Чумные ночи - Памук Орхан. Страница 5

Под утро они проснулись от корабельного гудка, похожего на стон. За окном было еще темным-темно. Ночью «Азизийе» прошел вдоль горного хребта Эльдост, чьи острые вершины тянутся с севера на юг острова, и, когда бледный огонек Арабского маяка уже можно было различить невооруженным взглядом, повернул на запад, к Арказу, самому крупному городу и столице Мингера. В небе сияла огромная луна, серебристо блестело море, и потому было достаточно светло, чтобы пассажиры из своих кают могли разглядеть в сумраке за крепостью силуэт Белой горы, самого загадочного вулкана Средиземноморья.

При виде островерхих башен величественной Арказской крепости Пакизе-султан захотела получше рассмотреть залитый лунным светом пейзаж, и молодожены вышли на палубу. Воздух был влажным, но теплым. От моря приятно пахло йодом, водорослями и миндалем. Поскольку в Арказе, как и во многих других небольших приморских городках Османской империи, не было подходящего по размерам причала, капитан дал задний ход в виду крепости и стал ждать.

Воцарилась странная, глубокая тишина. Пакизе-султан и доктор Нури завороженно смотрели на открывшийся им волшебный мир. Таинственный пейзаж, осиянные лунным светом горы, безмолвие – во всем этом была какая-то восхитительная значительность. Казалось, что к серебристому мерцанию луны примешивается иной свет и они, будто околдованные, ищут его источник. Некоторое время супруги созерцали удивительный сияющий пейзаж, словно именно в нем заключалась причина их счастья. Затем показалась лодка – сначала они увидели фонарь на ее носу, потом гребцов, медленно поднимающих весла. На нижней палубе у трапа появились Бонковский-паша и его помощник. Эти двое были очень далеко, как во сне. Большая черная лодка, посланная губернатором, подошла вплотную к «Азизийе». Послышались звуки греческой и мингерской речи, топот ног. Забрав Бонковского с помощником, лодка снова растворилась во тьме.

Супруги и несколько других пассажиров, вышедших на палубу или поднявшихся на капитанский мостик, еще долго любовались Арказской крепостью и величественными сказочными горами, которые всегда так волновали романтически настроенных авторов путевых заметок. Если бы они получше присмотрелись к окну в одном из юго-западных бастионов крепости, этой поэмы из камня, которую слагали крестоносцы, венецианцы, византийцы, арабы и турки-османы, то приметили бы, что в нем горит светильник. Этот бастион много столетий служил тюрьмой. Один из тюремщиков (или, по-современному говоря, охранников), Байрам-эфенди, лежал сейчас в пустой камере на два этажа ниже того окна, в котором горел светильник, и прощался с жизнью.

Глава 3

Пятью днями ранее, когда у Байрама-эфенди появились первые признаки болезни, он не принял их всерьез. Его кинуло в жар, сердце забилось чаще, потом он почувствовал озноб. Должно быть, утром слишком много ходил по продуваемым всеми ветрами бастионам и дворам крепости, вот и простудился. На следующий день после полудня к жару присоединилась слабость, совсем не хотелось есть. Проходя по вымощенному булыжником двору, он вдруг сел, потом лег и, глядя в небо, подумал, что может умереть. В лоб ему словно вколачивали гвоздь.

Вот уже двадцать пять лет Байрам-эфенди служил стражником в знаменитой тюрьме Арказской крепости. Кого он только не перевидал там за эти годы! Состарившихся и давным-давно всеми позабытых узников, прикованных к стенам своих камер, преступников, гуськом выходивших на прогулку под звон собственных кандалов, политических заключенных, отправленных сюда пятнадцать лет назад султаном Абдул-Хамидом. Зная, какой была тюрьма в своем изначальном состоянии (не очень-то, впрочем, изменившемся), он от всей души одобрял попытки ее модернизировать, превратить из узилища в современное пенитенциарное учреждение. Когда из Стамбула подолгу не приходили деньги и Байрам-эфенди месяцами не получал жалованья, он все равно каждый вечер приходил на перекличку, иначе не мог потом спокойно спать.

На следующий день он почувствовал ту же смертельную слабость, проходя узким тюремным коридором, и решил не возвращаться домой. Сердце в этот раз колотилось совсем уж отчаянно. Байрам-эфенди зашел в пустую камеру, улегся на кучу соломы в углу и скорчился от муки. Его била дрожь, невыносимо болела голова. Боль пульсировала в передней ее части, во лбу. Хотелось кричать, но он убедил себя, что его страдания кончатся, если сжать зубы и не проронить ни звука. Голову сдавливало словно тисками.

В ту ночь Байрам-эфенди остался в крепости. Его жена и дочь Зейнеп не встревожились: он и раньше, бывало, не возвращался ночевать домой, в десяти минутах езды на извозчике, когда возникала служебная надобность или выходила ссора с домашними. Дочь собирались выдавать замуж, а подготовка к свадьбе – дело хлопотное, так что каждый вечер возникали обиды и вспыхивали ссоры, оканчивавшиеся слезами то жены, то Зейнеп.

Проснувшись утром, Байрам-эфенди осмотрел себя и в промежности слева увидел белый чирей размером с мизинец, формой похожий на огурец. Когда стражник тронул его своим толстым указательным пальцем, чирей заныл, словно был наполнен гноем. Байрам-эфенди убрал палец, и боль прошла, но стражник почему-то ощутил непонятное чувство вины и хладнокровно подумал, что этот чирей связан с его слабостью, ознобом и горячкой.

Что же теперь делать? Христианин, чиновник, военный, паша при таком раскладе пошел бы к врачу или в больницу, будь она поблизости. Время от времени у заключенных в какой-нибудь из тюремных камер открывался понос или обнаруживалась другая какая хворь, и тогда всю камеру сажали на карантин. Посмевших жаловаться на карантинные строгости наказывали. За четверть века, что Байрам-эфенди провел в крепости, кое-какие из обращенных к морю старинных венецианских строений не раз и не два использовались не только в качестве тюрьмы, но также таможни, а порой и карантинной станции, так что он немного разбирался в этих делах. Однако ему ясно было, что карантин его уже не спасет. Он понимал, что угодил в когти неведомого, могущественного врага. Объятый страхом, он то проваливался в долгий бредовый сон, то просыпался, разбуженный накатывающей волнами болью, и с тоской осознавал, что этот враг куда сильнее его.

На следующий день Байрам-эфенди немного ожил и пошел на полуденный намаз в мечеть Слепого Мехмеда-паши. При входе повстречал двух знакомых чиновников, обнялся с ними. Прилагая огромные усилия, слушал проповедь, но почти ничего не понимал. Голова кружилась, живот сжимали спазмы, он еле стоял на ногах. Имам ни слова не сказал о болезнях, но то и дело повторял, что всё в жизни от Аллаха. Когда народ начал расходиться, Байраму-эфенди захотелось полежать на устилавших пол коврах, и вдруг он понял, что теряет сознание. Подошли какие-то люди, потормошили его. Превозмогая дурноту, Байрам-эфенди постарался казаться здоровым (хотя, может быть, они всё поняли).

Теперь он уже догадывался, что умирает. Это казалось ему несправедливым, хотелось спросить, почему именно он. По щекам текли слезы. Выйдя из мечети, он побрел в квартал Герме, к шейху, у которого можно было купить бумажки с молитвами и амулеты. Этот шейх (толстый такой, а как его зовут, Байрам-эфенди не мог вспомнить) всех стращал чумой и смертью. На месте его не оказалось, но улыбчивый юноша в помятой феске выдал Байраму-эфенди и двум другим людям, тоже пришедшим с полуденного намаза, по заговоренному амулету и бумажке с молитвой. Байрам-эфенди попытался прочесть надпись на бумажке, но не смог ничего разобрать. Тогда ему стало стыдно, и он понял, что умрет по своей собственной вине.

Пришел дородный шейх с длинными седыми волосами и бородой, и Байрам-эфенди вспомнил, что только что видел его в мечети. Ласково улыбнувшись, шейх стал рассказывать, как надо читать молитвы, написанные на бумажках. Ночью, когда из темноты явится демон чумы, нужно тридцать три раза произнести три из имен Аллаха: Реджеб, Муктедик и Баки [16]. Если направить на демона амулет и бумажку с молитвой, достаточно и девятнадцати раз, чтобы беда отступила. Заметив, что собеседник еле держится на ногах от слабости, шейх слегка отодвинулся от него (это не укрылось от внимания Байрама-эфенди) и прибавил, что не имеющий времени произносить имена Аллаха положенное число раз должен просто повесить амулет на шею и дотронуться до него указательным пальцем вот так (шейх показал), это тоже поможет. К чумному бубону на левой стороне тела прикасаться нужно пальцем правой руки, а на правой стороне – пальцем левой руки. Если начнешь заикаться, берись за амулет обеими руками и… Но тут Байрам-эфенди понял, что все эти мудреные правила уже спутались у него в голове, и побрел к своему дому, который находился неподалеку. Дочери, красавицы Зейнеп, не было дома. Жена Эмине, увидев, в каком состоянии муж, заплакала. Потом достала из шкафа постель, развернула ее [17], и Байрам-эфенди улегся. Его тряс озноб; он хотел что-то сказать, но во рту так пересохло, что не получалось произнести ни слова.