Трудно Разлюбить (СИ) - "Uma". Страница 10

У Кирилла было два старших брата — Михаил и Борис. В то время они уже были серьезными людьми. Михаил занимался политикой, продвигал «наверху» идеи демократии и неприкосновенности частной собственности, поэтому бесконечно говорил об этом даже с уборщицами. Со мной он пытался разговаривать на тему эмансипации. Помнится, я ответила, что не рвусь быть круче мужчин, и что с удовольствием согласилась бы быть «угнетенной» каким-нибудь добрым тираном.

В те дни мне едва исполнилось восемнадцать, мне хотелось гулять по городу, влюбляться в нормальных парней, вместо этого приходилось драить полы в чужом доме и терпеть светозарную спесь трех братьев.

Борис, кажется, качал нефть и постоянно был на нервах из-за колеблющихся цен, — слова лишнего не скажет. Бывало смотрел на меня пренебрежительно, как будто не понимал, зачем я, нищенка, нужна в их благополучном доме с белыми балкончиками. Порой взгляд нефтяника бесил меня больше, чем болтовня политика.

Кирилл любил вставать рано и рыбачить, а потом сваливать свой улов в таз, чтобы Жанна голыми руками чистила вонючую рыбу. Еще он любил кататься на своей спортивной машине. Автомобиль срывался с места так быстро, что я не успевала открыть рот от восторга. К нам, прислуге или, как хозяева нас демократично называли, персоналу, Кирилл никак не относился. Не видел нас в упор. Для него мы были пылесборниками, вениками, инструментом для уборки и стирки. Я до сих пор чувствую острую девичью обиду, вспоминая его взгляд мимо меня.

Зато я нравилась его деду. Старик, бывший высокопоставленный чиновник, изрядно уставал от своих блистательных внуков, поэтому ко мне, девушке с нехитрыми мыслями, относился очень хорошо, — всегда находил за что похвалить. Принесешь ему чай, посидишь рядом, улыбнешься и расскажешь в ярких красках об улове Кирилла, за это старик готов был мне руки целовать.

Думаю, будь дед помоложе, а я постарше, он приударил бы за мной. И я не отказалась бы стать любовницей седовласого человека, умеющего говорить «- спасибо, Жанна, у тебя золотые ручки!». Тогда он умирал от рака легких. В день его похорон я плакала навзрыд, ни от кого не скрывая своих горя и слез.

Старик Светозаров унес с собой мою бедную юность, полную забот и переживаний, — мама постоянно болела, брат начинал свой порочный путь наркодилера, отец ушел из семьи, повесив на нас свои карточные долги.

Кирилл нашел меня на кухне громко плачущей, и наконец посмотрел другими глазами.

— Не плачь! Дедушка тебе что-то там оставил… — сказал он, в первый раз обращаясь ко мне, как к живому человеку. — Да ладно тебе, все умирают! Я тоже умру. Тебе должно быть от этого легче!

Я отвернулась от него и зарыдала еще громче. Смерти ему я не желала, хотя по его логике баловня судьбы, вероятно, вполне могла бы. Его дед оставил мне энную сумму денег, совсем немного по меркам Светозаровых. Конверт с купюрами, подписанный «для Жанны» мне отдал Кирилл после похорон. Весь дом, включая двух братьев, смотрели на меня с завистью, будто я получила огромное наследство. Не завидовал мне лишь Кирилл. К благотворительности деда он отнесся с пониманием, и считал, что деньги эти я обязана была потратить с пользой.

— У тебя есть какие-то желания, срочные покупки? — спросил он меня. — Советую тебе использовать дедушкины деньги именно на такие случаи…

Мы стояли на веранде. Я вцепилась в конверт обеими руками и рассеянно смотрела на него, прикидывая, куда вложить мою нежданную прибыль. Над нами сгущались сумерки, но когда я подняла глаза, то очень ясно увидела спокойное красивое лицо Кирилла. На подбородке у него был бугорок, под нижней губой впадинка. Этот парень излучал энергию уверенного в себе человека, в меру самолюбивого, не лишенного альтруизма.

— Отдам маме. У нее долги… — сказала я тихо. — Спасибо тебе! Ты мог бы мне не отдавать ничего. Имел право…

— Не имел, потому что дед дал четкие указания; передать тебе конверт. Я не стану нарушать его волю ради пары десятков купюр, — прервал меня Кирилл серьезно и, слегка наклонившись, заглянул мне в глаза. — Ты понимаешь, насколько трудно в наше время заслужить чью-то симпатию? Ты сделала все, чтобы старик подумал о тебе перед смертью…

— Просто он видел наше с мамой положение. Жалел нас, — попыталась объяснить я благоволение старика ко мне. Не хватало еще превратных слухов. — Я приходила к нему иногда, мы болтали о погоде, о рыбе и реке…

— Ты делала за нас то, что должны были сделать мы, — заключил Кирилл и зашел в уютный дедовский дом. Своими словами я, казалось, расстроила его.

На следующий день я вынуждена была постучать в комнату Кирилла. Мне приказали пропылесосить все комнаты на втором этаже. Со своим неизменным приятелем пылесосом я прошлась везде, заглянула во все углы и щели, заодно рассмотрела все семейные фото и экзотические сувениры, привезенные старику из дальних стран.

Особенно мне нравилась одна старинная ваза, украшенная геометрическим орнаментом, — кругами, лабиринтами и точками. Линиями и изгибами она напоминала фигуру зрелой женщины, и украшала простоватую гостиную. Я не уставала любоваться этой вазой при любой возможности, — она успокаивала, настраивала на глубокие раздумья. В тот день я задержалась около нее дольше, чем обычно. Почему-то мне пришло в голову мысленно заговорить с вазой. Я рассказала ей о наших долгах, которые вынуждали больную маму браться за любую работу, о скорби по умершему старику. Кто теперь меня будет хвалить? Зачем я вообще живу на этом свете, ради чего? Неужели моя миссия сводится только к пылесосу и уборке?

Осталось пройтись по комнате Кирилла. Я постучала в дверь костяшками пальцев, точно зная, что младший Светозаров из комнаты сегодня не выходил, значит нужно будет убираться в его присутствии. Меня это напрягало. «- Кто? — отозвался Кирилл недовольно.

— Уборщица. Мне нужно… пропылесосить, — ответила я так, словно просилась войти в мужской туалет. Стеснялась до потемнения в глазах. — Можно войти? — я уже трусливо повернула назад, надеясь на категорическое «- нет!».

— Входи! — не оправдал моей надежды Кирилл. Я открыла дверь и вошла, везя пылесос за шланг. Кирилл сидел за столом, перед ним стояли ноутбук, чашка кофе и тарелка с бутербродами. На фоне открытого окна четко вырисовывались его широкие плечи. Он не обернулся, — Давай, Золушка, начинай чистить мою конюшню. Чечевицу с пшеном я забыл смешать и рассыпать…

Я огляделась в поисках розетки. В комнату Кирилла я заходила пару раз, знала где что расставлено. Но в тот момент я совсем растерялась; как мне подойти к столу, за которым он сидел и воткнуть электронную вилку в розетку, встроенную в стену у стола.

— Тебя ведь Жанной зовут? — спросил Кирилл, прерывая неловкое молчание. На меня он по-прежнему не оборачивался. — Не знал до вчерашнего дня. Красиво. И ты красивая…

— Спасибо, — выдохнула я. Легче мне не стало, однако в тот момент я почувствовала, что смогу подойти к розетке и включить этот чертов пылесос. Рванув с места, я мигом оказалась чуть ли не под столом.

— Ты куда полезла? Розетка есть в ванной, — усмехнулся Кирилл и добавил лукаво. — Мне не нравятся девушки, ползающие у меня в ногах. Учти!

— Мне это неинтересно, учти, — решилась я на ответное подтрунивание, и гордо поднялась с колен, поправляя подол темного форменного платья и белый фартук. Потом я выпрямилась окончательно. — Всегда пользовалась этой розеткой…Хм!

— Так ты значит здесь не в первый раз, — Кирилл оторвался от ноутбука и посмотрел на меня с иронией. — Жаль, что я этого не заметил…

— А то бы что? — спросила я, увозя пылесос ближе к двери ванной комнаты. — Продезинфицировал бы вещи?

В ванной, отделанной черным кафелем, с белоснежной сантехникой было свежо, как в утреннем саду. Я включила пылесос. Это был продвинутый, оттого тихий пылесос, работая с ним, можно было слушать музыку, ни то что болтовню юного мажора.

— Ну… зачем ты так? Просто познакомились бы раньше, — говорил Кирилл, наблюдая за моим передвижением по комнате. — Или тебе это тоже неинтересно? Зря ты думаешь, что не замечал тебя потому, что ты уборщица. Я девушек и из своего круга часто не замечаю…