Право на одиночество (СИ) - Шнайдер Анна. Страница 80

Алиса бросилась ко мне под ноги, оглушительно мурча. Я подняла её на руки и зарылась носом в тёплую серую шерсть, чувствуя, как спину царапают когти моей кошки – она всегда выпускала их, встречая меня после долгого отсутствия.

Отпустив Алису, я положила ей в миску вареной курицы и налила воды. И только затем обратила внимание на Максима, который стоял посреди коридора и заглядывал в большую комнату, улыбаясь немного смущённо.

– Почему-то я так и представлял себе твою квартиру, – в следующую секунду он заключил меня в объятия и поцеловал. Нахлынувшие в тот же миг эмоции чуть не сбили меня с ног, и в комнату мы не вошли, а ввалились, страстно целуясь. Наткнувшись на диван, рухнули на подушки и зашлись в оглушительном хохоте, не выпуская друг друга из объятий.

– Ты, кажется, поладила с Ликой, – сказал Максим, поудобнее устраиваясь на моём диване.

– Пока это нельзя так называть, – я покачала головой. – Но всё же лучше, чем та ненависть, с которой она смотрела на меня в самом начале.

Максим, лукаво улыбаясь, начал поглаживать мою грудь. Я перехватила его руку, переплела пальцы и сказала:

– Не сейчас и не здесь.

– Почему? – он поднял вторую руку и погладил меня по щеке.

– Потому что нас ждут. Или ты забыл? Мне нужно собраться. Это не займёт больше двадцати минут. Так что давай лучше встанем, а пока я буду складывать вещи, ты расскажешь мне о Лике.

С явной неохотой Громов позволил мне встать с дивана и поднялся сам. Я сочувственно улыбнулась и, чмокнув его в щёку, отскочила к шкафу, уже начиная раздумывать о том, что мне понадобится из вещей.

– Почему именно о Лике?

Роясь в огромном количестве платьев, брюк, кофточек и костюмов (большинство из этой одежды было подарено мне когда-то Антоном), я ответила:

– Максим, ты не замечал, что твоя старшая дочь несчастна?

Несколько секунд Громов молчал.

– Почему ты так думаешь?

– Я не думаю, я это вижу. Почему она такая злая, угрюмая и хамоватая? Что случилось с Ликой?

– Если честно – не знаю. До двенадцати лет это был совершенно нормальный ребёнок. Весёлый, искренний, немного избалованный, но в целом – в пределах нормы… Лика изменилась в одночасье. Стала грубой, несдержанной, она постоянно хамит окружающим. Даже учителям зачастую грубо отвечает. Я много раз пробовал с ней поговорить, но всё время натыкался на пуленепробиваемую стену. Лика почему-то больше не хочет раскрывать свою душу даже передо мной.

Я задумалась.

– А у тебя есть предположения, отчего она вдруг такой стала?

– Нет. Абсолютно. Единственный человек, с которым Лика оставалась немного напоминающей себя прежнюю, – это её бабушка, моя мама. Но и она не смогла достучаться до девочки. Лена постоянно возит Лику с собой по курортам и пытается растормошить, думает, что перемена обстановки пойдёт ей на пользу, но никаких результатов это пока не принесло.

Задумавшись, я пихала в сумку джинсы. С девочкой явно что-то случилось в двенадцать лет. Но что это могло быть?

Поняв, что я не найду ответа на этот вопрос, пока не пообщаюсь с Ликой ещё, я направилась в ванную. Быстро забрала с полки зубную щётку, шампунь и пенку для умывания, вернулась в комнату и застала Громова за рассмотрением моего книжного шкафа.

– Шикарно, – выдохнул Максим, кивая на мою коллекцию. – Впрочем, у меня больше.

Я улыбнулась, вспомнив библиотеку Мира. После этого зрелища меня уже ничем нельзя было удивить. Если только в хранилище Ленинской библиотеки завести.

Последним я запихнула в сумку ноутбук и засунула сопротивляющуюся Алису в переноску. Максим с удивлением рассматривал мою небольшую спортивную сумку, которую я попросила вынести в коридор, пока я буду переодеваться из платья в джинсы и свитер.

– Неужели это всё?

– На первое время хватит. Не смотри на меня так, я не барахольщица.

– Да? А я думал, что ты любишь одежду. У тебя её полный шкаф.

– И не один. В маленькой комнате ещё шкаф есть, он тоже забит. Но это почти всё покупала не я, а… э-э… в общем, это подарки.

Почувствовав, что краснею, я отвернулась и нервным движением сняла с себя платье. Послышался вздох, а потом руки Громова легли на мои обнажённые плечи.

– Наташа, – он развернул меня лицом к себе и заглянул в глаза, – хочешь сказать, что у тебя есть поклонник, который дарит тебе одежду… и ты её принимаешь? Да ещё и в таком количестве…

Я улыбнулась и, подняв руку, провела ладонью по лбу Максима, словно желая разгладить морщинки, которые появились там из-за того, что он нахмурился.

– Ты ревнуешь, – сказала я и рассмеялась.

Он вздохнул.

– Да. Честно говоря, впервые в жизни.

Максим обнял меня и, зарывшись лицом в волосы, прошептал:

– Пожалуйста, если захочешь уйти, скажи сразу. Не обманывай.

Я отодвинулась и, взяв его лицо в ладони, прошептала:

– Обещаю.

35

С того дня моя жизнь изменилась. Потихоньку я перетаскивала к Максиму всё больше вещей, а Алиса полюбила новое место жительства так же сильно, как и прежнее. Только вот она перестала будить меня по утрам. А я больше не вскакивала ни свет ни заря, чтобы сфотографировать рассвет. Мне теперь нравилось другое – просыпаясь, обнимать мужчину, лежавшего рядом, прижиматься щекой к его груди и слушать стук его сердца.

Лисёнок и Лика не гостили у нас – они жили с нами. После того памятного вечера Лена нашла себе нового любовника и укатила с ним в Париж, сказав, что вернётся к Новому году. Оставлять в большой «золотой» квартире Лику в одиночестве я не позволила и заявила Максиму, что девочки будут жить с нами – благо, в квартире место есть, всё же три комнаты, пусть одна и гостиная.

Поначалу было очень необычно вставать по утрам и вместо того, чтобы завтракать пустым чаем или бутербродом, готовить полноценные завтраки на «семью» из четырёх человек. Но мне нравилось. Особенно мне нравилось следить за тем, как постепенно оттаивает Лика, начиная улыбаться мне всё чаще. Я не навязывала девочке своё общество и не лезла в душу, понимая, что сначала ей нужно ко мне привыкнуть. Лика, конечно, пока не доверяла мне, она по-прежнему была хмурой и грубоватой, но я видела, что лёд тронулся. И запаслась терпением, чтобы не спугнуть девочку.

Зато Лисёнок искренне радовалась всему, что случилось. Уплетая по утрам за обе щёки завтрак, который я готовила, она болтала ногами и честно докладывала мне, что мама так вкусно готовить не умеет. В ответ на это Лика вздыхала и пряталась за чашкой с чаем, но я успевала заметить тоску, мелькавшую в её зелёных глазах. И мне казалось, что я вплотную приблизилась к тайне этой грустной девочки.

После завтрака мы выходили из дома и садились в машину. Доезжая до ближайшего метро, Максим высаживал дочерей, Лисёнок при этом каждый раз кидалась нам обоим на шею, а Лика смущённо перетаптывалась на улице, ожидая, когда младшая сестра со всеми нацелуется. Каждый раз я ободряюще улыбалась Анжелике и желала ей удачи, от чего щёки девочки немного розовели, а из глаз на несколько секунд почти совсем исчезала тоска.

Я не могла поверить, что то, чего я так опасалась, оказалось настолько нестрашно. Максим, Лисёнок, и даже Лика – были довольны происходящим (хоть последняя и не могла в этом признаться даже самой себе), и единственное, чего я по-прежнему боялась – того, что я когда-нибудь захочу уйти к другому мужчине. Но я старалась не думать об этом.

С Миром я теперь не могла видеться так же часто, как раньше, но всё же раз в неделю у меня получалось вырваться под предлогом встреч с подругой. Почему-то я опасалась сказать Максиму правду, помня о внезапной вспышке ревности у меня в квартире. Меньше всего на свете я хотела, чтобы поссорились эти двое дорогих мне мужчин.

Мир был очень рад за меня. Он, правда, подшучивал теперь над моим «семейным положением», а на самой первой нашей встрече, распахнув объятия, воскликнул:

– Девочка моя!

А потом, прищурившись, добавил: