошел к каменной стене, что соединяла его комнату с комнатой Эвисы. Совсем недавно она исследовала эту стену вдоль и поперек, пытаясь найти в ней отверстия, через которые он мог бы за ней подглядывать. А их не было.

И не могло быть.

Нефрит подошел к стене и коснулся ее ладонью. В тот же миг камень начал стремительно плавиться, словно масло. И в центре стены возникло углубление, будто специально сделанное в форме человеческого лица. А в месте, где должны быть глаза, оказалось два небольших отверстия.

Нефрит убрал руку и подошел ближе, вставив лицо в углубление, на обратной стороне которого в комнате Эвисы располагалась статуя обнаженного мужчины.

Камень безупречно подчинялся силе Великого Айша. Не нужно было произносить колдовских слов, взывать к древней магии. Достаточно было лишь пожелать, и камень плавился и менял свое положение. Нефрит знал, что стоит ему захотеть – и под ногами его врагов разверзнутся такие же жидкие смертоносные ямы, овраги и расщелины, сверху начнется камнепад. Возможно, у него даже хватило бы сил засыпать и уничтожить полностью Стеклянный каньон со всеми шаррвальцами… вместе с собой и Эвисой…

Разве что Нефрит этого не желал. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но шаррвальцы стали ему близки. За долгие десять лет, что он провел в их подземных пещерах, проблемы беловолосого паучьего народа проникли ему в кровь, их боль и страдания почти стали его собственными.

Почти каждый год шаррвальцы были вынуждены относить часть своих детей на поверхность, потому что в пещерах тем было не выжить. Еды и необходимых лекарств не хватало на всех, Тираанские жрецы жестко контролировали численность населения, и если она становилась выше необходимого порога для выживания, то у матерей забирали детей. Тираанские воины относили их на поверхность и, убеждаясь, что ребенка приняли в дом, снова исчезали в пещерах.

Это была самая большая трагедия Стеклянного каньона. Потеря своих детей.

А еще иногда они просто умирали раньше времени. От нехватки солнца ломались кости, развивались психические заболевания, простуды, воспаления легких и даже такие болезни, которые в Шейсаре никогда не ассоциировали с нехваткой света. А лекарства, спасающие от этой нехватки, заканчивались слишком быстро.

Нефрит не мог не жалеть этих людей. И как бы прежде глубоко он ни был уверен в том, что шаррвальцы – демонопоклонники, пожив с ними бок о бок столько времени, он не мог не признать, что они просто обычные люди, которые тоже хотят жить.

Впрочем, принять их желание сровнять Шейсару с землей и тем самым найти себе новый дом он тоже не мог.

Глубоко вздохнув, надеясь, что это немного заглушит шум в ушах и боль в голове, Нефрит взглянул в отверстия каменных глаз.

И увидел ее.

Эвиса гневно рассекала комнату. Ее тонкие руки были уперты в бока, длинные волнистые волосы, которые она обычно носила собранными в косу, растрепались.

Нефрит замер. Темная сила внутри него всколыхнулась, как штормовой прибой, ударяя о прибрежные скалы.

Ему нравились ее волосы. Когда он увидел ее впервые, они были светло-русые, с лёгким оттенком пепла и стали. Редкий оттенок для Шейсары, но довольно частый для шаррвалек. Впрочем, в Стеклянном каньоне, как и глаза, волосы Эвисы преобразились.

Сейчас в антрацитовой тьме, когда камин-пасть почти потух, русые пряди, рассыпавшиеся по хрупким плечам, по спине и пленительно затянутой в паучий шелк груди, начали будто бы светиться изнутри. Они источали лёгкое призрачное свечение, как грибы-тирааны, как лунные кристаллы, используемые в каньоне в качестве природных фонарей. Сила этого волшебства была столь мала, что заметить это оказывалось почти невозможно. Однако из-за этого со стороны казалось, будто волосы девушки приобрели жемчужно-белый цвет.

И скорее всего, этого она тоже не замечала, ведь больше всего призрачное сияние проявлялось именно в темноте, а без света люди редко подходят к зеркалу, чтобы взглянуть на себя. На свету же сияние пропадало.

Нефрит сам не заметил, как прижался лбом к холодному камню, напряженно вглядываясь в отрывистые движения женских рук, в колыхание подола платья, в то и дело мелькающие в темноте голубовато-сиреневые глаза.

Он не мог оторвать от нее взгляд. В груди глухо и сильно билось в ребра сердце, быстрее толкая кровь по венам, заставляя испытывать новые и давно уже чужие для Нефрита чувства. Он стиснул зубы, стараясь не думать.

Не представлять.

Он мог случайно убить ее. Кто знает, на что способен проклятый паук, когда он, Джерхан, теряет возможность управлять своим телом? Чудовище способно на все, и ожидать от него чего-то хорошего не приходится.

Он хотел бы держаться подальше, как и всегда, но теперь не мог. Рядом с Эвисой глухо стучащее в груди сердце переставало… болеть. На короткие мгновения он забывал о том, что происходит вокруг. О том, кто он есть. Не думал больше, что они находятся глубоко под землей без возможности выбраться.

Была только она. Ее улыбка, светящиеся весельем глаза, которые словно дарили надежду на что-то лучшее, светлое. И пусть на самом деле это и невозможно, ничего светлого с ними тут произойти не может, но было приятно ощущать это.

Рядом с Эвисой сердце переставало кровоточить.

Но и Тьма внутри него ощущала то же самое. Бурля, словно варево в котле колдуна. И прямо сейчас чувство голода, растущего в мышцах, в плоти и крови, вот-вот готово было достигнуть максимума.

Поглотить его целиком.

С огромным трудом Нефрит дождался, пока Эвиса ляжет спать. Стиснув зубы он следил, как она быстро снимает с себя плотную ткань платья, как стягивает его с плеч, раздраженно бросая на пол, и остается совершенно… обнаженной. Следил, как ее совершенное тело скользит по мягкой перине, утопая в ней, укутываясь в облако одеяла.

Напряжение в мышцах сковало с головы до ног. Нефрит на миг зажмурился, когда ладони сами собой сжались в кулаки, а ногти, впившиеся в кожу, стали чуть острее.

Он не должен был позволить себе перевоплотиться. Нельзя. Не сейчас… никогда!

Но оборот Великого Айша почти невозможно было контролировать.

Чудовище рвалось из него, пыталось дать себе свободу. Чтобы прикоснуться к ней.

Нефрит открыл глаза и опустил взгляд на сжатые кулаки. Вены под кожей вздулись от напряжения. Он взглянул на свой живот, и кожу обдало волной убийственного жара.

Основание живота начало покрываться черными чешуйками – шестигранными пластинами, напоминающими металл. Чешуйки были гораздо крупнее, чем змеиные, которые появлялись когда-то давно, когда он был мираем. Если подумать, между пластинами Айша и змеиным покровом мирая было довольно отчетливое сходство… но Нефрит никогда этого не замечал.

На секунду закрыв глаза, он попытался медленно вздохнуть.

Медленно уже не получалось.

Нефрит чувствовал, что, скорее всего, его глаза прямо сейчас наполняются ядовитой зеленью Красной матери. Смешно подумать, паучью богиню звали «красной», но среди шаррвальцев считалось, что ее сердце состоит из священного зеленого хризопраза. И теперь его собственный цвет – цвет, который был с ним с рождения, окрашивая глаза и хвост, – теперь стал для него проклятым.