Право на одиночество (СИ) - Шнайдер Анна. Страница 49
– Мне снилось, что вы с папой… что вы… ушли, оставили меня одну…
Несколько секунд мама молчала. А затем подняла руку и дотронулась до моей щеки. Я, почувствовав её пальцы, прижалась к ним изо всех сил и перехватила её руку своей. Только бы не убрала… не исчезла…
– Цветочек мой, никто и ничто не заставит нас с папой оставить тебя. Мы всегда будем рядом. Помни об этом.
Мама улыбалась и поглаживала мою щёку, кажется, не собираясь отнимать свою руку. Я немного успокоилась.
– Прости меня, – эти слова вырвались у меня вместе со слезами. Я схватила её руку и принялась целовать каждый пальчик. Никогда, ни разу я не делала так при её жизни… – Прости меня, мама. Я так подвела вас с папой. Пожалуйста, прости.
Мама тоже плакала. Но в её глазах не было ни обиды, ни осуждения…
– Ты никогда не подводила нас, Наташа. Ни разу в жизни. Я знаю, сейчас ты не поверишь мне, но придёт день, когда ты сможешь отпустить своё прошлое.
Я покачала головой.
– Как я могу? Я ведь виновата…
– Ты ни в чём не виновата, цветочек мой.
– Тогда… зачем? Зачем, мама?
Она наклонилась и обняла меня, прижавшись губами к моему лбу.
– Всё, что случается, имеет причину и следствие, – услышала я тихий голос мамы. – Я знаю, ты никак не можешь понять и принять это… Так было нужно, девочка моя. Я знаю, это жестоко. Знаю, как тебе больно… до сих пор. Но всё пройдёт, цветочек, как только ты поймёшь, что полюбила.
Я почувствовала, что проваливаюсь в сон. Крепче обняв маму, вдохнув запах персиков и зелени, я прошептала:
– Я люблю вас с папой.
– Мы тоже тебя любим, доченька. И всегда будем рядом.
Реальность возвращалась ко мне ярким солнечным светом, бьющим в глаза, мокрым одеялом и простынями, слабостью, разлитой во всём теле. Но температуры больше не было.
Несколько секунд я лежала, хлопая глазами. А потом вспомнила…
– Мама! – воскликнула я, вскочив с кровати. Один краткий миг я надеялась, что мой сон был явью, а вот всё остальное действительно приснилось… Их смерть, моя боль и следующие три с половиной года – бесполезные, больные, жалкое подобие жизни…
– Нет… – прошептала я, опускаясь на пол. Всё по-прежнему. Я поняла это, как только взглянула на книжный шкаф. Там, за стеклом, стояла фотография родителей с «вечной свечой» – так я называла небольшую свечку, работающую на батарейках, которую я никогда не выключала в знак моей вечной любви и скорби…
– За что?!
Целый год после того дня, когда я узнала о том, что у меня больше нет родителей, каждый день я просила небо позволить мне увидеть их во сне. Ложилась спать с надеждой, но… ни разу они не пришли ко мне. И теперь, спустя три с половиной года… Сразу несколько снов! Но этот был самым реальным…
Мне стало так больно, как будто я потеряла их ещё раз.
Слёзы текли по щекам, а я сидела на холодном полу и выла в полный голос, как раненый волчонок. «Так было нужно, девочка моя». Кому нужно, мама?! Кому было нужно, чтобы я так долго мучилась, плакала, проклинала саму себя? Я не понимаю, зачем, за что… И как с этим вообще жить? А ты ещё хочешь, чтобы я кого-то любила…
Словно в ответ на свои мысли я услышала какой-то неясный перезвон. Несколько секунд не могла понять, что за странные глюки меня посещают, и только затем сообразила – городской телефон звонит! Резко вскочив на ноги и чуть не свалившись от накатившей слабости, я отправилась на поиски навязчивой трубки.
– Алло? – прохрипела я, найдя телефон на кухне.
– Наташа?
От звука этого голоса потеплело в груди.
– Максим Петрович?
– Что с тобой? Я звонил целый день по всем телефонам, весь извёлся! Почему ты не пришла на работу?
– Я… – попытавшись оправдаться, я закашлялась.
Трубка вздохнула таким знакомым вздохом моего начальника.
– Ясно, ты заболела. А почему не позвонила?
– У меня был сильный жар. И я… ничего не помню, Максим Петрович, простите. Кажется, я весь день проспала.
Несколько секунд напряжённого молчания, а затем:
– Ты одна?
– Да.
– Тогда я сейчас приеду.
– Вы с ума сошли! – я чуть не подпрыгнула. – Я тут… болею вообще-то!
– Вот именно! Наташа, если ты даже ничего не помнишь, значит, дело серьезное. Я сейчас приеду вместе с врачом.
– Нет! – от отчаяния я начала заламывать руки. – Пожалуйста, Максим Петрович, не надо! Я обещаю, что вызову врача завтра же сама, только… только не приезжайте!
– Но почему? – кажется, Громов очень удивился.
Я вздохнула. Нет, ну почему мужчины такие глупые?
– Если вы увидите меня в таком состоянии, я вынуждена буду сделать себе харакири, клянусь.
– В каком состоянии, Наташа?! – кажется, он решил, что я на смертном одре лежу.
– Да я сейчас страшна, как смертный грех!
Трубка удивлённо замолчала, а потом я услышала тихий смех Громова. Даже обидно стало! Ну что он смеётся?! Да для любой женщины показаться на глаза такой – потной, в мешковатой ночнушке, со слипшимися волосами и красным носом – позор до самой смерти! А Громов ещё и мой начальник…
– Дурочка, – наконец тихо сказал он. – Какая ты всё-таки ещё дурочка. Я ведь волнуюсь за тебя. Ты там совсем одна, если что-то случится, помочь тебе будет некому. Пока я сегодня пытался до тебя дозвониться, чуть не поседел от волнения. А ты… Да меня не волнует, в каком ты там виде, Наташа.
Почему-то эти слова меня задели.
– Совсем не волнует? – спросила я обиженным голосом. На том конце провода вздохнули.
– Пожалуйста, обещай, что вызовешь завтра врача. Если ты этого не сделаешь, я приеду и буду тебя лечить сам.
В голосе Громова я услышала угрозу. Поэтому, открыв рот, собиралась заверить его, что непременно вызову врача. И вдруг в дверь позвонили.
– Секундочку, – бросила я в трубку и пошла смотреть в глазок. Увидев, кто стоит на лестничной площадке, я хмыкнула и открыла замок.
Короткие светлые волосы мелькнули перед глазами молнией, а в следующий миг изящные тонкие пальцы сомкнулись на моей шее.
– Наташа?! Ты решила меня до инфаркта довести?! Почти сутки не отвечала на телефон, я уже успела тебя похоронить! Убью!! – серые глаза сверкали от гнева.
Усмехнувшись, я подняла трубку.
– Максим Петрович, можете не волноваться, теперь я буду в надёжных руках.
И, нажав кнопку отбоя, я улыбнулась.
– Я тоже очень рада тебя видеть, Анюта.
21
У Ани всегда было это свойство – появляться в моей жизни как раз в тот момент, когда она была нужна мне. Подруга называла это «чуйкой», а я… я просто верила в нашу невидимую связь с ней. Эта связь образовалась задолго до того, как она произнесла те слова на похоронах моих родителей.
Увидев, в каком я состоянии, Аня развела кипучую деятельность. Сбегала в аптеку, накупила лекарств, поменяла насквозь промокшее постельное бельё и, уложив меня в постель, приготовила ужин. Поев и выпив горячего молока с мёдом, я с наслаждением уснула.
– Я завтра не пойду на работу, – услышала я перед тем, как провалиться в сон. – Останусь с тобой. А то ты, чего доброго, копыта откинешь, возись потом с твоими похоронами.
В этом вся Аня – сначала позаботится, а потом обругает. Но я уже привыкла.
Утром следующего дня я проснулась с прекрасным самочувствием. Нет, конечно, насморк меня не отпускал, да и горло болело, но слабость почти ушла. Про температуру и говорить нечего. Даже не понимаю, как так получилось… Никогда раньше мне не удавалось так быстро выздороветь.
Но когда я поделилась своими размышлениями с Аней, подруга погрозила мне кулаком.
– Иди ты, Зотова! В смысле, лежи. А то осложнение какое-нибудь заработаешь. Мой дед так сына похоронил – тот тоже через два дня вроде как себя лучше почувствовал, да и решил пойти прогуляться в мороз. Прогулялся, а потом ночью помер.
Ужаснувшись, я решила не перечить подруге и послушно продолжила болеть. Насчёт врача я с Громовым договорилась, уверив его, что Аня с моим лечением справится лучше любого доктора. И клятвенно обещала ему выйти на следующей неделе.