Души Рыжих - Иванов Борис Федорович. Страница 21

Флаер, как Боров и обещал, был и вправду заправлен.

Честя на всех ему известных диалектах и тупую пилу, которой за шесть – как потом ему казалось – минут до взрыва, обдирая в кровь пальцы, Чикидара еле-еле успел перепилить перемычку цепи дьявольски прочных наручников, и флаер, с кем-то переделанной панелью управления, в которой ключ зажигания почему-то оказался по другую сторону штурвала, и, само собой, лучшего друга детства – проклятого Борова, – Чики за минуту до взрыва поднял машину над землей и с трудом успел набрать хоть какое-то подобие крейсерской скорости.

А потом позади оглушающе шандарахнуло, и ударная волна догнала и легко, словно сухой лист, взметнула вверх хрупкий летательный аппарат Флаер перевернуло и подбросило так, что Чики чудом удалось выровнять и удержать в воздухе машину, которая на короткое время почувствовала себя стратосферным истребителем и попыталась вести себя соответственно.

И только потом, захлебываясь от сухого, раздирающего грудь кашля, Чикидара понял, что дышит разреженным воздухом планеты, которым, в общем-то, дышать не следовало бы – присутствие в атмосфере паров аммиака в сочетании с почти полным отсутствием влаги не очень благоприятно действовало на легкие. Да и кислорода в здешней атмосфере было маловато – процентов пятнадцать от силы, если не меньше. Вспомнив, что вот-вот с угрюмых, залитых фиолетовым, трепещущим сиянием небес посыплется выброшенная в них дьявольским взрывом начинка ядерного энергоблока, Чикидара судорожно задвинул фонарь кабины и как мог затянул рычаги герметизации. Потом потянул за ручку «бардачка», извлек оттуда кислородную маску – разумеется, на размер меньше, чем надо бы, как же иначе – и судорожно сделал глубокий вдох, просто прижимая загубник ко рту.

Жизнь вместе с воздухом постепенно возвращалась в его истерзанное тело, а мозг вроде бы возобновил нормальную мыслительную деятельность. Итак, если верить Эрни – хотя верить этой сволочи теперь, получается, нельзя, – Боров вернется сюда через день-два. За это время Чики должен выковырять клад Рыжих ОТТУДА, и тогда... Тогда надо будет думать, как выбраться живым из ситуации, когда, будучи держателем клада, он станет желанной мишенью как для людей Папы, так и для своего комрада.

А если Чики клад не выковыряет? Тогда Боров его уж точно пристрелит, зараза. С досады. Впрочем, скорее всего тогда пристреливать будет просто некого. Боров воображает, видно, что клад просто прикопан в укромном распадке между заброшенными могилами первопроходцев, – как бы не так. Более жуткого места, чем то, где Рыжих угораздило запрятать свой клад, и выдумать было трудно. УР он и есть УР.

Чики с ожесточением сплюнул густую, с кровью пополам, слюну и принялся мучительно соображать, как ему выпутаться из того дерьма, в которое его в очередной раз ввергла придурковатая фортуна.

Чикидара отвлекся от трансцендентных размышлений и посмотрел вниз. Там, за стеклом фонаря кабины, торопливо бежали назад невысокие холмы, покрытые где – тонким слоем снега, где – чахлыми побегами чего-то вроде пустынного багульника или иссиня-зелеными пластами ядовитого ленточного лишайника. Короче – картина здешней природы глаз особо не радовала.

Угрюмая, прямо скажем, была картина. Брошенная она и есть. Брошенная – чудовищно удаленная от родного Фомальгаута планета – умудрялась отапливать свою атмосферу, отсасывая энергию магнитного поля быстро вращающейся звезды и сжигая ее в негаснущем, ионосферном разряде, заливавшем поверхность Брошенной мертвенным, вечно дрожащим светом. Феномен, до крайности интересовавший физиков и наблюдавшийся, правда, в совсем иных формах – еще только в проклятом Богом, загадочном Мире Молний. Сам же Фомальгаут, пронзительно-ледяной иглой вогнанный в здешний небосвод, только каким-то недобрым блеском отличался от еще нескольких, почти равных ему по яркости звезд, пробивавших своими лучами трепещущее в небе марево фиолетового плазменного пламени.

Как ни странно, светом этого скудного, неровного огня умудрялись перебиваться несколько десятков видов организмов, которые экзобиологи числили по графе «флора» Фауна же Брошенной была представлена только мифическими Пушистыми Призраками, завезенными якобы сюда с Шарады. Сам Чикидара ни одного из них никогда сроду не видел, за что только благодарил Бога – такая встреча считалась отменно дурным предзнаменованием.

Всего здесь было в обрез. Край вечной магнитной бури и удушающе низкого содержания кислорода в атмосфере – достаточного, чтобы не отдать Богу душу сразу, но и не позволяющего протянуть долго. Чтобы такая жизнь и вовсе не казалась медом, букет газов, составлявших местную атмосферу, удачно дополняла солидная доза аммиака. Того из лишенных по какой-либо причине кислородной маски гостей Брошенной, кого слишком долго не могла вогнать в гроб хроническая гипоксия, добивала прогрессирующая эмфизема.

Что и говорить, райское это было местечко.

Тем не менее, Империя воздвигла в этих неуютных краях несколько мощных, роботизированных производственных комплексов, содержать которые Директории оказалось не по силам, и теперь гигантские громады мертвых корпусов этих технологических монстров украшали самые неожиданные уголки здешнего ландшафта. Легенды о сохранившихся в их подземельях запасах дорогостоящего сырья, оружия или просто валюты, пережившей все пертурбации истории истекшего века – баксов Метрополии и строжайше запрещенных к обращению и потому особенно ценных самоумножающихся «листьев золотого дерева» из Мира Ку, – привлекали к ним авантюристов со всего Обитаемого Космоса. Ландшафт местами украшали остовы посадочных модулей кораблей кладоискателей и изыскателей, искавших здесь в былые времена упомянутые выше несметные сокровища, но нашедших только собственную гибель, – военное производство, даже поставленное на консервацию, умело защитить себя и свои секреты.

Плохая планета с дурной славой.

И вдобавок ко всему на ней Чикидару вот уже второй раз подряд пытались убить.

Все – и собственный здравый смысл, в первую очередь – предупреждали его, что связываться с компанией Оранжевого Сэма – просто изощренно-глупая разновидность самоубийства, но очередной взнос «Гартману и Уиндему» за аренду «Леди» было необходимо платить сейчас. Или уж не платить никогда больше. Конечно черта с два «Гартман и Уиндем» когда-нибудь еще увидят эту посудину в своем стойле. Да и не хотят они ее там видеть – вряд ли их явно липовая контора наскребет в своих закромах достаточно баксов, чтобы оплатить хотя бы месяц простоя судна такого класса (как и откуда оно попало в их распоряжение – вопрос темный) Чикидара знал, что с «Леди» он не расстанется. Однако переходить из категории систематических должников в таковую профессиональных угонщиков со всеми вытекающими из этого осложнениями ему вовсе не хотелось. Да и сделка, предложенная ему почтенным Самюэлом Кови, выглядела сперва вполне невинным космокаботажем. Если не считать что каботаж на орбите Брошенной преследовался на равне с прямой уголовщиной.

Впервые он почуял недоброе, когда поймал нацеленный на него, Чикидару, сумеречный взгляд Чорри – Рыжего Гиммлера – взгляд палача, оценивающего, какой длины веревку подобрать для клиента данного роста и веса, чтобы вышеупомянутый клиент ее не оборвал, но и не трепыхался в петле без дела битых полчаса. А когда тот как-то раз, не спуская с Чики этого, вызывающего озноб взгляда, еще и сотворил знакомый всем, кто более или менее хорошо знал Чорри Лумиса, жест словно снял невидимую паутину со своего узкого, на ацтекскую маску похожего лица. На долю секунды пальцы Чорри всегда задерживались на длинном – через веко и угол рта пересекающем все его лицо – шраме. Скверный был это жест. Ничего хорошего не предвещавший. Это было еще в самом начале полета. Холодок пробрал тогда спину Чикидары он совершенно неожиданно задумался над тем обстоятельством, что каждый из Рыжих оттрубил в свое время не один год за пультом управления космических судов самого разного пошиба и, случись чего, не моргнув глазом заменит его – Чики – в командирском кресле «Леди». И то, что коды запуска основных групп полетных программ этого суденышка знал только он сам – арендатор и командир-пилот, – могло обернуться только излишним пристрастием людей Оранжевого Сэма при допросе несчастного хранителя всех этих беспомощных секретов, если уж они решат взять его в оборот.