Чужая жизнь. Дилогия (СИ) - Агишев Руслан. Страница 80

Начинается…

В этот день ровно в 6.00 в одном из серверов, расположенном в южном полушарии, сработала закладка, активировавшая протокол рассылки архивированного пакета с файлами. В течение нескольких секунд пакетированное сообщение отправилось на адреса нескольких десятков человек, находящихся в разных местах по всему земному шару. Они были разного пола, возраста, социального статуса, разного цвета кожи, не имеющее почти ничего общего друг с другом. Объединяло их лишь одно – все эти люди могли по праву носить имя Лом, то есть лидер общественного мнения. Получатели пакета с информацией – популярные блогеры, ведущие известных теле и радиопередач, редакторы влиятельных печатных и сетевых изданий, медиамагнаты – оказывали прямое или опосредованное влияние на аудиторию ведущих стран с населением в 4–4,5 миллиарда человек.

Архивированный пакеты содержали файлы с чрезвычайно любопытной информацией о руководители одного из могущественных государств мира и его семье. Даже беглый взгляд на содержащиеся здесь сведения говорил, что в руки попала настоящая информационная бомба со взведенным взрывателем. Осознание этого факта привело к тому, что уже с восьми часов утра мировая информационная сфера начала сотрясаться от вбрасываемых в нее сведений. «Взрывалось» по всему миру, к распространению «горячих» фактов подключались все новые и новые информационные ресурсы, разрывались от звонков коммуникационные устройства дипломатических ведомств в разных странах.

Со всех «информационных» утюгов, особенно стран‑соседей империи, звучали только две темы, соперничавшие друг с другом по степени важности. В рамках первой темы средства массовой информации на все лады склоняли российского императора, который всячески покрывает и выгораживает преступника‑жениха своей младшей дочери. Информационная картинка рисует Бельского совершенно асоциальным и неприглядным типом, приписывает ему десятки вольных и невольных прегрешений: от нападения на своего одноклассника, оскорбления девушки‑дворянки и до открытого нападения на государственного служащего. Мастерски подобранные факты, искусно сложенные в единый ряд, не оставляли и тени сомнения в том, что Алексей Бельский, жених цесаревны Анны, закоренелый преступник. Полностью была забыта красивая романтик‑история, где парень своим телом закрывал великую княжну от террориста. Это не укладывалось в канву новой истории, поэтому было смело отправлено в утиль. Все раскладывалось по полочках, прикладывались многочисленные фото и видео материалы, подтягивались интервью неких свидетелей, давались комментарии опытных экспертов. Это была настоящая, мастерски организованная, загонная охота, целью которой, правда, был не этот никому не известный подросток, а лицо, обличенное высшей властью в империи. Истинной целью развернувшейся компании по очернению был император Российской империи.

Второй темой, сделавшей информационную повестку дня, стало известие о незаконности нахождения российского императора на престоле. Если первая новость была бомбой, то вторая, по‑истине, стала горой из этих самым бомб. В самых разных СМИ это известие стало темой всех передач прайм‑тайма: от новостей, политических шоу и до юмористических передач. Зрителю через самые разные технологические каналы предлагалось поверить в то, что нынешний император незаконным образом занял свой трон. Тиражируемые документальные свидетельства, выглядевшие и на первый и на второй взгляд абсолютно достоверными, доказывали этот факт максимально убедительно и красочно. Вбивалась в головы людей убежденность в том, что император Алексей отстранил от власти истинного наследника царской династии. Мол, император и его власть, по‑сути, незаконны. На самом деле трон должен занимать совсем другой человек, про которого скоро все узнают. Правда, фамилия и имя истинного императора не называлась. Казалось, людям предлагалось самим ответить на этот важный и одновременно щекотливый вопрос.

Одновременно в столице империи через пять часов после рассылки пакета со сведениями состоялось открытие совещательного заседания Боярской Думы, которое должно было обсудить вопросы подготовки Имперского собрания и избрания на нем чрезвычайного комиссара с исключительными полномочиями. К началу заседания огромная площади перед многоярусным дворцовым комплексом Дома Империи оказалась забита фешенебельными автомобиля премиум‑класса. Вся территория на несколько километров вокруг была оцеплена сотнями дружинников из охранных отрядов боярских родов, контролировавших периметр в полном боевом вооружении и штурмовой экипировке. На крышах высоток застыли активированные автоматические стрелковые комплексы, медленно водящие своими сенсорами и пулеметными стволами вдоль сектора обстрела. Барражировавшие вдали от них дроны медиакомпаний держались на расстоянии двух – трех сотен метров. Ближе операторы просто не решались подводить технику, опасаясь потерять дорогостоящих роботов. Видеокамеру дронов выхватывали характерные картинки массивных фигур дружинников в штурмовых обвесах, останавливались на их пехотных винтовках и излучателях, показывали армейские подавители магии. Словом, создавали полное впечатление того, что происходили по‑истине грандиозные события.

Тем временем князь Воротынский, старенький дедушка в старинном, согласно протоколу, бархатном камзоле с золотыми позументами, подошел к небольшой трибуне. Ему, как старейшему члену Боярской Думы предоставлялось почетное право открыть ее заседание. Облокотившись на трибуну и несколько раз огладив жидкую бороденку, он начал:

– Родовитые бояре, божьей волей и нашим провидением, наше высокое собрание начато, – проскрипев это, он пристукнул посохом по полу. – Кто из родовитых бояр желает сказать свое слово?

Высказав традиционные слова, князь Воротынский бросил быстрый взгляд в зал. Этот вопрос был древней традицией, данью тем временам, когда возможность высказаться первым позволяла оправдаться от несправедливых обвинений или, наоборот, первым предъявить обвинение. Почти сто лет на каждом заседании Боярской Думы задавался этот вопрос и всякий раз встречал молчание.

– Хм…, ‑ прокашлялся князь и уже открыл рот, чтобы вновь начать вещать свою речь.

Только в тишине старинного зала вдруг раздался звук шагов. Тяжелая походка тучного боярина, идущего под прицелами десятков взглядов, звучала особенно громко. Между рядами глубоких кресел, каждый из которых больше напоминал императорский трон, шел Михаил Андреевич Вяземский, патриарх рода Вяземских. Сегодняшнее его облачение было не в пример скромнее и даже беднее официальных одеяний. Он никогда не упускал случая подчеркнуть в одежде богатство своего рода перстнем с неимоверно крупным изумрудом или запонками с бриллиантами, чистыми, как слеза. Сейчас же боярин выглядел то ли палачом, то ли воином. Его камзол темного цвета без единой нитки золотого или серебряного шиться больше напоминал воинские латы. Ощущение еще больше усиливал скромный кожаный ремень, на котором висел лишь старинный кинжал в ножнах.

– Кхе…, ‑ едва не поперхнулся князь при виде решительно идущей к нему фигуры боярина Вяземского; на какое‑то время он даже забыл те слова, который согласно ритуалу должен произнести в этот момент. – Назови себя, чтобы Боярская Дума знала, кто желает сказать перед ней свое слово.

Подошедший к трибуне, Вяземский развернулся в сторону зала.

– Я урожденный боярин Вяземский Михаил Андреевич и желаю сказать свое слово, – уже боярин произнес ритуальную фразу.

Опустившаяся в зале тишина казалось гробовой. Некоторые даже дыхание затаили, желая услышать все, до самого последнего слова. Правда, кое‑кто многозначительно ухмылялся, словно прекрасно знал, о чем сейчас пойдет речь. Таких бояр, как ни странно являвшихся сторонниками Вяземского, в зале было не так уж и мало. Примерно половина от всех бояр, собравшихся сегодня здесь.

– Я буду говорить не о радости, которую испытываю при виде всех вас. Ни слова не скажу о славной истории Боярской Думы, – начал он говорить такие слова, которые еще никогда не звучали под древними сводами Имперского Дома. – Я скажу о нашем позоре…