Тайная дипломатия (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 33

Если бы передо мной сидел не Блюмкин, я бы, возможно, и поверил. Коминтерн, чтобы там не говорили о его всемогуществе, не рискнет ссориться с Лениным и на деньги Игнатьева не претендовал. И Наташа, какой бы она ни была пламенной революционеркой, уже дала бы мне понять, что она здесь не для помощи мне, а для присмотра.

А если это самодеятельность Зиновьева? Подковерные игры никто не отменял. Григорий третий, как его именуют в Петрограде, тот еще гусь. У товарища Ленина нелады со здоровьем, Зиновьев один из потенциальных наследников вождя, а двести миллионов франков – очень весомый козырь в борьбе за власть. То, что Григорий Евсеевич не займет место Ленина, знаю лишь я. Но Яшка Блюмкин мог легко подставить и Зиновьева, и Дзержинского. Есть лишь один человек, которому Яшка служит верой и правдой. Но мне о том знать не положено.

– И где приказ? – поинтересовался я. – Если ты из Коминтерна, от Зиновьева, покажи приказ, где будет черным по белому написано: забрать у бывшего военного атташе Игнатьева деньги и передать их Блюмкину.

– Не стал писать приказ Григорий Евсеевич, – цыкнул стальным зубом Яков Блюмкин. – Сказал, что этот шлимазл Аксенов моего приказа не выполнит. А если писать заведомо невыполнимый приказ – лицо терять, неуважение, сам понимаешь. Но я же не позволю, чтобы ты к товарищу Зиновьеву неуважение проявил, да?

– Что-то я тебе, дорогой товарищ, не верю, – усмехнулся я в лицо Блюмкина. – Чтобы Григорий Евсеевич на идише меня неудачником называл? Свистишь ты…

Чуть было не добавил – как Троцкий, но не стал… Не оценит.

– А хоть бы и так, – лениво ответил Блюмкин. – Верно, не поручали мне деньги у тебя забирать. Но я сюда прислан товарищами из Коминтерна. И ты мне обязан на слово верить, ясно? Так что ты мне должен предоставить и стол, и кров. Да, и бабу еще приведи. Только не ту, что на входе стояла, старая очень. Мне помоложе.

– Что ж, приказы положено исполнять, – вздохнул я. – С бабой – это не по моей части, сам ищи, а вот жильем я тебя должен обеспечить. Пойдем, товарищ Блюмкин, комнату для тебя посмотрим, подойдет ли…

Вздохнув еще раз, потяжелее, я встал, склонил голову, словно демонстрируя покорность судьбе, а для вящего эффекта еще и шмыгнул носом. В глазах у Якова Григорьевича сверкнула искорка удовлетворения от моего унижения, и Блюмкин нарочито медленно встал.

Ох, с каким удовольствием я саданул Яшке Блюмкину промеж ребер! Не знаю, чего это я на него взъелся? Пока выдающийся авантюрист корчился, немного добавил в основание шеи. Вроде, не убил?

На шум в мой кабинет немедленно вбежала секретарша. К моему удивлению, в руке Светлана Николаевна сжимала револьвер. Не выразив ни малейшего смущения, женщина спросила:

– Добить? Или Кузьменко позвать, в подвал отнесем?

– В подвал, – махнул я рукой, хотя ужасно хотелось добить авантюриста. Но если добить, с трупом придется возиться.

Глава шестнадцатая. Ассоциация русско-французской дружбы

Упирающегося Блюмкина тычками и пинками препроводили в подвал, благо у нас обширный. Подозреваю, что прежние хозяева дома использовали его как винохранилище. Мне даже показалось, что в воздухе до сих пор витает характерный аромат, и потому постарался побыстрее выйти – по нынешним временам мне и одного запаха хватит, как тому ослу из анекдота.

Обдумывая, что мне с товарищем Яковом делать дальше, разбирал содержимое карманов авантюриста. Теперь уже не просто российского масштаба, а международного.

Так, паспорт в темно-синей коленкоровой обложке. Сверху написано – Eesti Vabariik, дальше герб с изображением трех львят, далее – Republique d’Esthonie. Значит, Яша подданный Эстонской республики? Стало быть, прибыл во Францию вполне легально. Внутри и фото имеется – страшная бородатая рожа напоминающая абрека. Вживую Блюмкин тоже не лучше. Как это пограничники не испугались?

Выдан паспорт уроженцу города Петсери Эстонской республики Киршенбауму Гершу, тридцати пяти лет от роду. Петсери… Это где такой город? Латинскими буквами Petseri. Или правильно не Петсери, а Печери? Печоры? Это что ж получается, наш город в составе Эстонии? Ну ни хрена себе. Киршенбаум… Баум, если не ошибаюсь, дерево. Киршен… Не удивлюсь, если это дерево вишневое. Значит над псевдонимом сильно не мудрил, калькировал Вишневского в Киршенбаума.

Паспорт, судя по всему, настоящий – наличествуют водяные знаки, чернила не стираются, оттиски печатей ровные, края не смазаны. Кто же Яшеньку обеспечил такой классной ксивой? Вряд ли сам добыл, времени мало для солидной подготовки. Возможно, армейская разведка поспособствовала. Нужно взять на заметку, мне тоже надобно поискать знакомства среди эстонских товарищей. Иностранному отделу ВЧК заграничные паспорта позарез нужны.

Что у него еще? Пачечка банкнот – долларов штук на триста и четыреста франков. Не густо, но на пару месяцев хватит. А если жить скромно и по кабакам не ходить, то при желании можно растянуть и на дольше. А больше никаких интересных бумаг. Понятное дело, Блюмкин человек опытный, листочков с записями инструкций и адресами явочных квартир при себе не носит, полагаясь на память.

А еще пистолет. Он был не в кармане, а в рукаве, на резинке. Надо охрану предупредить, чтобы была внимательнее. Браунинг образца одна тысяча девятьсот шестого года. Впору предположить, что Коминтерн закупил какие-то неликвиды браунингов, а теперь снабжает ими своих сотрудников. Нет, оружие не самое редкое, но некая тенденция наметилась. Любопытно, Блюмкин его с собой тащил или здесь получил? Теперь это мой трофей. С собой его таскать не стану, а в столе пусть лежит. Мало ли что.

Держать Блюмкина в подвале не вариант. Ладно, что сегодня нет уборщиц и прочего обслуживающего персонала из числа местных жителей, а что потом? Французы, хотя их и считают разгильдяями, народ вполне себе законопослушный. Мигом сообщат в полицию, что в советском торгпредстве есть собственная тюрьма. Поди потом доказывай, что ее нет. Попросить Ольгу Сергеевну пристрелить сукина сына? Эта запросто исполнит, но что потом с трупом делать? Нужно искать тех, кто вывезет тело за город, закопает. В романах любят топить трупы в Сене, но мы-то знаем, что обязательно обнаружится свидетель, да и трупы имеют обыкновение всплывать. Наша охрана из числа ветеранов Иностранного легиона на «мокруху» не подпишется, им свобода дороже. Тот же Лаврентьев меня с удовольствием заложит полиции. Гильотинирование во Франции никто не отменял. Уронить Блюмкина на пол, засунуть в больницу? Надо этот вариант обдумать, но… Бьюсь об заклад, что Яков Гершевич здесь не один, а с товарищами. Не упомню, чтобы среди достоинств Блюмкина знание французского языка. И что остается? Дать пинка под зад и выкинуть вон? Придется, если ничего другого не придумаю. Покамест поручу товарищам расспросить Блюмкина со всем пристрастием и прилежанием.

От размышлений меня отвлекла Светлана Николаевна.

– Олег Васильевич, трубку возьмите, – недовольным тоном произнесла секретарша. – Вас из этой, франко-русской ассоциации спрашивают. Видимо, опять денег хотят. Может, послать их подальше, чтобы не клянчили?

О том, что «Ассоциация русско-французской дружбы» состоит из моих же сотрудников, в торгпредстве знают не все. А зачем? Хорошо, что вообще знают о ее существовании, и о том, что ей время от времени требуются деньги. Но вот про то, что эти деньги они получают, не знает даже моя правая рука товарищ Книгочеев.

Я сделал суровое лицо – мол, начальнику лучше знать, кого и куда посылать, и секретарша, тихонько вздохнув, ушла. Дождавшись щелчка, убедился, что Светлана Николаевна нас не подслушивает, сказал:

– Слушаю внимательно.

– Товарич Ку’сто, – на ломаном русском языке отозвался Потылицын, не соизволив представиться. – Мне оппять нада с фами фстретится.

На сей раз бывший поручик изображал финна говорящего по-русски. Почему финна, а не шведа, кто его знает, но мы на всякий случай договорились именно так – что-то из финно-угорского или германского. Чтобы враги не догадались, если уже озаботились прослушкой. И плевать, что ассоциация русско-французская, но Потылицыну так интереснее. Слегка переигрывает кавалер, но это по молодости, пройдет.