Повитель - Иванов Анатолий Степанович. Страница 85
Наконец Григорий увидел этот куст. Остановив коня, он слез с ходка и подошел к кусту. Притоптанная трава говорила о том, что здесь изредка проходил кто-то, что это и есть конец тропинки, которая начиналась неподалеку от деревни.
Возвратясь к ходку, Григорий поехал дальше. Но удостоверясь, что следом никто не едет, круто свернул с дороги и очутился на небольшой лужайке, отгороженной от дороги густым молодым березничком.
Здесь Григорий опять остановился, слез с ходка и привязал лошадь к дереву. Потом взял косу, скинул пиджак и начал неторопливо косить траву.
Солнце катилось уже книзу, и жара начала спадать. Выкосив большой круг, Григорий собрал тяжелую траву в одну кучу, бросил сверху косу и прислушался.
Кругом стояла тишина.
Григорий медленно подошел к ходку, надел пиджак. Еще постоял, еще послушал. И, сунув руку в нередок плетеною коробка, выхватил оттуда обрез.
С этой секунды его спокойствия как не бывало. Чуть перегнувшись, он отбежал в сторону и там, где березничок был пореже, продрался сквозь него, перебежал дорогу и очутился возле калинового куста. Здесь немного отдышался и торопливо пошел в глубь пади, внимательно следя, чтобы не сбиться с тропинки, чуть заметной среди невысокой, мирно зеленеющей травки. Вспоминал полузабытые приметы, которым учил его в былое время отец, и, казалось, слышал даже временами его голос: «Ошибешься одной приметкой, ступишь в сторону — и готов. Проглотит Волчья падь — и поминай как звали. На то она Волчья…»
Шел Григорий минут двадцать. Иногда останавливался, осматривал заросли кустарника, росшего по сторонам. И шагал дальше. Наконец Бородин, очевидно, нашел то, что искал. Тропинка нырнула в густой осинник и в самой середине зарослей круто поворачивала в сторону, снова выбегая на чистое место, поросшее все той же нежной ярко-зеленой травкой.
На повороте Григорий, не сходя с тропинки, протянул руку, схватился за ветви ближайшей осины. И только потом осторожно сделал несколько шагов в сторону, пробуя твердость почвы под ногой.
Над головой тучей вились комары. Но Григорий не обращал на них внимания. Вытащив из кармана нож, он срезал несколько веток и кинул их себе под ноги. Потом крепко-накрепко прикрутил шпагатом обрез к осиновому стволу на высоте своей груди, направив ствол в сторону тропинки.
Когда-то отец учил Григория ставить самострелы на медведей.
И вот Григорию пригодилась эта наука…
Через четверть часа он торопливо шагал обратно, забывая даже об опасности. У калинового куста остановился, оглянулся. Перемахнув через дорогу, быстро скидал в коробок накошенную траву, выехал на дорогу и направил коня в сторону летнего лагеря для скота.
Только теперь Григорий почувствовал, как нажгли ему шею и лицо болотные комары. Он то и дело тер затылок жесткой, заскорузлой ладонью, а подъехав к небольшой речке, через которую был перекинут полусгнивший расшатанный мостик, слез с ходка и умылся холодной ключевой водой. Жгучая боль от комариных укусов стала тише.
Бородин сел возле мостика на берегу и закурил. Лагерь был рядом, за невысокими зарослями ветел, которые окаймляли речушку. Григорий сидел, закрыв глаза, слушая, как беззлобно переругиваются доярки.
И вдруг Григорий вздрогнул всем телом. Неожиданно ударила мысль: «А что, если черт понесет кого через падь? Едва заденет он ногой туго натянутый поперек тропинки шнур, скрытый в траве, грохнет выстрел, предназначенный для другого…»
Григорий быстро поднялся на ноги, подошел к ходку…
… Больше часа Бородин ходил вместе с Ракитиным по лагерю и с тревогой думал: «День клонится к вечеру, скоро солнце сядет…»
Наконец новый лагерь осмотрели, и Григорий глухо спросил у Ракитина:
— Домой поедешь? Время к ночи…
— Поедем, если по пути.
Григорий ответил:
— Не совсем… рожь там обкашивают… глянуть надо…
— Ну, тогда я пешком, напрямик.
— Нет, чего же… подвезу хоть немного. Садись.
Ракитин сел в ходок. Григорий проговорил:
— Вот ведь какое дело… Чего-то еще хотел я…
В это время из-под навеса вышла доярка Настя Тимофеева, и Григорий, ударив себя тыльной стороной ладони по лбу, опять воскликнул, но совершенно другим тоном:
— Вот ведь какое дело!.. Настя! Садись сзади, поедем…
— Куда?
— Садись, говорю, дело есть для тебя…
Дела никакого не было, и зачем брал с собой Настю, Григорий тоже не знал. Однако чувствовал, что надо взять…
Григорий вроде только-только тронул коня, а Ракитин вдруг сказал:
— Ну, ты на ржище, что ли?
Высокий калиновый куст был недалеко. Несколько мгновений Григорий молчал, не зная, что отвечать. Потом проговорил то же, что и перед выездом:
— Завтра убираем рожь, так я хочу проверить, как обкосили массив…
— Тогда останови, я через падь — и дома.
Тихон соскочил с ходка и зашагал по тропинке. Григорий, онемев, смотрел ему вслед широко открытыми глазами. В чувство его привела Настя Тимофеева.
— Чего ты уставился? Пусть он идет себе, — сказала она, усаживаясь на место Ракитина. — Поедем, что ли.
До сих пор все шло по задуманному утром плану. Вот Ракитин уже шагает навстречу своей смерти. В момент выстрела Григорий будет около массива ржи, где должен находиться и Туманов. Конечно, выстрел услышат в лагере, и, может быть, в деревне, труп найдут и заговорят: Бородин отомстил. А у него свидетели — Настя, Туманов. Они вынуждены будут сказать: нет, Бородин в это время был вот где.
Так думал Григорий, когда утром лежал на кровати лицом к стене, но все время ему казалось, что есть в его плане уязвимое место. Какое — так и не мог понять. А сейчас, глядя вслед удаляющемуся по тропинке Ракитину, вдруг подумал, что все его уловки не нужны. Ведь, обнаружив самострел, и так поймут, что стрелял не Бородин. Но всем покажется странным и подозрительным, что он назначил в этот день кузнеца обкашивать полосы. Спросят, зачем назначал? Скажут: ага, значит… Постой, что же это получается?..
Бородин совсем запутался в своих мыслях. Ракитина уже не было видно, а Григорий все еще бессмысленно смотрел ему вслед.
Лошадь рванула с места. А Григорий лихорадочно думал: «Ведь в самом деле… дознаются, если… Не так надо бы… Не так…» И вдруг, застонав, он сунул вожжи Насте Тимофеевой, на ходу выбросился из дрожек. Вскочил с земли, побежал, прихрамывая, назад, хрипло закричал, размахивая руками:
— Ти-и-ха-а-ан!!
Ракитин не успел уйти далеко. Услышав крик, он вернулся, с удивлением посмотрел на красное потное лицо Григория.
— Чего тут случилось? — спросил Тихон.
А Бородин не знал, что теперь говорить. Присел на землю и промолвил совсем уж не к месту:
— Закуривай… значит…
И стал трясущимися руками шарить по карманам. Но кисета не находил.
Ракитин молча протянул ему свой.
Глотнув несколько раз подряд табачного дыма, Григорий сказал уже более или менее спокойно:
— Раздумал я на ржище ехать… Чего тебе, думаю, по болоту шагать… Поехали!
Встал и пошел к ходку. Ракитин пожал плечами и пошел следом.
За всю дорогу до села Бородин не проронил ни слова, угрюмо смотрел в широкую спину Насти, которая сидела теперь на передке и правила лошадью.
Когда приехали в деревню, Настя спросила:
— А зачем все же привез меня с лагерей-то?
Григорий ничего не сказал, только пошевелил губами.
… В тот же вечер, едва стемнело, Григорий вышел из дому и, крадучись, направился в сторону Волчьей пади. Миновав бор, он сел на землю и закурил, пряча самокрутку в рукав. А когда взошла полная отяжелевшая луна, пошел по тропинке через падь, посвечивая в зарослях карманным фонариком себе под ноги. Подойдя к тому месту, где был установлен самострел, Григорий, боясь неосторожно задеть в темноте шнур, лег на живот и стал шарить перед собой руками…
Возвращался Григорий через полчаса. На полпути меж деревней и тем местом, где настораживал днем самострел, Бородин остановился. Справа от него, в пяти шагах, в черной болотной воде плавала круглая, ослепительно желтая луна. Григорий размахнулся и метнул в нее обрез. Послышался глухой всплеск, луна покачнулась, разбилась на мелкие куски. Но вот осколки устремились друг к другу, сомкнулись, и полная, по-прежнему ослепительно желтая луна снова заблестела на воде…