Бремя русских - Михайловский Александр. Страница 7

Так что когда президент Грант перевел меня в Петербург два года назад, это стало лучшим для меня подарком. Да, и в России есть свои проблемы, но в Петербург я влюбился с первого взгляда. Такого красивого города я не видел нигде. И если турки были совсем чужими мне людьми, то русские оказались близки мне по духу, а русская литература, даже в переводе, меня как поэта и писателя поразила. Кроме того, у меня сложились весьма доверительные отношения не только с императором Александром II, с наследником престола, с другими людьми из высшего света, но и с писателями, художниками, музыкантами, да и просто людьми, окружавшими меня.

Увы, в конце прошлого года состоялись выборы, и в начале этого года президент Грант покинул свой пост. Я знаю, что Гранта все обзывают пьяницей и дураком. Что ж, пьет он действительно много, да слишком мало времени уделяет своим обязанностям. Но одного ему не занимать: именно он хотел укрепить отношения с европейскими державами.

Выборы 1876 года, казалось, выиграл Сэмюель Тильден, но в результате подковерных интриг в Коллегии выборщиков президентом в начале этого года стал Рутерфорд Хейс. Он меня давно недолюбливал, и потому я каждый день проверял, не пришла ли телеграмма о моей отставке. Но, как ни странно, если что и приходило из Вашингтона, то это были указания мелких клерков – похоже, российское направление никого в Америке не интересовало, и обо мне попросту забыли.

Но когда в Эгейском море неожиданно появилась русская эскадра, захватила Константинополь и пленила султана, события на русском направлении стали развиваться с бешеной скоростью. Вот так бывает: засыпаешь в одном мире, тихом и размеренно, а просыпаешься совершенно в другом, кипящем событиями и буйном, словно Бедлам.

Как ни странно, первые месяцы ко мне никто не обращался. И только две недели назад на мое имя в посольство пришла телеграмма от государственного секретаря Уильяма Эвертса. Мистер Эвертс предписывал мне немедленно забросить все дела в Петербурге и отправиться в Константинополь, чтобы проверить, в каком там состоянии переговоры, которые ведет там бывший президент Грант. Мне было поручено, в зависимости от сложившейся ситуации, самому провести переговоры с этим таинственным адмиралом Ларионовым и его канцлером Тамбовцевым.

Конечно, мне не очень хотелось покидать тихий и уютный Петербург, ставший моим вторым домом. Но что поделаешь – такова судьба дипломата. К тому же, в отличие от многих моих иностранных коллег, мне не приходилось жаловаться на отношение к моему государству русских властей. Суровый взгляд нового русского монарха, резкое мужицкое слово – и вот уже австрийский император в Вене или французский президент в Париже ведрами пьют валерьянку, чтобы избавиться от кошмара: русских полков, марширующих в их страны. В отношении меня ничего подобного не было. Ведь, в отличие от Австро-Венгрии, Франции или той же Британии, Соединенные Североамериканские штаты поддерживали с Российской империей неизменно дружеские отношения. Тогда, отправляясь в Константинополь, я, наивный, даже не предполагал, что все может быть иначе. Тогда я считал абсолютно лишенным смысла возможный конфликт двух крупнейших держав мира, расположенных по разные стороны Земли и не имеющих никаких взаимно пересекающихся интересов. Тогда я считал, что мы, североамериканцы, живем на своей половине мира, русские на своей, и нам абсолютно нечего делить. Примерно с таким радостным настроением я и отправился в путь.

Два дня назад мой поезд прибыл в Одессу, а вчера вечером я спустился с борта большого белого пакетбота на причал в бухте Золотой рог. Первое, что мне бросилось в глаза, это были кресты – на Святой Софии, на Святой Ирине и на других зданиях, которые турки в своё время превратили в мечети.

Серая громада крейсера «Москва», как напоминание о том, кто в доме хозяин, застыла на якоре напротив бывшего султанского дворца. На набережной царил образцовый порядок, стояли на своих местах городовые, фланировали гуляющие пары и отсутствовал какой-либо мусор. Зрелище, представляющее разительный контраст с той картиной, что я видел во время моего первого приезда в этот город.

На набережной меня встретил почетный караул в непривычной для меня зеленой пятнистой форме. Возглавлял его молоденький офицер с глазами старого вояки. После обязательного в таких случаях ритуала ко мне подошел седобородый человек в полувоенном костюме без знаков различия и с дружелюбной улыбкой крепко пожал мне руку.

– Добро пожаловать в Константинополь, мистер Бокер! – сказал он. – Меня зовут Александр Васильевич Тамбовцев, и я имею честь быть канцлером Югороссии. Увы, мистер Бокер, американский консул отбыл из Константинополя после занятия нами Константинополя и захвата султана, и более не возвращался. Мы даже и не знаем, что его так напугало. Со зданием консульства ничего не случилось, оно находится в целости и сохранности. Если хотите, мы можем сопроводить вас туда. Просто нужно какое-то время, чтобы заново нанять прислугу и убрать мусор, накопившийся в здании за последние три месяца. Немного ознакомившись с нынешней обстановкой, вы сможете лично убедиться, что в Константинополе стало безопасно жить. Сейчас же мы предлагаем вам разместиться во дворце Долмабахче – там, где уже находится ваша делегация во главе с бывшим президентом Грантом. Там же будет удобнее встречаться и нам с вами. А в консульство или в город вы сможете съездить в любое удобное для вас время – вам стоит об этом лишь попросить.

– Благодарю вас, мистер Тамбовцев, я буду вам очень признателен, – коротко ответил я.

После этого небольшого, но содержательного разговора мы с мистером Тамбовцевым сели на катер и полетели – да, именно полетели: я никогда еще не видел корабля, который передвигался бы с такой скоростью на другой берег Золотого Рога. У тамошнего пирса нас ждал еще один почетный караул, на этот раз одетый в греческую национальную одежду. Мы прошли во дворец, где у входа две очаровательные смуглые молодые женщины, распоряжавшиеся слугами, переносившими мой багаж, показали мне выделенные для меня весьма красиво обставленные апартаменты.

Когда формальности были закончены, канцлер сказал:

– Мистер Бокер, вы, наверное, желаете немедленно встретиться с членами вашей делегации и лично с экс-президентом Грантом. Вас к ним сейчас проведут. – Он сделал паузу, как будто обдумывал что-то. – Ну, а потом, если вы пожелаете, мы сможем вместе отужинать и обменяться мнениями. Передайте мистеру Гранту, что, если он пожелает, то тоже может принять участие в этом мероприятии – впрочем, это, мистер Бокер, на ваше личное усмотрение…

Недоумевая, что же могут означать последние загадочные слова канцлера Тамбовцева, я пожал ему на прощание руку, после чего меня отвели к президенту.

Я ожидал всего, что угодно, но не этого. За длинным столом сидел Грант и его люди; несмотря на довольно раннее время, в комнате разило алкоголем так, что любая филадельфийская таверна (а мой родной город славится ими) позеленела бы от зависти. На столе громоздились более дюжины бутылок, на полу – еще четыре пустых. С другой стороны стола сидели несколько русских, но они как ни странно, не выглядели пьяными, чего нельзя было сказать о нашей «делегации».

– Хо, Бокер! – закричал президент Грант, увидев меня. – Вот так встреча! Какими судьбами, старина? Добро пожаловать на наши переговоры, ха-ха!

Он схватил стакан, налил его до краев, сунул мне в руку и закричал по-русски, но с диким акцентом:

– Пиэй доу дэна! Пиэй доу дэна!

Похоже, это была единственная фраза, которую он выучил за время своего пребывания здесь. Один из русских незаметно кивнул мне на пожелтевшее дерево в кадке, и я, делая вид, что опрокидываю стакан, украдкой полил это несчастное растение. Я попробовал спросить у Гранта, что же происходит, но тот, похоже, уже «поплыл».

– Слушай, Бокер, не будь таким занудой! – воскликнул он в ответ на мой осторожный вопрос. – Садись с нами, выпьем, поговорим!

Я каким-то чудесным образом сумел выпить очень мало. Но вот бедному дереву в кадке досталось явно больше, чем мне. Интересно, в растительном царстве бывают свои алкоголики?