Длинные тени октября (ЛП) - Триана Кристофер. Страница 27
«Женщина. У неё было моё лицо».
Если бы не её плащ, это было бы всё равно, что смотреться в живое зеркало. Женщина не была похожа на другие фигуры. У неё было нормальное тело - тело Кайлы - и её было легче увидеть, хотя она светилась блеклым синим светом. Кайла подумала, что за спиной женщины видела другие белые лица, но потеряла сознание, не успев хорошо разглядеть их.
Она встала и отряхнулась. Она была грязной, и в её волосах были опавшие листья. Взяв сумку, она осмотрелась получше.
«Снова одна».
Она быстро направилась к тропе. Время её походов закончилось и это было точно надолго.
«Мне всё это приснилось?»
Она вспомнила, как споткнулась о корень. Неужели она ударилась головой и потеряла сознание? Неужели всё это плод её воображения?
«Нет».
Ей всё было ясно. В её памяти не было дыр, как после большинства снов. Она снова увидела формы, на этот раз средь бела дня, и она увидела своего двойника.
«Что здесь происходит?»
Ей не хотелось стоять и думать об этом. Она пробежала через кусты, пока не достигла тропы и не понеслась, страх всё ещё был свеж. Но её разум был перегружен, ужас душил её, посылая одну мысль опровергнуть другую, прежде чем первая успела закончиться.
«Боже мой, я действительно схожу с ума».
Она свернула за поворот, обогнув ряд деревьев, и, когда она обнаружила стоящих в тени людей, ожидающих её там, она не удивилась, но всё равно взвизгнула, слёзы наворачивались на её глаза.
Её собственный двойник потянулся к ней, улыбаясь, её резцы торчали вперёд.
- Не бойся.
Остальные не были долговязыми фигурами, которые Кайла видела ранее. Они были человеческими формами, как и её двойник, и они тоже были в плащах меняющегося цвета, синего, чёрного и серого, их лица наполовину были закрыты опущенными капюшонами.
- Мы здесь, чтобы помочь тебе, - сказал двойник.
Кайла не могла говорить. Не могла даже пошевелиться.
Её двойник приблизился.
- Это не сон. Ты в большой опасности, Кайла. Ты должна прислушаться к нашему предупреждению.
Она положила руку Кайле на плечо, и тёплый поток прошёл через неё. Это оказало на Кайлу наркотический эффект, немедленно успокоив её, заставив замедлить измученные мысли, чтобы она могла сосредоточиться.
- Кто ты? - спросила она.
Глаза женщины излучали свет, который напомнил ей сияние бассейна.
- Я часть тебя. Я твоё видение.
Дул лёгкий ветерок, и волосы двойника развевались по её лицу, как и у Кайлы.
- Видение?
- Да. Я твой духовный двойник.
Кайла сглотнула.
- Что… как призрак?
- Больше похоже на отражающую тень. Я пришла как предчувствие. Мы появляемся, когда наше истинное «я» находится в смертельной опасности, как и ты сейчас.
В разговор вмешался мужской голос:
- Как и все мы.
Фигура мужчины откинула капюшон. Робби. Вернее, двойник Робби, его видение. Если бы не слабое свечение вокруг него, она бы не заметила разницы.
- Что? - пробормотала она. - В чём дело?
- Здесь тьма, - сказал ей её двойник. - Она черпает силу из горы. Она живёт в усадьбе.
- Тьма?
- Да. Дух, который ни жив, ни мёртв.
Кайла моргнула, её глаза всё ещё были влажными. Её ладони сжали друг друга.
- Она зло, - сказало видение. - Суккуб, ведьма. Она в стенах дома, в котором жила, когда была ещё смертна, в усадьбе Сноуденов.
- Кто… кто она?
Её двойник опустил голову, его глаза были тёмными и пустыми.
- Её зовут Хэйзел.
* * *
История, рассказанная видением, была невероятной и устрашающей. Если бы это не было сказано Кайле сверхъестественной силой - её собственным духовным двойником, - она бы никогда не поверила этому.
В начале 80-х Хэйзел Сноуден была затворницей подросткового возраста, вынужденная оставаться в усадьбе из-за своего властного отца, известного священника Артура Сноудена. Ей не разрешалось иметь друзей, тем более парней, и не разрешалось ходить в школу, её отец настаивал, что школа была логовом беззакония, которое запятнало её чистоту и искушало её от Господа. Поэтому родители обучали её на дому, большая часть ответственности ложилась на мать, Глэдис Сноуден, которая была не так строга, как Артур, но выполняла его желания, опасаясь его резких слов и внезапных ударов кулаков.
Единственный контакт Хэйзел с внешним миром был с людьми, которых она видела в церкви своего отца, и с дикими собаками, которые жили в пещерах на горе Блэк-Рок. Иногда они приходили принюхиваться и рыскать по территории, когда она сгребала листья или косила двор, и она осторожно уносила им еду, потому что её отец ненавидел собак и животных всех мастей. Он пригрозил оставить миски с антифризом, чтобы отравить их, если поймает, что она даёт дворнягам еду, на которую он так усердно трудился. Однако эти собаки были её единственными друзьями, и она чувствовала особую связь с ними, особенно с одним большим ротвейлером.
В семнадцать лет Хэйзел начала замечать взгляды некоторых мальчиков в церкви, особенно Дрейка Пендера, чьи карие глаза были как окна в другую жизнь. Они часто разговаривали после службы, но у них никогда особо не было на это времени. Её отец обычно был занят прихожанами после мессы, но они не задерживались надолго, и всякий раз, когда он видел, как она разговаривает с Дрейком, он хмурился, и она знала, что её ждёт лекция, когда она вернётся домой.
- Мальчики хотят от тебя только одного! - он кричал ей. - Я не допущу, чтобы мою дочь лишил девственности какой-то светловолосый придурок. Я не допущу, чтобы ты выплевала от него ублюдка между ног. Ты останешься чистой! Ты в долгу передо мной, ты в долгу перед своей матерью, ты в долгу перед Христом!
Но Хэйзел ненавидела Христа.
Она выросла, когда ей угрожали им, и она ассоциировала его и всё христианское с болью, угнетением и печалью. Об этом позаботился её отец. Она ненавидела Христа почти так же сильно, как ненавидела своего отца, и иногда она задавалась вопросом, возможно, они были одним и тем же? Одним претенциозным, капризным человеком, который преуспевал в том, что ему поклонялись, слушались и боялись.
Но ей нравился Дрейк Пендер. Он заставил её почувствовать себя привлекательной, чего она не совсем понимала, потому что ей никогда не объясняли, что такое секс. На это только намекнули во время гнусных тирад отца и заклеймили действительно ужасной вещью, что только усилило её интерес. Она думала о Дрейке, когда писала, но никогда не могла ему этого сказать. Она никогда не могла никому рассказать, как странно он заставлял её себя чувствовать. Её мать могла подумать, что она отвратительна. Её отец мог вытащить свой ремень и отстегать её пряжкой, как было однажды, когда она пролила виноградный сок на их белый диван. Но она продолжала думать о Дрейке всякий раз, когда писала, и вскоре эти мысли перекочевали на те моменты, когда она принимала ванну, и как только она начала прикасаться к себе, она уже не могла остановиться. Она знала, что она грешна. Знала, что она такая грязная, что она сама мерзость. И ей это понравилось. Ей нравилась идея оскорблять Бога, плевать на него, идти против всего, что она была вынуждена слушать со дня своего рождения. И если её самоудовлетворение было мерзостью, она могла только представить, насколько греховным было бы, если бы она воплотила свои фантазии в реальность.
Холодной октябрьской ночью она пригласила Дрейка в свою комнату.
Она пригласила его в тот же день, когда они держались за руки в поле за церковью, осторожно ныряя за деревья, чтобы её отец не видел. Её комната была на втором этаже, но её окно было рядом с желобом, и Дрейк смог приподняться, поддерживая свой вес, упираясь ногами в доски дома.
Впустив его внутрь, она, не теряя времени, сняла ночную рубашку, чтобы показать ему своё обнажённое тело в голубом свете луны. Затем она начала расстёгивать его ремень. К тому времени, когда вошёл её отец, Дрейк был глубоко внутри неё, толкая свой твёрдый член, её ноги обвились вокруг его талии, как тиски, желая, чтобы он никогда не покидал её, желая удерживать его в ней как можно дольше, навсегда, забирая его, обладая его бесконечным желанием. Когда она увидела лицо своего отца, появившееся из-за плеча Дрейка, с оскаленными зубами и глазами, как у бездушной акулы, она улыбнулась ему, и её горло наполнилось насмешливым хохотом. Рука её отца схватила Дрейка за шею, и он отбросил его с неё в стену.