Смерть Кощея (СИ) - Печёрин Тимофей. Страница 8

Но хватало простой побрякушки или даже узора на стене, чтобы привести древнего человека хоть в священный трепет, а хоть и в суеверный ужас. Вот как на этот раз.

— И вот теперь я вижу, что не ошибся, — продолжал предводитель разбойников, — вижу… нет, слышу, как из амулета доносится странная речь. Это духи говорят с тобой?

И что в такой ситуации может сделать человек цивилизованный и просвещенный, такой как я? Правильно, подыграть невежественному собеседнику в его суевериях. Обратив их себе на пользу.

— Именно так, — с готовностью подтвердил я, — духи растолковывают мне твои слова. А теперь они передадут мои слова тебе. Слышишь? Понимаешь?

В ответ на мою реплику из лингвистического модуля полились звуки чужого языка. Из-за большой концентрации глухих согласных, звучала чужая речь мягко, даже как-то вкрадчиво. Временами вкрадчивые звуки сменялись, скорее, кашляющими, иногда — рычащими. И еще, как я заметил, гласные в этом языке растягиваются. Но не так утрировано, как в пародиях на прибалтийский акцент, а плавно, певуче.

Но что это за язык, распознать я не мог. Не полиглот, извиняйте. То ли что-то финно-угорское, то ли наоборот ближневосточное. Хоть и климат не тот.

Единственное, в чем я был уверен — то был язык народа европеоидной расы. А уж никак уроженцев юго-восточной Азии или Африки. Но понять это можно было и по внешнему виду разбойников. Ни один из них не был ни чернокожим, ни желтолицым и узкоглазым.

— Слышу и понимаю, — ответил главарь на мои слова, — а раз так, предлагаю перейти к делу.

5

— Итак, первое, — начал главарь. — Напоминаю, что ты, парень, убил одного из моих людей. Не спеши спорить и оправдываться… как по мне — Морглокх с ним, Славок сам виноват. Только и умел, что переть без ума, как кабан сквозь заросли. Рано или поздно кто-нибудь бы все равно его заколол. Не ты, так другой.

— Ну и… ладно, — более достойного ответа мне тогда в голову не пришло.

Человек привычный, далеко не первый раз пользующийся ЛНМом, я быстро настроился воспринимать речь очередного иноязычного собеседника почти напрямую. Без оглядки на этот девайс, а как подобие синхронного перевода в фильмах. Правда, голос, доносивший до меня речь любого человека (хоть ребенка, хоть сурового мужика), был один и тот же, причем ощутимо искусственный. Отчего получалось что-то вроде любительской озвучки старых видеокассет. Но и на том спасибо.

— Теперь второе, — продолжал главарь, мою реплику начисто игнорируя, — девка, с которой ты пришел…

Я внутренне подобрался. Чувствуя, что готов голыми руками разорвать опутавшие меня веревки и зубами вцепиться в горло сидящему передо мной грязному ублюдку, если с Валей что-то случилось.

Но, к облегчению моему, ничего страшного с ней не произошло. Если верить главарю, разумеется.

— Мы могли бы с ней позабавиться, — были его слова, — и больше скажу: мы очень хотели с ней позабавиться. Она ведь такая ладненькая… чистенькая пуще младенца.

На последних словах главарь похотливо осклабился, и мне очень захотелось стереть с его рожи эту ухмылку ударом кулака, ноги, а лучше меча.

— Но… — затем он развел руками, как бы виновато, — господину, которому мы надеемся ее продать, насколько я знаю, нужны девственницы. За них он платит золотом!

«Наивный, — подумал я не без злорадства, — или льстишь себе и своей шайке. Можно подумать, других мужчин, кроме вас, на Земле нет. Некому подкатить к такой красотке, да еще добиться взаимности. А может, просто привыкли так упрощенно мыслить — крайностями. И для вас если женщина не грязная потаскуха, на которой клеймо негде ставить, то обязательно невинная как дитя. Вот ведь, правда — темные-с, дикари!»

А вслух поинтересовался:

— Господину?

— Да-да, — ответил главарь, — очень могущественному господину… объявился такой в наших краях. На летающей повозке ездит, да все девок скупает… или силой забирает.

Слова о некоем «господине», торгующем живым товаром, меня не удивили. Как и возможность его сотрудничества с местным отребьем. Те же работорговцы эпохи колониализма не столько сами рыскали в дебрях Африки, ища чем… вернее, кем заполнить трюмы своих грязных кораблей, сколько покупали по дешевке или выменивали на безделушки будущих рабов у самих аборигенов. Пленников, захваченных в племенных междоусобицах, просто лишние рты — от них были рады избавиться, сплавив куда-нибудь, хоть задаром. И уж тем более не пренебрегали возможностью на этом подзаработать.

Но вот что меня озадачило, так это слова о «летающей повозке». Что это? Местная легенда, суеверие? Или?..

— А не боишься, что господин этот… на летающей повозке и у вас пленницу силой заберет… не платя ни гроша? — вслух попытался я уесть главаря. Но тот лишь отмахнулся.

— Я — не боюсь, — заявил он высокомерно, — а вот кому стоило бы побояться, так это тебе, паренек. Потому что… как бы сказать… условие насчет сохранения девственности на тебя… хе-хе, не распространяется.

Внутри похолодело и сделалось донельзя дурно, муторно и гадостно. Все равно как при виде огромной и зловонной сточной канавы или помойной ямы, в которую — ты точно знаешь — скоро предстоит нырять. Тебе, не абы кому. Причем с головой.

Наверное, даже пригрози главарь разбойников меня избить до полусмерти или жечь пятки каленым железом, я воспринял бы это легче.

Как видно, моя реакция проступила на лице слишком отчетливо. Главарь заметил это и решил в некотором смысле подсластить пилюлю. Ну, насколько вообще это возможно — подсластить полные дерьма сточные воды.

— Не, на меня можешь не смотреть… так затравленно, — были его слова, сдобренные ехидной усмешкой, — я-то предпочитаю девок. Но есть у нас один… видишь того здоровяка?

Главарь указал в сторону костра. Возле которого я в числе других разбойников приметил здоровенного бугая — ростом повыше меня, пожалуй. И настолько плечистого, что туловище его казалось квадратным.

Было странно, как я раньше не обратил внимания на этого человека-гору — бывшего, как минимум, на голову выше любого из подельников. И потому почти так же заметного, почти так же выделявшегося на фоне остальных, как слон в окружении мосек.

И странно еще, что в нападении на нас такого богатыря не задействовали. В бою он, наверное, троих сообщников стоил. Или не ожидали, что один из якобы мирных путников вооружен и будет сопротивляться?

Дрожащий свет костра высвечивал широкое, обрамленное рыжими патлами, немудрящее лицо. Ни мысли в котором, как видно, даже сроду не ночевало.

— Рудя, — представил бугая главарь, — Рудя-Дубина.

При этих словах, произнесенных достаточно громко, названный Рудей посмотрел в нашу сторону, а лицо его при этом расплылось в улыбке, столь искренней, сколь же и бессмысленной. Наверное, даже у детей такую не встретишь. По крайней мере, у современных мне детей.

— Могучий, гад, — продолжал предводитель разбойников, — не то давно бы погнали его… хоть сразу к Морглокху, куда солнце не светит. А то мало, что глупее того чурбана, на котором я сижу. Так, вдобавок, слабость у него одна. На девку, даже на самую лакомую, не встает у бедняги, хоть о землю бейся. Зато всегда рад всунуть какому-нибудь парнишке. Лучше, если молоденькому, вроде тебя… у которого еще даже борода не проклюнулась. Но вообще он не сильно прихотлив. Правда, Рудя?

Последнюю фразу главарь произнес особенно громко и отчетливо. За что в ответ добился радостного «Ыгы!» от рыжеволосого детины.

После чего продолжил:

— Он и моих ребят попытался совратить. То одного, то другого. Но я это быстро прекратил. Ножик к горлу ему приставил, ну и объяснил все… так, чтобы даже такой дуболом понял. Мало ли, мол, что ты сильнее. Тебе тоже спать надо. А пока ты спишь, я запросто могу тебе горлышко-то перерезать. И перережу, если что-то подобное в нашем лагере увижу. Если же сильно невмоготу, говорю, лучше с дуплами в деревьях развлекайся, гы-гы-гы.

До меня начало доходить, к чему разбойничий предводитель затеял этот разговор и к чему вел. Методика «доброго» и «злого» следователей не только стара как мир. Но и вполне могла быть освоена теми, кто при следственных действиях обычно находится по другую сторону баррикад.