Гордость и булочки, или Путь к сердцу кухарки (СИ) - Лили Вейла. Страница 39

Должно быть, ей это померещилось, но в обращённом на неё взгляде патриция будто мелькнул электрический всполох. А в следующую секунду Ветинари действительно её обнял — порывисто и отчаянно, обвив руками пояс и уткнувшись носом в чувствительное место у основания шеи. Это прикосновение встряхнуло Гленду, будто один из разрядов леонардовых лимонов, но намного — намного! — приятнее. Руки Гленды сами собой легли Ветинари на плечи, а ладонь скользнула по жестким волосам. Боги! Да кому нужны какие-то там “парни с хвостиками”, когда можно зарыться пальцами в такую густую гриву. Гленда невольно выдохнула с коротким всхлипом и тут же прикусила губу — очень уж однозначно и неприлично он прозвучал.

— Мы не можем сдаваться, слышите! — горячо сказала она, чтобы перекрыть эту неловкость, и вцепилась патрицию в плечи, мельком подумав, что у бедняги от такого обращения ещё чего доброго синяки останутся. — Просчитывать её вы уже пробовали, переиграть не получилось, значит… Значит, самое время сделать что-нибудь безумное. Такое, чего не только она от вас, но и вы от себя не ждёте!

Ветинари тихо усмехнулся ей в плечо, и от тепла его дыхания тело Гленды сперва восторженно замерло, а потом по нему прокатилась сладкая дрожь, какой, кажется, она прежде никогда не испытывала.

— Моя дорогая мисс Гленда, — с мягким сожалением, не поднимая головы, вздохнул Ветинари, — хотел бы я именно так и поступить, но, боюсь, мне недостаёт для этого вашей горячности.

— Так позаимствуйте! Я поделюсь, — прошептала Гленда ему в самое ухо. — Чего-то же вам хочется? Есть же у вас какие-нибудь сумасбродные идеи. Вы тиран, в конце концов, вам, знаете ли, положено!

— Сумасбродные идеи? — переспросил Ветинари и выпрямился, чтобы заглянуть Гленде в глаза, но объятия не разорвал. Голос у него понизился на полтона, а к мягкости будто добавилась капля остроты. “Как шоколад с перцем” — успела подумать Гленда прежде, чем он продолжил: — Боюсь, если я прямо сейчас начну потворствовать своим желаниям, я рискую потерять единственного друга, который у меня остался.

Гленде показалось, прошла целая вечность, пока до неё по-настоящему дошли его слова. Но когда они дошли…

— А по-моему, — сказала Гленда, с вызовом глядя на Ветинари, — рисковать сейчас самое время.

Даже погрузи её кто-нибудь в гипноз, чтобы разобрать этот момент по миллисекундам, Гленда не смогла бы сказать, кто из них кого поцеловал, это было как столкновение двух волн, резкое отчаянное движение навстречу друг другу.

Гленда коротко застонала от удовольствия, когда тонкие, горячие и немного сухие губы коснулись её губ. Её дёрнуло в сторону, за спиной она почувствовала холод каменной стены и неровную поверхность витража, но не обратила на это внимания — её нёбо осторожно щекотал кончик чужого языка, и это было так приятно, что очередной стон вырвался помимо её воли, а ведь Гленда честно пыталась его сдержать!

Какое-то время они целовались, руки Ветинари шарили по телу Гленды (в основном по задней его поверхности, но и до верхней кромки корсажа добирались), и это тоже было чертовски приятно, но потом пришлось наклонить голову, чтобы вывернуться и глотнуть воздуха. Ветинари отстранился, но ровно настолько, чтобы заглянуть Гленде в глаза. Сейчас он мало походил на того бесстрастного патриция Анк-Морпорка, которого горожане знали и боялись. Скорее на кочегара Блэка, азартно забрасывавшего очередную партию угля в топку, — Гленда могла поклясться, что видит отсветы несуществующего огня в его глазах.

— Мисс Гленда, — голос Ветинари совсем охрип, и не то чтобы это на самом деле звучало сексуально, но у Гленды почему-то коленки задрожали, — это ваше платье… Если вы хотите сохранить его целым, сейчас самое время бежать от меня куда подальше.

Гленда, преодолевая дрожь в ногах, чуть сместила колено и опасно его согнула.

— Если бы я хотела, сэр, — сказала она, удивляясь тому, как непристойно звучит её собственный голос, — я бы давно сбежала.

Ветинари усмехнулся — пугающе, почти зло, но скорее хищно, и снова наклонился, чтобы поцеловать её. На этот раз от губ он почти сразу скользнул ниже — на подбородок, затем на шею. Гленда отвела колено и выгнулась, подставляясь под поцелуи, которые уже приближались к корсажу. “Дурацкое слово, — подумала Гленда, задыхаясь, — и дурацкая штука”. Должно быть, язык её тела был достаточно красноречив, потому что в следующий момент лента, сдавливавшая её грудную клетку, поддалась напору пальцев Ветинари и развязалась.

Прикосновение было жадным, будто ладонь Ветинари умирала от жажды, и только сжимая грудь Гленды могла её утолить, яростным — почти болезненным, но не переходящим грань, за которой страсть превращается в насилие. Гленда отчаянно старалась не закричать в голос, но стоны сдерживать не могла. Губы Ветинари сомкнулись вокруг соска, а затем она почувствовала короткий укус, от которого всё тело прошило острым удовольствием. Гленда почти заплакала, выгибаясь навстречу этой ласке, и услышала, как сам Ветинари нетерпеливо рычит, окончательно высвобождая её грудь из складок ткани. Гленда запустила ладони Ветинари в волосы и сдалась — перестала сдерживаться, вскрикнула. Это Ветинари только подстегнуло.

Он почти довёл Гленду до разрядки, даже не прикасаясь к ней ниже пояса, а затем резко развернул спиной к себе и на несколько бесконечно сладких мгновений снова сжал её грудь в ладонях, прикусив одновременно с этим мочку уха.

Гленда прогнулась в спине, прижимаясь бёдрами к бёдрам и совершенно не думая о том, что такая поза, по мнению философов Трахбергской школы, является животной и унизительной. Сейчас она казалась Гленде идеальной, потому что давала максимум свободы рукам Ветинари, которые Гленда не раз представляла в самых неприличных фантазиях.

Одна из этих рук продолжала ласкать её соски, гладить, сжимать, дразнить, а другая скользнула за пояс — под юбку и сразу в панталоны. Вообще-то Гленда не особо любила все эти предварительные игры. Прикосновения к клитору казались ей приятной, но вовсе не обязательной частью программы. Но это было до того, как до неё дотронулся Ветинари. Его пальцы действовали уверенно, будто завоёвывали территорию, но в то же время чутко, так, что Гленда реагировала почти на каждое движение.

— Пожалуйста, быстрее… — взмолилась она, чувствуя, что ощущений, пусть и приятных, слишком много. — Не могу больше!

— Думаешь, я могу? — едва слышно прорычал ей в макушку Ветинари, и в следующий момент рука из её панталон исчезла, зато задралась юбка сзади. А затем Гленда возблагодарила небеса и собственный консерватизм за то, что сегодня на ней были те самые панталоны, которые вовсе не обязательно снимать, достаточно немного раздвинуть складки.

Сильные пальцы собственнически сжали её ягодицы, затем снова прошлись по всем чувствительным точкам клитора, а потом легко скользнули во влагалище. Мышцы Гленды инстинктивно сжались, бёдра дернулись, чтобы насадиться глубже. Хорошо, но мало! — подумала Гленда, не в силах сдержать очередной нетерпеливый стон, больше похожий на сердитый рык.

— Ну же! — потребовала она, подаваясь назад.

Ветинари тоже застонал — низко и хрипло, прикусив кожу у неё на шее, и убрал пальцы. А в следующую секунду Гленда почувствовала, как напряжённая головка сперва прошлась по клитору, а затем тесно прижалась ко входу. Член толкнулся внутрь резко, одним ударом. Вошёл сразу весь, целиком, и заполнил, словно был скроен специально под Гленду. И вот что странно — Натт благодаря своим орочьим способностям мог изменять размер любых своих органов, на самом деле любых, и всегда старался сделать так, чтобы Гленде было комфортно. Но такого сладкого чувства целостности и единения, как в тот момент, когда Ветинари почти грубо ворвался в её тело, Гленда не испытывала прежде ни разу.

Она снова застонала, на этот раз длинно и довольно. Ветинари так же длинно выдохнул ей в шею, крепко взял за бёдра и потянул назад, вынудив выставиться совсем уж неприлично. А потом он вернул одну руку ей на грудь, вторую — между ног, защемив клитор двумя пальцами, лаская третьим и одновременно давая Гленде опору, и наконец задвигался. Быстро, жёстко, ритмично, часто дыша Гленде в шею в такт движениям. Внутри сладко тянуло, и каждый новый толчок ощущался ярче предыдущего.