Поступление (СИ) - Ютин Макар. Страница 2

— А давай подойдем и убедимся в этом наверняка! — Предложил я идею.

Молодой сараримен (офисный служащий яп.) на скамейке ожег меня яростным и одновременно беспомощным взглядом, затем резко встал, в два прыжка оказался перед нами и одним веским, волевым движением сорвал с себя свой черный, очень густой и мягкий волосяной покров.

— Да, это парик! ПАРИК! — Закричал он мне в лицо, а затем кинул волосы себе под ноги и с гневом принялся топтать предмет своей гордости. О женщины, коварство ваше имя. Только вы можете абсолютно случайно бросить незнакомого мужчину в пучины страдания и самоедства.

— Ну надо же. Ни за что бы не подумал. А ты, Цуру? — Я мазнул глазами по грязной черной тряпке, что выглядывала из-под туфель раннего японского работника, невозмутимо пожал плечами и повернулся к птице-оборотню.

Та подоплеки и второго слоя своей речи не поняла вовсе, так что реакция молодого человека повергла ее в шок и трепет:

— Я… А-но… Почему? — Беспомощно спросила она зачем-то у меня.

— Фетиш? — Я повернулся к японцу и вопросительно поднял бровь.

— А-А-А! — Завопил он, яростно плюнул мне под ноги и двинулся по дорожке в противоположную сторону. Интересно, что, несмотря на всю свою злость, толкать плечом он меня побоялся. Вот и славно.

— Вот что с людьми делает здоровый парковый воздух. Выбрался из-под крыши бетонных джунглей, и тут же поехал своей. Эх, тяжела доля "белых воротничков" в славном городе Токио.

— Какой ужас! — Девушка с жалостью посмотрела ему вслед. А я вздохнул, в очередной раз удивившись ее доверчивости, — А… что такое фетиш?

— Потом объясню, — Обманул я ее, — Пошли дальше, Цуру. У меня есть еще несколько дел дома, — Шутка забылась почти сразу. Пока моя жертва злилась и топталась по собственному парику было весело, но… Все та же тревожность сжимала когтями сердце. Смех и веселье с ней выходили малоприятными, как сахарозаменитель в кофе. Вроде и там сладость, и там, но сахар придает вкус, а стевия вызывает тошноту своей неестественной приторностью. М-да, глупая аналогия, однако довольно точная.

К выходу из парка мы шли медленно, поминутно останавливаясь у каждого куста или дерева. Я хотел выйти побыстрее, но Цуру так радовалась бликам солнца на древесных листьях, так ностальгично проводила ладонями по коре знакомых деревьев, что равнодушные слова застряли у меня в горле. Пусть порадуется.

Раннее утро, солнечный свет подсвечивает листы со всеми их прожилками, мягкое дуновение свежего ветерка треплет волосы красивой девушки рядом со мной. Я невольно улыбнулся той тишине и умиротворенности, которая вдруг поселилась у меня в душе от этой картины. Видимо, это и есть та загадочная аура спокойствия и удачи, что окружает журавлей. Мир красив сам по себе, но именно птицы-оборотни одним своим присутствием могут донести эту нехитрую мысль до людей вокруг.

— Ой, Кодзуки-сама! Этот дуб точь-в-точь, как в роще Арихаго…

Девушка осеклась, когда откуда-то из-за деревьев раздались полные боли крики и совсем уж истошные визги, почти ультразвук. Мы с ней переглянулись, я вздохнул, задвинул излишне совестливого йокая за спину, после чего двинулся вперед, по тонкой тропинке навстречу воплям. Сам бы я прошел мимо не оглядываясь, но терпеть весь следующий день молчаливый упрек в глазах своей подопечной… У меня психика не железная. Особенно после вчерашней бойни.

— Куда ты бежишь, чучело?! — Азартный выкрик раздался буквально в нескольких шагах, а потом деревья расступились — мы оказались на крохотной полянке.

Здесь также сияло солнце, подмигивала из-за крон синяя высь. Также пели птицы, слышалось урчание машин от трассы неподалеку. Вот только капельки крови, что, словно роса, устилали зеленый ковер на прогалине, портили все очарование теплым весенним днем.

Передо мной стоял и азартно размахивал небольшой, явно старческой тростью какой-то толстяк лет эдак шестнадцати-семнадцати. С каждым взмахом от его палки поднимались волны ветра — качали низкую траву, срывали венчики у редких цветков на окраине поляны и даже вырывали комья земли.

Напротив юного практика стояла… женщина. Высокая, почти под два метра, со слишком длинными руками и в традиционной, совсем не современной юкате. На плечах и голове странного существа болтался на манер фаты невесты отрез белой ткани, образуя капюшон и бахрому вокруг. Белое полотнище походило на хиджаб: скрывало голову так радикально, что на месте лица можно было разглядеть только черный провал.

Настроение тут же испортилось. Очередные разборки, причем межрасовые. Как же я устал встревать во все это.

— Тебе больше не сбежать, чудовище! — Пафосно провозгласил экзорцист. Краем глаза он покосился на новоприбывших, но наша аура выдавала магов, так что он не стал обращать на меня и Цуру внимания.

Женщина в белом закричала, отвела назад свои длинные руки, а затем рванула в сторону толстяка. Тот быстро взмахнул своей клюкой, словно ждал этого маневра. Легкое промозглое ощущение, как от внезапного сквозняка, характеризовало высвобождение энергии рейбуцу. Воздушная волна ударила из странного посоха-медиатора прямо в костлявую грудь, откинула женщину на пару шагов назад.

Та приложилась спиной о ствол дерева, истошно взвыла. Я поморщился от этого дикого, выворачивающего душу вопля. Цуру и вовсе зажала уши руками, сгорбилась, отступила на шаг. Я подал ей руку, и девушка вцепилась в нее, повисла всем своим хрупким тельцем. В ее глазах плескался ужас, а взгляд метался от существа в белом до духовного практика и обратно.

Только сейчас я заметил то, на что должен был обратить внимание с самого начала: вокруг всей поляны кто-то развесил тонкие веревки, на которых гроздьями висели офуда — бумажные амулеты местных заклинателей.

— Слово подавления: Банкин! — Пафосно выкрикнул толстяк. Из его клюки вырвалось что-то сырое, полуоформленное. Неизвестная магия тихим шелестом пронеслась над мокрой травой, сорвала венчик очередного сорняка, тараном ударила в грудь аякаси. Женщину вбило в ствол дерева, послышался треск коры и хруст костей.

Йокай вздрогнул всем телом, конвульсивно дернулся вперед, а ее руки вдруг удлинились почти вдвое, хлестнули по подошедшему слишком близко магу. Тот слишком расслабился, уверился в собственной победе.

Кривые, обломанные ногти твари с нечеловеческой скоростью разрезали воздух, оставили несколько кровоточащих царапин на лице, разорвали рукав аляповатой рубашки, вспороли карман джинс. Движения аякаси оказались настолько быстрыми, что смазались для зрения. Глаз мог лишь выхватить отдельные моменты, но не всю атаку целиком.

— Ах ты скотина! — Возмутился заклинатель. Он сноровисто отпрыгнул в сторону, а затем коротким экономным движением ударил посохом по одной из рук. Сустав твари скрипнул, поменял положение, но старческая клюка словно змея извернулась в руке мага и все-таки задела врага. Слишком слабо. Навершие посоха лишь легонько чиркнуло по сухому запястью. Вот только на месте удара тут же появилось широкое багровое пятно, оно стало расползаться во все стороны, словно кислота проедая чуждую плоть.

Женщина коротко вскрикнула, отдернула руки инстинктивным движением. Будто домохозяйка неловко взялась за слишком горячую кастрюлю.

— Слово связывания: Сай! — Выкрикнул практик, пока его противница горбилась у границ офуда и баюкала пораженную конечность.

Из посоха моментально вылетела полупрозрачная лента, похожая на газовый шарфик из дорогой ткани. Заклинание обвилось вокруг изломанной фигуры йокая, привязало руки к торсу. Женщина тут же рухнула плашмя, задергалась в духовных путах, но разорвать их было не в ее силах.

— Какой сильный аякаси! — Цокнул языком маг, — Как бы не триа, — Крутанул посох, очередным порывом ветра вбил своего противника в землю, потом медленно пошел вперед. Теперь его поступь не выдавала ни грана самоуверенности — лишь сосредоточенность и осторожность.

— По-ща-а-ди-и-и! — Голос связанной сущности оказался хриплым, слегка скрежещущим. Неприятный, нечеловеческий голос. Понятно, почему она предпочитала молчать.