Босс скучает (СИ) - Тэя Татьяна. Страница 17

— Так откуда у тебя всё-таки этот шрам? — Герман ласково проводит кончиками пальцев по моему затылку и шее, скользит вдоль позвоночника, будто рисует морозный узор. По крайней мере, от его прикосновений по телу пробегают приятные мурашки.

После того утра в Рио он больше меня о шраме не спрашивал. Видимо, ждал, что я сама начну разговор. Только я его всё не начинала.

Может, пора уже ухнуть окончательно в омут с головой, да и рассказать ему всё. Дело даже не в том, что моё прошлое выставляет меня в таком слабом и неприглядном свете. Скорее мне неприятно об этом вспоминать. Хотя наша история с Русланом — не одномоментный роман, а отношения длиной почти в четыре года.

— Боюсь, ответ тебе не понравится, — бормочу я, — да и мне мало приятного об этом рассказывать.

Мы лежим на кровати в моей квартире на Шпалерной. Сейчас раннее утро, и так лень выбираться из вороха одеял, чтобы просто дойти до кухни и нажать на кнопку кофеварки. Конец июня совсем не жаркий. Вчера на целые сутки зарядил дождь, а утро, как оно и бывает в Питере в такие дни, солнечное и свежее. Знаю, что уже к полудню небо снова затянет, и дождь вернётся с новыми силами в город. Жаль, что часто мощи солнца на восходе не хватает, чтобы разогнать эти дурацкие тучи к чертям до самого позднего вечера. Надо бы вытянуть Германа на прогулку, пока снаружи так хорошо.

По улице с громким визгом шин проносится машина. Рамы в квартире старые, ещё деревянные и совсем не глушат шумы. Герман хмыкает, побуждая меня хоть как-то ответить на вопрос. А я так тяжко вздыхаю, будто чувствую, что утро уже безнадёжно испорчено.

— А мне совсем не нравится, что ты избегаешь этой темы, словно в ней скрыто что-то страшное, — Герман аккуратно переворачивает меня на спину и внимательно смотрит в лицо. Знал бы он, что с какой-то стороны мне действительно страшно вспоминать. — Варь, что с тобой случилось?

Сжимаю губы, делаю очередной глубокий вдох, отчасти недовольный, потому что путей к отступлению нет, и чуть ли не выплёвываю.

— Случилось, что кое-кто дёрнул слишком сильно за цепочку.

— Кое-кто? — взгляд Германа твердеет.

— Не надо так на меня смотреть, — тут же комментирую я, — а то испугаюсь и убегу.

Поднимаю голову и коротко целую в сжатые губы. Они тут же становятся мягкими и нежными и ловят мои в ответном поцелуе, который слегка затягивается.

— Ты чего такой недовольный? — спрашиваю, когда отстраняюсь.

— Варя, даже не пытайся уйти от ответа.

— Чёрт, — я закатываю глаза, упираюсь ладонями в матрас и сажусь на кровати. Тщательно взбиваю подушки в изголовье и устраиваюсь на них. — Ну ладно, — сложив руки на груди, смотрю на Германа.

Его отросшая чёлка лезет в глаза, а волосы на затылке кудрявятся. Буйные, как и он сам. В хорошем смысле буйные. Иногда мне кажется, что рядом с Германом мне всё нипочём. Ни прошлое, ни будущее, ни дурные страхи, иногда заползающие в душу. Мои первые нетоксичные отношения. Даже не верится, что парни могут быть такими идеальными. Сначала мне казалось — притворяется. Но вот ведь уже почти месяц, как мы вернулись, а Герман ни капли не изменился. Рамок не ставит, ничего не требует и не утверждает, что его жизнь и всякие там грёбанные приоритеты важнее моей.

Вот и сейчас он садится напротив, берёт за руку, руша мою оборонительную позу и тихо говорит.

— Это ж с какой силой надо дёрнуть, чтобы шрам остался?

— Вопрос, так понимаю, риторический?

— Нет. Вполне конкретный.

— Да с нормальной силой, — отвожу взгляд и добавляю: — дёрнуть и протащить по полу несколько метров, как упирающуюся собачку на поводке, — последние слова вырываются против воли: со злостью, агрессией, неприятием.

Вот так, а ведь думала, что уже пережила.

Даже смотреть на Германа не хочу, но всё-таки вскидываю взгляд. Осторожно так. Готовая держать оборону, если потребуется.

— Варя, ты сейчас говоришь какие-то страшные вещи.

— Мне тоже было страшно, когда вроде как родной человек превращается в чудовище.

Герман всё-таки садится рядом и пристраивает меня к себе на колени. Я сначала сопротивляюсь, потому что не уверена, что в его объятьях смогу рассказывать о своём прошлом, только все попытки выпутаться пресечены. Он прижимает меня к себе так крепко и так сильно, что я замираю. Цепляюсь за его плечи и прячу лицо в изгибе его шеи, вдыхая такой уже родной запах.

Спокойно, дыши, не злись.

Но как не злиться, если он хочет заставить меня вспоминать?

На мне тонкая ночная сорочка, и я почему-то начинаю дрожать. Тогда Герман укрывает меня одеялом, словно коконом. Мне становится совсем тепло и безопасно.

— Знаешь, почему родители отправили меня в Рио?

— Ты не говорила.

Киваю коротко.

— Вернее, я сама туда хотела, но поездка как-то внезапно организовалась. Папа решил меня спонсировать. Я ведь только на второй курс должна была перейти. Договорилась о досрочной сдаче сессии, кое-кому ещё должна в универе, потом с этим разберусь… Но в итоге — уехала.

Теперь кивает Герман. Я отстраняюсь и смотрю в его лицо, выражение которого совсем не вяжется с тоном голоса. Тянусь и провожу кончиками пальцев по тёмным, сведённым вместе бровям. Рано он хмурится, ох рано.

Откашливаюсь и начинаю нехотя.

— Когда мне было шестнадцать, я начала встречаться с одним парнем. Он был на четыре года меня старше, весь такой из себя популярный, и мне безумно льстило его внимание. Ну, как встречаться. Всё было невинно, чинно и благородно, если можно так выразиться, — быстро поясняю я, чтобы отсечь ряд вопросов. — Я была такая вся девочка-девочка, в школе отличница, и мало думала о романтических отношениях. Хотя, кому я вру, — приподнимаю плечи и опускаю их с разочарованным стоном, — думала, конечно. Ох, этот юношеский романтизм, ха-ха-ха, — смеюсь совсем невесело. — Понимаешь?

— Наверно, — коротко бросает Герман, уже, вероятно, чувствуя, что рассказ простым не будет.

— Пока мне не исполнилось восемнадцать, мы с Русланом только за ручку гуляли, а потом я переехала к нему. Вот такая я дурочка была. Хотела побыстрее стать взрослой. Свалить из семейного гнезда и… выпорхнуть в самостоятельную жизнь. Понимаешь?

— Наверно.

Выражение лица у Германа сосредоточенное, а ещё ему, кажется, не нравится тон моего голоса. Я как бы сейчас вкладываю массу иронии в рассказ, хотя, конечно, ничего смешного в нём нет.

— Руслан оказался… как два разных человека. С друзьями и моими родителями он был крайне дружелюбен и общителен, уверен в себе и своём обаянии. О, да, оно у него точно было безграничным. Папа с мамой его обожали, доверяли ему всецело, позволяли мне ездить к нему в гости, отпускали под честное слово практически куда угодно. Он стал для них сыном, которого у них никогда не было, но которого они бы хотели. Знаешь, есть такая порода людей — свои. Вот и Руслан практически в любой компании и в любой ситуации становился своим.

На несколько секунд замолкаю, мыслями укатываясь назад по времени. Удивляюсь, какой наивной дурочкой я была, и тут же делюсь этими соображениями с Германом.

— А когда мы оставались вдвоём, всё менялось. Я ведь его любила. Обожала безмерно. Такой крутой взрослый парень решил со мной встречаться. Да, чёрт возьми, у меня голова кружилась от восторга. Потом в мозгах у меня был какой-то собственный образ идеальной пары, и я вела себя так, как от нас ожидали наши друзья и родные. И только наедине мы становились самими собой. И настоящий Руслан… был не так уж идеален, как все считали.

Я ведь всего лишь вспоминаю о том, что прошло. Знаю, что мне больше не грозит встретиться с Русланом. Знаю, что он не осмелится ко мне подойти, а сама я встречи искать не буду. Его аккаунт в соцсетях я больше не проверяю по дурацкой привычке. Почему же мне так холодно, что я начинаю дрожать? Даже в объятьях Германа. Даже закутанная в одеяло.

Опускаю взгляд и теряюсь в воспоминаниях. Они мелькают, как кадры на белом полотне простыни.