Вечный зов. Том II - Иванов Анатолий Степанович. Страница 78

А потом снова всё смешалось, его охватило полное безразличие ко всему, что происходило когда-то и что происходит сейчас.

— Ну да, — повторил он, — они всё равно полезут рано или поздно.

— А покуда ляг, Семён. Я плащ-палатку вот принёс. Вот тут ляг, в воронке. Тут не печёт. Тебе отдохнуть надо.

— Надо, — согласился Семён. — Что-то у меня, дядя Иван, в голове…

— Отойдёт. После контузии бывает.

— Выберемся мы отсюда?

— А как же! Не в таких мы с тобой, Сёмка, переплётах бывали. Звезда наша удачливая. И теперь вывезет.

Говоря это, Иван расстилал плащ-палатку в глубокой яме. Крупнокалиберный снаряд когда-то угодил прямо в траншею, разворотил её почему-то не по окружности, а полукольцом к вершине холма. Бруствер траншеи сделался ещё выше, он-то и прикрывал единственное уцелевшее орудие из всей батареи, заметить его снизу было не легко.

— Правда? — с детской надеждой спросил Семён.

— Ясное дело. Давай ложись.

Семён покорно, с каким-то удовлетворённым, успокоенным выражением лица лёг. Прикрыл глаза, но тут же открыл их, поглядел на Ружейникова, который держал в руках принесённый Иваном котелок и ел кашу.

— А он говорит — сосенки-ёлочки…

— Мало ли чего! Я тоже так думал. Немца мы три раза отбили, отобьём ещё… А тут, гляди, наши двинутся. Фронт же весь в наступлении. Отбросят немцев! Это они случайно прорвались и отрезали нас.

Ружейников что-то хотел сказать. Иван, заметив это, сделал ему знак рукой. Тот лишь усмехнулся, молча протянул котелок Магомедову.

Семён лежал без движения и глядел в блёклое небо. Затем встрепенулся и сел, вынул из нагрудного кармана перемятый листок.

— Дядь Ваня… Я письмо Наташке написал. Тут об Ольке… и обо всём. Я не подлец всё же. Я не хочу её обманывать. Так случилось, но я… я не хотел Наташку тоже обижать. Хотя, наверно, ей это не понять. Но пусть знает, пусть знает… Ты ей пошли это письмо, если чего со мной. Обещаешь? А останусь жив, сам всё ей расскажу. Я её люблю, Наташку. Потому и расскажу всё…

— Ладно, давай, — помедлив, сказал Иван, взял листок, не читая спрятал тоже в нагрудный карман гимнастёрки, застегнул медную пуговицу. — А теперь спи. Как чего, я тебя разбужу.

Семён, отдав листок, какое-то время ещё глядел в небо. Потом медленно стал прикрывать веки. И едва прикрыл, задышал спокойно и ровно, провалился в сон, бездонный и глухой.

— Слава богу, — произнёс вполголоса Иван, поднялся с колен, подошёл к Магомедову. Тот протянул ему котелок с остатками каши. — Должон оклематься парень.

— Контузия-то тяжёлая вроде, — качнул головой Ружейников. — Но перепонки целые. Это хорошо, что ты его успокоил… Сколько у нас гранат-то, Магомедов?

— Сорок две штуки ещё. Мы с Савельевым ночью все немецкие автоматы собрали. Снарядов полно.

— Снарядов хватит. Артиллеристов нету, — сказал Ружейников, опять подходя к стереотрубе.

— Нас трое…

— Почему же? — Иван быстро опрастывал котелок. — Семён с пушкой тоже умеет обращаться.

— Значит, все четверо артиллеристы. Если он отойдёт, Савельев… Ума не приложу всё же: почему они нас в живых оставили? Ага, теперь понятно. — И Ружейников тяжело вдруг задышал. — Теперь понятно! Погляди, Иван Силантьевич…

Иван прильнул к стереотрубе, и жаркая волна, опаляя всё внутри, прокатилась по телу, ударила в череп.

На рассвете Иван, вот так же глядевший в стереотрубу, рассмотрел лишь внизу торчавшие по всему склону и приречной луговине подбитые наши и немецкие танки. Отыскал взглядом и свою самоходку, развороченную взрывом. Она лежала на боку, вонзив в землю орудийный ствол. Подбитые машины уже сгорели, некоторые только жиденько дымили ещё, дым стекал вниз, к блестевшей ленте речушки, заполняя по пути ямы и воронки, от чего они казались наполненными кипятком с паром. Сейчас картина была такой же, лишь пар над воронками поредел, земляные ямы дымились еле-еле, будто вода в них остыла. Но по противоположному берегу речушки шли колонны грузовиков, набитые немцами. Из-за расстояния шум моторов был совершенно не слышен, машины одна за другой появлялись из-за угора, откуда вытекала речушка, приближались к клинообразному лесному выступу, и почти каждый второй грузовик волок за собой пушку.

Оторвав бледное лицо от стереотрубы, Иван метнул взгляд на Семёна. Освещённый лучами утреннего солнца, тот безмятежно спал, по-детски свернувшись калачиком, подложив сложенные ладони под голову. По бескровным щекам Ивана прошла судорога, скулы онемели, он через силу, с болью разжал губы и сказал неизвестно для чего:

— Пущай поспит напоследок…

— Магомедов, к орудию! Ставь панораму! — прохрипел Ружейников, поворачиваясь к стереотрубе. — Помирать будем сейчас, только с музыкой… Буди, Савельев, племянника… Всем к орудию!

Иван шагнул было к спящему Семёну, но замер, услышав удивлённый возглас:

— Сосенки-ёлочки!

— Что?

— Да глянь!

Ружейников снова уступил место у стереотрубы подскочившему Ивану, и тот увидел, в общем, прежнюю картину: вражеские грузовики с солдатами, с прицепленными пушками шли и шли вдоль берега, вытекая из-за угора нескончаемой вереницей. Но вместо того чтобы разворачивать орудия в сторону высоты, как ожидали и Ружейников, и Иван, и Магомедов, немцы спокойно сидели в кузовах, а машины, огибая клинообразный лесной выступ, подступающий к самому берегу, устремлялись куда-то вдоль кромки леса, удаляясь от высоты.

— Непонятно, — произнёс теперь и Иван, отрываясь от окуляров. — Там же, Магомедов говорил, непроходимые болота. Какого чёрта они туда пушки и войска гонят?

— Там болота, там болота, — кивнул дважды Ружейников, расстёгивая торопливо планшет. Он извлёк оттуда рваную карту, развернул, сел на дно траншеи. — Верно… Тут наша высота. Вот Жерехово. Речка эта прямо в болота и течёт. За болотами деревушка Малые Балыки… Мы её недавно отбили. Болота топкие, непроходимые. Какого чёрта немцам там надо? А?

— Не знаю, — сказал Иван, удивлённый не меньше остальных.

Старший лейтенант Ружейников и рядовой Иван Савельев, запертые на высоте, не знали, что немцам нужно в болотах, зачем они гонят туда солдат и артиллерию, а командованию 215-й дивизии всё было ясно.

Немецкое контрнаступление силами двух моторизованных и одной танковой дивизий, несколько дней развивавшееся в направлении Жерехова, выдохлось, от вражеских соединений остались жалкие лохмотья. Не желая рисковать остатками своих войск, они решили до подхода подкреплений перейти к обороне, спешно принялись зарываться в землю к западу и востоку от высоты 162,4.

Сама высота оказалась в стыке боевых порядков двух немецких дивизий, как бы в ничейной зоне. Оставшаяся на высоте советская батарея остервенело оборонялась, и немцы, видимо, не могли пока договориться, кому нанести по батарее окончательный удар и уничтожить её, или не особо спешили с этим, понимая, что батарея всё равно обречена.

— Понятно, — сказал командир 215-й дивизии полковник Велиханов, когда начальник штаба доложил ему данные разведки. — И если мы дадим немцам укрепиться как следует, то…

— В общем-то помешать им мы уже не можем, Илья Герасимович.

КП командира дивизии располагался на бывшей пасеке, в просторном деревянном омшанике, сохранившем ещё запах мёда. Посреди омшаника из пустых ульев было сложено нечто вроде стола, на котором лежали оперативные карты, в углу на таких же ульях стояло несколько полевых телефонов, провода от них по вбитым в стены гвоздям тянулись к оконному проёму без рамы. В этот проём дул тёплый ветер, заносил в омшаник мух и обильное количество комаров.

У противоположной стены сидела какая-то молодая и красивая, кажется, женщина, только грязная и растрёпанная. В руках она, обняв ладонями, держала кружку с горячим чаем, сдвинув густые брови, дула в эту кружку. Демьянов поглядел на неё с удивлением.

— Не можем… А с чего бы это они ещё и вдоль болот окапываются? — Велиханов склонился над картой.