Франт 4 (СИ) - Солин Иван. Страница 25

— Хищения он обнаружил, скотина! — чуть успокоившись, плюхнулась в кресло, и подставив бокал подскочившему, непонятно откуда взявшемуся с бутылкой Форленского игристого, а после буквально испарившемуся угодливому лакею, принялась ворчать дамочка. — Лучше расследовать надо. И(отпив) понимание иметь: чьи хищения стоит… обнаруживать(перекривляв), а чьи — нет! Совсем распустились. Это ж хорошо ещё, что этот кретин так и не догадался капнуть не в такой глуши, а то бы там ТАКИЕ(сглотнув) суммы поперли. Бррр. Я надеюсь, Дигнэ, что еще до вечера этот слабоумный споткнется на лестницах в подземелья и случайно размозжит свою бестолковую голову о каменные ступени?

— Разумеется, ваше сиятельство. Как поступим с делом? — указав на все еще валяющуюся на полу, как оказалось, воистину драгоценную папку, обратилась к успокоившейся чиновнице её, очевидно секретарь, всё это время находившаяся в нише за плотной занавесью, где было оборудованно вполне комфортное, но неприметное для посетителей рабочее место.

— В архив, — лениво махнула рукой чиновница, примеряясь к, по милости всё того же эксперта в сфере обслуживания, появившемуся блюду с Каратскими сырами. — Они имеют обыкновение хорошо гореть. Работников отдела этого(презрительно поморщившись) проверить на сообразительность. Выявленных тупиц — в провинцию! А там уж от бандитского нападения в подворотне никто не застрахован. На свидетелей по делу — надавить! Понятливые пусть забудут обо всем случившемся, а строптивцы самоубьются в камерах, не пережив позора о вскрывшихся темных делишках. Придумай там, чего-нибудь погрязнее. Кстати о грязи! Я об этих… эм, извращенцах из гвардейской компании Туготыльской. Здоровых — в колонии, поехавших — в Халифат. Всех! Развратники такие(облизнувшись), смеют бросать тень на Дом. Я после зайду, погляжу, может кто интересный есть. Отбери там мне мальчиков посимпатичнее и без этой противной волосни на роже. Фу.

— Будет исполнено, ваше сиятельство. Как быть с расследованием истинных причин…

— КАКОЕ расследование!!! Ты плохо слышишь? Никаких расследований! Если мое имя где-то всплывёт, то тебе гореть на соседнем столбе! Ты поняла? Всё, иди! Надо же было этой Тугогротской куда-то как всегда влезть. Чего, спрашивается, в столице не сиделось? Тут же… всё что надо! Живи припеваючи. Так нет же. Вечно лезет на рожон, и постоянно лично. Дура. Из-за неё вот, пришлось отвлекаться от действительно важных дел, едва не поставленных под угрозу рвением идиота, — отправив отдать распоряжения свою, как видно, еще и соучастницу, строгая дама чуть побурчала себе под нос, а затем поудобнее умостившись в кресле, расстегнув мундир и приспустив штаны, подозвала одного из гвардейцев поработать языком. И нет, сонеты он ей читать не станет. — Драконы еще, какие-то? Совсем Волькара мозги себе последние вытрахала и прокурила. Понести от дракона! Идиотка. Может хоть Мягкохолмская будет поадекватнее, правда и «вопиющие, беспринципные хищения» будет сложнее проворачивать. Ох, ах… Ох… Левее, остолоп! Тяжело же денно и нощно на благо державы трудиться. Совсем не берегу я себя, всё о… Ох… о народе пекусь. Теперь правее! Да, так…

А тем временем, где-то этажом ниже отосланная с поручением столь доверенная вышеозначенной чиновницей секретарь шепталась с такой же неприметной, как и она сама особой. Прежде же чем предать той, так и не добравшуюся до архивов папку с воистину термоядерным содержимым, в этих перешептываниях пару раз прозвучало слово: Синдикат.

— Герд? Вот те на! Дурацкие же шутки у твоих одногруппниц. Иди я тебя обниму, мой пронырли… Это что у тебя в петлице? Лента медали «За Отвагу»? Ты кому так отлиз…

— Заткнись, дура! — вовремя пнула своим острым локотком под ребра голубоволосая Клемен, прислушавшуюся-таки к ней подругу, как я помню, весьма артистичную красноволосую Милен, которая бросилась было поприветствовать уж нежданного меня своим традиционными ехидством, но тут узрела мою висюльку, а точнее, в пренебрежение статуту не саму медаль, как было положено носить с парадным или повседневным облачением, а лишь, как предписано с полевой формой, её ленту продетую во вторую сверху пуговичную петлю, по случаю проделанную в моем беспуговичном студенческом мундире на «липучке».

— Приношу свои извинения, студент Франт, — чуть поклонилась резко посерьезневшая, подозреваю принявшая свое естественное выражение лица, и как видно вовсе не старшая в этом дуэте, Милен Горская, избавив тем самым от необходимости жестоко убивать её, то ли и впрямь настолько не дружащую с башкой, то ли намеренно спущенную с поводка своей голубоволосой хозяйкой для целенаправленной провокации меня, который и без того не рад обязательному требованию носить эту, пусть и почетную здесь, но очевидно же, врученную мне с целью унизить, побрякушку, да еще и едва не охарактеризованную только что столь нелестным для любого уважающего себя мужчины образом.

— Ваш рот, Милен, столь щедро одаренный природой достойным фасадом, полагаю гораздо лучше покажет себя в других целях. Рекомендую открывать его в следующий раз исключительно для них, — нанес я откровенное оскорбление, не столько из-за того что меня взбесили слова, пусть и не произнесенные до конца, но вполне понятные, сколько дабы начать череду дуэлей, преимущественно бескровных студенческих, но это не точно, которые я давно уже запланировал и имеющих целью показательно заткнуть всех тех, кто может своей возней отвлекать меня от дел, а заодно восстановить свою репутацию после того моего «выступления» на Журавле, по дороге в Белосолье. Лучше, как говорится, день потерять, неустанно вырезая дураков, зато потом за пять минут долететь, пока те что поумнее, убравшись с дороги, сотрясают от страха все окрестные кусты.

— Молчи! — проскрежетала сквозь зубы голубоволосая, вцепившись а руку красноволосой, сначала побледневшей, затем покрасневшей, а после действий «хозяйки» даже чутка позеленевшей. — Благодарим за совет, Герд. Студентка Горская непременно прислушается к мудрым речам того, чьи отважные действия, бесспорно заслуженно, оценены командованием. Прошу прощения, но нам нужно отойти: Милен не здоровится.

И эта порочная особа, а также, как теперь отчетливо видно во Взоре, настоящая садистка и вообще жестокая девочка поволокла куда-то в кусты безропотно последовавшую за ней на своих негнущихся деревянных ногах Горскую — определенно мазохистку, что наряду с непомерной похотью, были чуть ли не единственными, но поистине всепоглощающими пороками этой, на удивление организованной, и по-видимому вынужденно сдержанной, а следовательно и артистичной натуры. Я даже представляю, каким образом голубоволосая будет приводить её сейчас в чувства. Там, как раз, и прутики подходящие растут. Жесть.

Так вот значит, какая ты на самом деле, очаровательная глупышка Клемен? Надо же, опасная особа, любительница подавлять и доминировать над… Хм, да хрен там, Милен слабая! Тут уж скорее подойдет: нездоровая.

Что-то любование чужими пороками и состоянием их душ меня изрядно расстраивает и ввергает в тоску из-за утраты веры в человечество. Мда. Воздержусь я, пожалуй, пока от этой своей возможности. Теперь только по делу!

Нет, не то чтобы прям все встречные были поголовно монстрами, но почти у каждого, даже у милашки Лузин, душа вся пронизана нехорошим разноцветием, и это, можно сказать, норма. Беда же, когда кто-то не держит себя не то что в узде, но хотя бы в руках. Вот тогда эта аппетитная демонам цветастая мерзость, лелеемая, поощряемая и тренируемая, так сказать, своим владельцем, настолько разрастается, что рвет им всю «мякотку», превращая душу в привлекательные нам лохмотья.

Вот, например, Вольская. Из мучащих ту пороков, пожалуй, стоит выделить обжорство, с которым девочка никак не может совладать, хоть и уделяет борьбе с ним, по-видимому, титанические усилия. Причем настолько, что об этой беде Вижон я узнал лишь впервые взглянув на её душу. Я ни разу не видел, чтобы наша изобильная красавица переедала или тем более сидела на диете. Настолько она умеет контролировать себя, прилагая немалые старания, причем даже не подавая вида. Да то же высокомерие, судя по всему, Вижон гораздо проще обуздать, а это, к слову, вторая её беда, перестань которую она сдерживать, и тогда легко может стать желанной мне… еще и как демону. Мда. Так что именно под натиском обжорства, толстый жгут которого сейчас едва прорастает в её душу и заметно уступает даже жиле высокомерия, но только попади девочка в спокойную жизнь и разместись в зоне комфорта, и тогда перестав себя сдерживать наверняка не то что раздобреет, полагаю приизрядно, но и гораздо стремительнее, чем от чего бы то ни было другого, станет весьма и весьма аппетитным лакомством в демоническом смысле. Предрасположенность, что поделать.