Туманная радуга (СИ) - Бугрим Ксения. Страница 21

Попрощавшись с подругами, Ира отправилась в кабинет алгебры, чтобы до начала урока успеть понаблюдать за новеньким, а десятому «Г», как и вчера, предстоял урок истории. Кто-то из одноклассников принес с собой молодежный журнал, на обложке которого красовались участники популярного в стране поп-дуэта. Так получилось, что фанатов подобной музыки в классе не было, поэтому журнал передавали из рук в руки, чтобы каждый мог привнести в лица артистов что-то свое. Это было такое нехитрое развлечение, помогающее классу скрасить свое пребывание на скучных уроках.

Закрасив блондину два передних зуба и добавив брюнету бородавку возле рта, Вероника передала журнал подруге. Та пририсовала обеим артистам по гигантскому второму подбородку.

— Мне показалось, или этот Витюша приглянулся нашей Ирине? — спросила Зинаида, передавая журнал на соседний ряд.

Вероника принялась вспоминать, не вела ли себя Ира как-то странно. Ничего особенного ей вспомнить не удалось, так что вопрос подруги так и остался без ответа. Одно было известно наверняка: если Зинаиде показалось, что Ире понравился новенький, значит, скорее всего, так оно и есть. Вероника почувствовала беспокойство. Еще не хватало, чтобы лучшая подруга влюбилась в того, кто связан с Селоустьевым родственными узами. Успокаивало только то, что обычно Ира была очень рациональна в плане парней. В омут с головой она, в отличие от Вероники, бросаться никогда не станет. Скорее всего, к новенькому у нее простой интерес, обусловленный чрезмерной шумихой вокруг его персоны.

— Может, ты и права, — сказала Вероника. — Давай порасспрашиваем ее на следующей перемене. Только осторожно, чтобы она не догадалась, что к чему. Иначе она ничего нам не скажет, ты ж ее знаешь.

Сказано — сделано. После урока они отправились на третий этаж, где у десятого «А» после алгебры в том же кабинете должен был быть урок геометрии. Ира вышла из класса, и все трое разместились на широком подоконнике в конце коридора, где их никто не мог подслушать. Расспрашивать Иру ни о чем не пришлось — она сама принялась обо всем рассказывать.

Оказалось, что новенький носит странную фамилию «Егай». Зинаиду, большую ценительницы культуры Южной Кореи, эта информация чрезвычайно заинтересовала.

— Кореец что ли? Только правильно бы было «Хегай», а не «Егай». Может он напутал чего?

— Елена Андреевна говорила, что его бабушка и дедушка по отцу — чистокровные корейцы. В общем, отец — кореец, мать — русская. По поводу фамилии ничего сказать не могу, наш новенький оказался не особо разговорчивым. Но, по крайней мере, в журнале он записан, как «Егай».

По мнению Вероники, подруга ничуть не выглядела влюбленной. Это была самая обыкновенная Ирка, к которой все привыкли. По ее словам, Витюша предпочел сесть один, выбрав для себя последнюю парту в среднем ряду. Ни классная руководительница, ни учительница алгебры и геометрии против этого не возразили. Разложив все необходимое для урока, он достал планшет и увлеченно уставился в экран. Девчонки десятого «А» в это время откровенно его разглядывали, а парни громко обсуждали его персону. Это было довольно невежливо, поскольку они говорили о нем в третьем лице, будто бы он не находился с ними в одном помещении. Но Витю совершенно не волновало происходящее вокруг. Он был абсолютно невозмутим.

Единственным из всего класса, кто осмелился обратиться к новенькому напрямую, был Юра Брагин, отличавшийся от остальных ребят своим крутым нравом и повышенной вспыльчивостью.

— Слышь, Егай, — вопросительно вскинув подбородок, начал Брагин, — расскажи-ка нам, сколько твои предки набашляли Глушко, чтобы она приняла тебя в наш класс? — Витя молчал, продолжая смотреть в экран планшета, но Юра не унимался: — Или хочешь сказать, что ты, типа, до хрена умный?

Тридцать две пары глаз уставились на новенького в безмолвном ожидании. Тот лениво поднял глаза и, растягивая каждое слово, как будто вот-вот уснет, проговорил:

— А есть еще предположения? Если нет, то «до хрена умный», в принципе, подходит.

В тоне его голоса не было ни смущения, ни страха, как, впрочем, и чего-то другого. Он говорил абсолютно безэмоционально. При себе у него был кожаный дипломат, который выглядел так, будто бы его владелец работал маклером на Уолл-стрит. Достав из дипломата наушники, новенький подключил их к планшету, и из динамиков начала доноситься какая-то классическая мелодия. Она заиграла чересчур громко, заставив Витю поморщиться. Он убавил громкость, затем откинулся на стуле и блаженно уставился в потолок.

Но Юра не собирался заканчивать беседу.

— А я смотрю, ты прям интеллигент! — сказал он. — Врубаешь Моцарта на весь класс, чтобы все поняли, как у тебя утонченный музыкальный вкус? А, может, ты просто педик? Только педики слушают классику, это все знают.

Женская половина класса заволновалась в предвкушении возможного конфликта. Парни старались делать вид, что им все равно, но и они замерли в ожидании. Всем ребятам немного наскучила бесконечная гонка за оценками. В классе практически не возникало споров, не было ругани и уж тем более потасовок. На это ни у кого просто не оставалось сил. Всем втайне хотелось, чтобы кто-нибудь привнес немного драйва в это скучное, унылое болото под названием «десятый „А“». Так что каждый очень рассчитывал на темпераментного Брагина, который прямо закипал на глазах от невозмутимости новенького.

Тем временем, Витя оторвал взгляд от потолка и принялся неторопливо вытаскивать из ушей наушники, будто бы не замечая напряжения, повисшего в воздухе. Затем, окинув своего оппонента скучающим взглядом, он заговорил:

— Это Бетховен, пятая симфония. Я бы советовал тебе тоже ознакомиться, классическая музыка показана при нервных состояниях.

Он снова было взялся за свой планшет, но тут Брагин резко вскочил, пересел к нему за парту и заорал дурниной прямо ему в лицо:

— Слышь, я не договорил, Вася. Знаешь, че обычно случается с утонченными мальчиками вроде тебя, когда они слишком борзо себя ведут?

Было невооруженным взглядом видно, как изо рта Брагина брызжет слюна. Новенький достал из кармана отглаженный носовой платок и промокнул им подбородок. Затем он грациозно тряхнул правой рукой и посмотрел на часы.

— Пятьдесят две минуты восьмого. Этого как раз будет достаточно, чтобы поведать тебе одну историю. — Убедившись, что Брагин вроде как слушает, Витя закинул ногу на ногу и продолжил: — Представь ситуацию, когда уточненный представитель знати вынужден держать путь через село, потому что все дороги затопило. И, значит, кучер управляет упряжкой прекраснейших белоснежных лошадей редчайшей породы, а те, в свою очередь, везут не менее прекрасную кибитку. Я терпеливо сижу на мягких бархатных подушках и смотрю в окошко на село, дабы из чистого любопытства узреть, как выживает местная чернь. И что же я вижу? Неотесанные, грубые люди, чумазые босоногие дети, одетые в какие-то грязные лохмотья, запах навоза и других нечистот, ревущая белугой скотина и покосившиеся лачуги, которые все эти люди называют домом. — С каждой новой фразой новенького челюсти Брагина сжимались все сильнее, желваки напряженно ходили туда-сюда, а губы постепенно складывались в полуулыбку, напоминающую оскал бойцовского пса. Как и все остальные, он не особо понимал, к чему ведет новенький, но чувствовал в его словах неприкрытую издевку в свой адрес. — А потом, — невозмутимо продолжал Витя, — моя карета внезапно наезжает на пропойцу, который спит в канаве прямо посреди дороги. Он изрыгает проклятья в свойственной его уровню образования манере, а затем начинает с усилием подниматься. И вот он уже, пошатываясь, стоит на ногах, словно Феникс, возродившийся из пепла. Только Феникс он, как и все птицы, красивый и трезвый, а этот маргинал в стельку пьян и с ног до головы вымазан грязью, говном и соломой. И я, значит, высовываюсь из кареты, мол, какого ж рожна, любезнейший?! А пропойца только рыгает в ответ и валится обратно в канаву. Наверняка, ты, мой друг, недоумеваешь, о чем это я, и к чему все эти утомительные предисловия. Так вот я скажу тебе: пропойца из моего рассказа — это такая несложная аллегория, на которую пару минут назад меня вдохновил ты. И чтобы вести с тобой диалог на равных, мне придется опуститься до твоего уровня, то есть оказаться рядом с тобой в канаве по колено в грязи. Сам понимаешь, в этом для меня, человека утонченного, было бы мало приятного. Надеюсь, ты хотя бы в общих чертах понял, о чем я толкую. И если да, то тогда проваливай с моей парты, мне нужно успеть дослушать хотя бы первую часть симфонии до начала урока.