Учебник по химии (СИ) - Ключников Анатолий. Страница 53

Я смолчал. Конечно, сказки: в реальности никакой романтики не наблюдалось — мы еле-еле ноги тогда унесли. Промокли и перепачкались, как поросята.

Вот так, перебрасываясь байками, весёлыми и не очень, мы и добрались до расположения армии.

Пока мои мужики разгружались, я оценил ситуацию: Рогана в этом месте протекала мелководной и не очень широкой; пожалуй, конница её форсирует минут за пять. На нашем берегу, в некотором отдалении от воды, выстроили заграждения, напоминавшие козлы для распилки дров, только гораздо длиннее, и на множестве опор. В брёвна всадили деревянные колышки, смотревшие в сторону Нихелии. Лихой всадник, быть может, и мог бы рискнуть перепрыгнуть такой «козел» — лишь бы конь брюхом никакой колышек не задел, но от реки до заграждений расстояние для разгона оставили маловатым. Разумеется, заставить конную лаву перескакивать этот «забор» — чистейшее безумие. «Козлы» стояли не поодиночке, а скреплёнными между собой, и я видел два полных ряда таких заграждений, а третий — достраивался.

Я уважительно хмыкнул: «забор» тянулся от одного конца горизонта до другого. Так как междуречье строительными лесами было небогато — так, ерунда: кое-где рос ивняк вдоль речек, мужикам для домашнего хозяйства еле-еле хватало, — то ровные жердины, получается, везли издалека. Пограничное заграждение, кроме всего прочего, ещё и обмазали какой-то дрянью для защиты от гниения и вредительских поджогов. К слову, эту хитроумную покраску изобрели, как я слышал, именно «огненные» химики. Таким образом, «забор» получился солидный и недешёвый. В мирное время его объезжали постоянные патрули погранстражи, а сейчас тут расположилась целая армия.

А что на нихельской стороне?

А там к Рогане прижимался чахлый лесок, восходящий почти до вершины невысокого холма. Никакого движения на том берегу не видно. И это всё, что наблюдалось с нашей стороны. Плохо: в таком лесу можно скрытно собрать несколько полков для внезапного удара. Разведка нужна постоянная… Ну, это теперь не моя забота, пусть у других душа болит. Да и не получится теперь внезапности, с таким-то заграждением.

Мы расположились на обед. Мужики, мокрые от пота в тот нежаркий день, жадно уплетали сытную, мясную кашу, приготовленную в полковых закопчённых котлах. Нас рассадили по двум центуриям, и мои обозники распались на две группы, сидящие поодаль. Граф исчез; впрочем, он предупреждал меня, что у него тут много важных дел, и обратно он вернётся только с завтрашним обозом.

— Да, житуха сейчас — ничаво, — философствовал Гном, облизывая ложку и не замечая крошки на бороде. — Вот в молодости нас в армии так не кормили. Брюхо частенько с голодухи подводило.

Я кивнул, припоминая не самые сытые годы своей воинской службы. Гвоздь уныло молчал: он сравнивать ни с чем не мог, а романтика полевой кухни его не зажигала. Я втайне злорадствовал: пусть похлебает вместе с нами, крыса тыловая. Конечно же, его не отправили назад домой чисто из-за моей вредности.

— Винца бы сейчас, — разочарованно вякнул Гвоздь. — Каша с чаем — это издевательство. Вот у старосты было самое то: и кормёжка, и выпивкой не обидел. И бабы в том селе были нормальные — только мигни. А в этом графском дворце они дикие какие-то, шарахаются.

— Это точно, — Гном кивнул, отставляя котелок, который во время еды прижимал левой рукой к своему брюху, и облизывая пальцы. — А ты в селе ночевал, значит, у этой, ну, той…

— СМОТРИТЕ!!! — заорал кто-то, тыча пальцем в небо.

Мы все трое невольно задрали подбородки по указанному направлению и увидели величественное зрелище: из-за нихельского холма в небесную серость выпорхнула стая тяжёлых копий. Они взмыли вверх, — каждая строго по своей траектории, не пересекаясь. Всё выглядело настолько красиво, насколько и глупо: такими копьями нужно бить в упор по наступающей коннице или по осаждающей замок толпе, а зачем пытаться обстреливать рассосредоточенную пехоту на большой площади навесным способом??? Ведь уклониться от такого копья сможет даже самый нерасторопный тюфяк: нужно лишь отследить направление падения и сделать шаг в сторону — и всё. Каждое древко на фоне неба виднелось очень отчётливо: ведь не ночь же, и туч нет. Так какого же чёрта?..

И тут до меня дошло…

Словно огрели по темечку, да так, что все мелочи навсегда впечатались мне в память: серое осеннее небо, наш разговор втроём, крошки каши на доспехах, жучок полз по рукаву Гвоздя. И эти копья, вспорхнувшие из-за холма в осенние небеса, обогнавшие запоздалые, негромкие шумы хлопков невидимых нам баллист.

— … да вашу же мать! — вырвалось из моей груди бесполезное уже откровение. — ЛОЖИСЬ!

Я схватил за плечи Гнома и, опрокинув его наземь, вдавил его задницу сапогом поглубже.

— ЛОЖИСЬ! ЛОЖИСЬ!

Гном, ценивший своё здоровье не меньше меня, отбросив непустой котелок, проворно рухнул ничком, доверяя моему боевому опыту.

А я бегал среди своих обозников, орал им в упор, толкал их, сбивал подсечками, делая как можно более страшное лицо. Охранники обоза, служившие в армии, привыкшие к слепому повиновению, оказались более расторопными, а вот мужики-возницы явно тупили. Я с тоской смотрел на солдат, вскочивших и стоявших к нам спиной, пялясь в серое небо, прикрывая глаза ладошкой. Многие видели мою беготню, но лишь изумлённо таращились.

Между тем копья, потеряв начальную скорость, стали неумолимо клониться к земле, — на поле, занятое нашей армией. Собственно, правильнее назвать их толстыми, длинными стрелами, так как они имели жёсткое оперение, — не только заднее, но и боковое, для равновесия в дальнем полёте. Когда я увидел, что их толщина больше обычной, то пропали все сомнения: на нас летели облегчённые копья, начинённые адскими смесями. И без стальных наконечников.

Убедившись в последний момент, что никакой из этих нихельских подарков не воткнётся мне в зад, я бросился наземь, головой в сторону от реки.

Послышались резкие хлопки. Я успел услышать, как надо мной с визгом пронеслась пригоршня убийственного железа, а потом уже не слышал ничего. Вот теперь-то я до конца понял все рассказы Ведит про «воздушную волну» и «взрывы» и про то, как такая волна может убить человека. Когда погружаешься в глубину реки, то вода начинает постепенно всё сильнее давить на твое тело и закупоривает уши. А тут меня как будто мгновенно окунули в бездну: уши заткнуло воздушными пробками, и дыхание сорвалось. Я лишь грудью ощущал безжалостные удары по несчастной земле и прикидывал, когда будет самый последний, когда же закончится этот жуткий ад.

Наконец, земные содрогания прекратились. Я кое-как встал на карачки и огляделся. По траве стелился горький, белый химический дым, скрывая подробности, но картина всё равно вырисовывалась плачевная: почти все лежат, а те, кто начал подниматься, имели жалкий вид. Я поднялся во весь рост и понял, в чём дело: меня затошнило, голова закружилась, и я пошёл, как пьяный, никак не в силах удерживать равновесие. Голову словно ватой закупорили; я разевал рот, глотая рваный воздух, как воду, ковырял пальцами в ушах — бесполезно: слух оставался плохой.

Я видел убитых: в них не торчали стрелы или обломки оружия, у них не имелось рубленых ран, но, тем не менее, они лежали мертвыми, безо всякого сомнения. Если у крестьян на рубахах свежие пятна крови выделялись вполне отчётливо — как будто их беззащитные тела кто-то яростно истыкал шилом, — то у воинов «лишние» дырки на доспехах разглядеть очень сложно.

Я впервые увидел раненого, у которого шла кровь из носа и ушей — для меня это было в диковинку. Ошеломлённый воин сидел на коленях, качаясь, как часовой маятник, прижав ладони к щекам, и тихо, на одной ноте, ныл себе под нос.

Я разыскал вставшего Гнома и, бессильно повиснув у него на плече, закричал прямо ему в ухо, думая, что он тоже оглохший:

— Гном, давай собирай всех наших и двигайте к обозу. Ни одного раненого не оставлять. Ты понял?

Я зыркнул взглядом на вскочившего Гвоздя:

— И чтобы никто не драпал, сломя голову! Будем уезжать на своих телегах, а не пешком. Ты понял меня, Гном?!