Ответный удар (СИ) - Шу Алекс. Страница 7

Сейчас вспоминаете этот случай и многие другие, и мне особо не доверяете. Как сами сказали, пришел подозрительный пацан с оружием, заклеенной пластырем бровью и перевязанной башкой. Да и ещё второй ствол подозрительный американский. С чего бы ему верить?

Брови Ивана Дмитриевича изумленно взлетели вверх. Дед открыл рот, потом закрыл. Задумчиво пожевал губами, исподлобья посматривая на меня.

– Странно, – буркнул он. – Я об этом случае, после войны никому не рассказывал. Глушков погиб в 44-ом. Васюта – в 45-ом. Даже в служебных документах не распространялся. Кратко описал ситуацию и всё. Откуда ты об этом мог знать?

– Но ведь сейчас вспомнили об этом?

– Допустим, – после паузы, нехотя согласился дед. – Но на мой вопрос ты так и не ответил. Откуда узнал?

– Дар у меня такой, видеть, – признался я. – И прошлое и будущее. Специально вам его продемонстрировал, чтобы в дальнейшем недоверия к моим словам не было.

– Прямо дельфийский оракул, – криво ухмыльнулся Иван Дмитриевич. – Насчёт недоверия, ты, юноша, правильно сказал. Доверие необходимо заслужить. Еще как-нибудь продемонстрировать свой… эээ….дар можешь?

– Запросто, – улыбнулся я. Затем на пару секунд замолчал, сортируя всплывшую в голове информацию.

– Наступающая зима будет аномально холодной. 30 декабря в Москве температура упадет до – 37 градусов Цельсия. В отдельных местах нашей страны дойдет до – 50-ти градусов. А у вас в Терехово и Авдеевке до – 45 градусов дойдет. Это будет самая низкая температура с 1881 года, когда в Российской Империи начали их официально измерять.

– Извини, но не убеждает, – покачал головой старый чекист. – Прогноз, даже если он подтвердится, ты мог и от кого-то из взрослых слышать. А Терехово и Авдеевку для убедительности приплел. Знаешь примерный диапазон будущих температур в Подмосковье, вот и выдал. И вообще, неизвестно, какие у тебя и родителей знакомые. Может кто-то из ваших друзей в Гидрометеорологическом НИР работает. Что-нибудь другое привести для примера можешь?

– Могу, – кивнул я. – Об авиакатастрофе в Палермо 23 декабря слышали?

– Да. В программе «Время» рассказывали, – усмехнулся дед. – А что, ты её предсказать собрался? Так она уже произошла.

– Нет, через пару дней будет ещё одна. 28 декабря пассажирский самолет «Юнайтед Эйрлайнс» совершающий рейс Нью-Йорк-Денвер-Портленд, потерпит крушение. Из-за проблем с уровнем авиатоплива двигатели откажут. И авиалайнер совершит вынужденную посадку в пригороде Портленда, не долетев до аэродрома 11 километров. Погибнут десять человек и ещё 23 получат ранения.

– Это уже что-то, – признал Иван Дмитриевич. – Если всё будет так, как ты рассказываешь, то крыть нечем. Поверю, что у тебя есть такой дар.

– А хотите, я ещё пару фактов из вашей биографии расскажу?

– Давай, – улыбнулся дед.

– В 1951-ом году Берия вместе с Маленковым решили устранить мешавшего им министра госбезопасности Виктора Семеновича Абакумова. Науськанный ими начальник оперчасти подполковник Рюмин написал лживый донос, в котором обвинял своего начальника в многочисленных преступлениях, в частности торможении следствий по «делу врачей» и молодежной организации, якобы готовившей покушение на Сталина. Стоящие за его спиной Маленков и Берия сделали всё, чтобы доносу дали ход. На заседании Политбюро обвинения против Абакумова были признаны объективными. Вместе с Виктором Семеновичем был арестован ещё целый ряд офицеров МГБ. И вы в том числе. Абакумов никого не оговорил, держался до конца, хоть и пошел под расстрел, уже после смерти Сталина. Вас и еще ряд офицеров были вынуждены отпустить. Но некоторое время жестоко допрашивали. Тогда у вас впервые появилось желание плюнуть на всё и уйти в отставку. Но вы передумали. Хотя долгое время колебались.

Иван Дмитриевич сжал челюсти. На скулах заиграли желваки. Глаза потемнели от нахлынувших воспоминаний. Минуту он сидел молча, устремив невидящий взгляд куда-то вдаль.

Затем выдавил:

– Да, было такое. Хозяин уже был болен и слаб. А за его спиной эти упыри играли в свои подковёрные игры. Оклеветали Виктора. Боялись, что он преемником станет. Слишком близок был к Иосифу Виссарионовичу. И во время войны отличился, почти с нуля создал самую эффективную службу контрразведки. Так, как СМЕРШ работал, никто не мог.

– Вот видите, – улыбнулся я, – кстати, вы письмо деда до сих пор не прочитали. Оно в наружном кармашке рюкзака лежит.

– Сейчас прочту, – старик с трудом оторвался от тяжелых воспоминаний, – заодно посмотрим, что у тебя в сидоре.

– В рюкзаке, – поправил я.

– Да какая разница, – отмахнулся Иван Дмитриевич, одной рукой развязал лямки рюкзака, не забывая держать меня под контролем, и аккуратно вывалил всё содержимое на пол. Глухо стукнулись о потертый дощатый пол целлофановый пакет с батоном и палкой колбасы. Посыпались пачки денег, звякнул мешочек с царскими червонцами, бесформенной горкой упала одежда, лязгнув спрятанной в брюках железной рукоятью выкидухи. Последним вывалился пакет – «аптечка», аккуратно завернутый в полотенце. Лекарства, перевязочные материалы и дезинфицирующие средства, я приготовил заранее, перед тем как спрятать рюкзак в куче хлама на балконе.

Березин задумчиво посмотрел на рассыпавшиеся пачки денег. Поворошил рукой одежду, достал выкидушку и отправил к себе в карман. Поднял мешочек с червонцами, пальцами расширил завязку, достал одну монетку, попробовал её на зуб. Поднёс золотой кругляш к глазам, задумчиво хмыкнул, и положил обратно в мешочек. Дуло пистолета всё это время твердо смотрело мне в грудь. Я чувствовал: дед контролировал меня каждую секунду, готовый при попытке нападения встретить пулей.

Последней на пол легла извлеченная из бокового кармана фляжка.

– Письмо в другом карманчике, выше, – подсказал я.

– Скажи-ка, юноша, – мои слова Березин проигнорировал. – Ты что, банк ограбил?

– Не банк, – дипломатично ответил я.

– А кого? – прищурился Иван Дмитриевич.

– Ни один хороший человек не пострадал, – клятвенно заверил я.

– Короче, юноша, – глаза деда внезапно стали холодными и колючими. – Ты мне голову не морочь! Не девица, чай, на свидании. Могу и по-плохому спросить. И не таких раскалывал. А разговариваю вежливо с тобой только потому, что ты Костин внук. Колись давай, кого грабанул?

– Расхитителя социалистической собственности, вора, если по-простому, – вздохнув, признался я. – И не грабанул, а экспроприировал на благое дело.

– Так, – Березин тяжело посмотрел на меня, – к этому вопросу мы ещё вернёмся попозже. А сейчас возьми стульчик, отнеси его подальше, вон туда.

Иван Дмитриевич указал пистолетом на противоположную стену.

– Посиди пару минут спокойно, а я пока письмо Кости почитаю. Вижу, что ты парень боевой. Ты уж прости моё стариковское занудство, но ещё раз Христом-богом прошу, не дергайся, не надо. Я в любом случае успею в тебя пулю всадить. А брать грех на душу и стрелять в Костиного внука не хочу. Их и так, у меня довольно.

– Да не буду я дергаться, – пробурчал я. – Судя по тому, что о вас рассказывал дед, вы нормальный человек. Я тоже брать грех на душу не хочу. Своих не трогаю.

– Правильно говорят, наглость – второе счастье, – восхитился Иван Дмитриевич. – Узнаю Костину породу. Сидеть безоружным под дулом пистолета и обещать, что не тронешь старика, это надо уметь.

– Вы письмо прочтите сначала, а потом уже предметно поговорим.

– Ну давай поглядим, что Костя написал, – согласился Березин, и разорвал конверт, глянул на косые строчки.

– Да, это Костин подчерк, – признал он.

Старик пробежал глазами по письму, задумчиво прикусил губу, минуту молчал, вспоминая что-то своё, вздохнул:

– Эх, Костя, Костя…. Как же это ты так?

Затем повернулся ко мне:

– Хочешь прочитать?

– Хочу.

Старик легко встал со стула, сделал два шага ко мне и протянул листок.

– Читай.

Я осторожно взял письмо из его руки и впился глазами в косые строчки текста.