Рыбья кость (СИ) - Баюн София. Страница 56

Виртуальные птицы никогда не гадили.

Но это имело удивительно мало значения. Для Рихарда был целый город, полный домов из кофейного и кремового кирпича, домов с десятками и сотнями окон, отражающих свет.

Улицы, на которых росли цветы. Их сажали сосредоточенные люди в синих комбинезонах, и Рихарду казалось, что эти люди ничего не знают про страдания.

… если бы у него осталась работа. Если бы у него только осталась работа, а не социальное пособие и запрет на профессиональную деятельность! Тогда он мог бы ни о чем не думать и крепко спать по ночам.

Список легальных эйфоринов в Среднем Эддаберге был короче, на остальные нужны были рецепты. Рихарду не хватало. Рихарду и его совести, его воспоминаниям и всем его ошибкам требовалось больше.

Первые полгода он только смотрел, нюхал, бродил по сети, знакомясь с местными конвентами и постоянно ел, потому что не есть в Среднем Эддаберге было невозможно. И после еды он даже ощущал короткое удовлетворение.

А потом наступила неминуемая скука. Конвенты здесь собирали качественнее, чем в Младшем Эддаберге, но в них не хватало злого безумия вседозволенности — в Среднем Эддаберге цензура работала куда лучше.

Деревья и гадящие птицы перестали восхищать, а окна оказались застекленными дырками в стенах, через которые проникал свет. Оказалось, что по утрам этот самый свет еще и раздражает.

А еще здесь не было Аби. Социального помощника в Среднем Эддаберге звали Дафной. Дафна даже без модификаций была потрясающей, можно было выбирать ее внешность, тембр голоса и степень вмешательства — Аби сообщал о каждом звонке, о каждом репорте и любой награде. Дафна уважала личное пространство.

А еще здесь можно было покупать или создавать дополнительных помощников. Куратор Рихарда, черноволосый парень по имени Питер Легасси, советовал ему программное обеспечение не меньше, чем на троих помощников.

«Потому что в первые месяцы вам может быть одиноко», — тактично сказал он.

Рихарду стало одиноко через полгода. Здесь не было его коллег, бывших друзей, пациентов, которые заглядывали бы ему в рот. Это там, в Младшем Эддаберге он был Рихард Гершелл, пресс-секретарь реабилитационного центра «Сад-за-оградой». А здесь — мигрант из города, который местные считали адом. У него низкий для местных рейтинг. И нет работы.

На него смотрели с жалостью. С ним обращались так, будто он пережил войну. Будто его вытащили котлована, заполненного трупами и водой.

Будто он в любой момент впадет в буйство. Или умрет. Или начнет рыдать и рвать на себе волосы. А Питер Легасси все настойчивее советовал обзавестись компанией виртуальных помощников.

«Для разных целей. Виртуального секретаря и хорошего собеседника иногда полезно разделять. К тому же созданных вами помощников можно выпускать в свободный доступ, чтобы люди, которые в них нуждаются, могли их использовать. Такой опытный человек как вы может помочь таким одиноким людям… как вы», — настойчиво говорил он, а Рихард рассеянно кивал и шел смотреть на птиц. Птицы чирикали и гадили, гадили и чирикали, а он все никак не мог решиться.

Он не сохранил записку, которую передала ему Бесси. Сжег желтоватый лист, изгрызенный злыми черными буквами, но помнил каждое слово. Хоть и прочитал ее всего один раз.

…

Господин Гершелл!

Я знаю, что умру, а вы отправитесь в Средний Эддаберг. Не тешьте себя иллюзиями — это я так решила. У меня был шанс остаться человеком, и я хочу гордиться тем, что воспользовалась им. Даже если это не так.

Я хочу, чтобы Леопольд запомнил меня хорошим человеком. Я хотела обмануть его, сказать, что поехала в Младший Эсхольд, разменяла комнату и буду выращивать цветы. Но он узнает, или Бесси все расскажет, она не умеет врать. И нехорошо оставлять Бесси, правда, мистер Гершелл? Она сама не разберется, она запутается и будет несчастна.

Я не вас о помощи прошу. Я не прошу вас помогать Бесси — вы все равно не сможете. И не станете, верно ведь, мистер Гершелл? Вас ждет дом.

Но я верю в то, что вы тоже когда-то считали себя хорошим человеком. Может быть, считаете до сих пор.

Мне жаль, мистер Гершелл. Я действительно сожалею, что из-за меня погибла Анна Брайт. Мне жаль, что из-за меня погиб человек, который был вам дорог. Я ничего не могу исправить, но врать мне больше незачем.

Поверьте, мистер Гершелл, я не хотела ее убивать. И когда узнала, что произошло — к сожалению, слишком поздно, чтобы предотвратить ее гибель — я отказалась от возможности вам отомстить.

Вы не стали отказываться. Вы убили меня, мистер Гершелл. Наверное, теперь мы в расчете?

Я пишу это не потому, что меня мучает совесть перед смертью. Я хочу, чтобы теперь, когда мы уладили все наши разногласия, вы снова оказались перед выбором — мстить мне или нет. И приняли другое решение.

Не знаю, мучает ли совесть вас, мистер Гершелл. Я тоже не тешу себя иллюзиями — думаю, у вас нет совести. Но что-то вам ее заменяет. Я не знаю, убили ли вы Освальда и Иви, но я не могу просить за них. Если вы поймете, что совершили ошибку, то только будет поздно что-то менять, верно?

Есть то, что вы еще можете исправить.

Леопольд Вассер живет в социальной ячейке Шестого квартала. Думаю, если вы получили доступ к моему профилю, вы и ключи к его профилю найдете. Я не смогла ему помочь. Не смогла даже узнать, чем он болен — но вы-то сможете, верно?

Он тяжело болен. А вы можете узнать, какие лекарства ему нужны и где их можно достать.

Понимаете, мистер Гершелл? Сделайте доброе дело перед отъездом. Мне больше некого просить.

Не тешьте себя иллюзиями — я предпочла бы вырезать себе второй глаз, но это никому не поможет. Моя ненависть никому не помогла.

И ваша никому не поможет.

…

Разумеется, он отправил Леопольду лекарства. Несколько контейнеров, хватило бы на целый госпиталь. Потом оплатил ячейку в хранилище, забил ее продуктами длительного хранения и чипами с информацией, к которой у Леопольда не было доступа. Это было незаконно, но для Рихарда это теперь не имело значения. Он сумел вывернуться из истории с рейтингами. Из отвратительного скандала, который назревал вокруг «Сада» и разошедшейся по всему Эльбейну записи с треклятой платформы. К счастью к тому времени Рихард уже стоял одной ногой в специальном междугороднем экспрессе и мог больше не думать о долгосрочной перспективе своих поступков.

Он похвалил себя за то, что разговор с Ренцо не был записан и без малейших колебаний выставил его виноватым. Да, Ренцо был его выпускником. Да, он проходил в «Саду» программы. Но выпускником он был давно, люди меняются, а программы никого ни к чему не обязывают, и простите, вещи сами себя не соберут.

Большая трагедия. Чудовищное преступление.

Рихард тогда много говорил, много врал и нарушал закон. Какая-то ячейка рядом со всеми его преступлениями была просто милой человеческой слабостью.

Освальду и Иви он поставил отметки выпускников и выдал награды «за особые достижения». Рихард искренне радовался, что не поддался слабости и не стал их убивать.

И Рихард искренне раскаивался в том, что поддался другой слабости.

«И ваша никому не поможет».

Раскаяние не умещалось в ячейку и контейнеры с лекарствами. Рихард привез его с собой, вместе с прозрачными пластинками с данными и голубым свечением саркофага, и раскаяние не помещалось в целый огромный, блестящий окнами Средний Эддаберг.

Раскаяние приходило ночью. Кололо ледяными иглами кончики пальцев, насмехаясь, напоминая о приступе, который, как обещали врачи, больше не повторится, если соблюдать рекомендации. Рихард соблюдал, но раскаянию было плевать. Оно будило его, настырно гудело снижающимся аэробусом и мерцало голубым свечением саркофага с мертвой женщиной и ее золотой и красноглазой ящерицей.

Гнало его в парк, в шорохи листвы и запах спящих цветов, под звезды, которых Рихард раньше не видел в тумане и мерцании аэробусов и кэбов. Звезды в такие ночи были черными и холодными.