Босс скучает (СИ) - Тэя Татьяна. Страница 34

Руки Островского снова в моих волосах, пальцы продолжают бережную работу. Кажется, боль потихоньку отступает, а я сама уплываю куда-то на тёплых волнах, которые качают меня на своих гребнях.

Следующий раз, когда открываю глаза в кабинете темно. В ноябре солнце садится рано, поэтому сказать, сколько сейчас точно времени, сложно. В висках уже не бьётся острая боль, она переросла в тупую и отдалённую, напоминающую о себе, когда я пытаюсь повернуть шею.

Тёплый кашемир под щекой уютно греет, а тело укутывает непонятно откуда взявшийся флисовый плед.

Мягкий перестук клавиатуры привлекает моё внимание, и я смотрю в сторону стола Германа. На лицо Островского падает тусклый свет монитора, и я думаю, сколько же я проспала, пока он тут работал. Обстановка даже какая-то домашняя. Как в те вечера, которые мы проводили у меня дома, когда он составлял конспекты и планы занятий, а я дремала после дня в университете.

Нет. Неправильные мысли. Об этом лучше не вспоминать.

— Ну, как, тебе получше? — отвлекаясь от своего занятия, спрашивает Герман.

Вероятно, моё пробуждение не ускользнуло от его внимания.

— Да, — голос чужой, словно бы и не мне принадлежащий.

— Отлично, не хотел тебя тревожить. Но если ты готова, давай отвезу тебя домой.

После его слов я тихонько усмехаюсь.

— Что смешного я сказал? — тут же спрашивает Герман.

— Если ты готова, — повторяю. — А если бы я так и спала, сидел бы тут до утра? Без сна?

— Очень даже может быть, — пожимает плечами Герман, а затем добавляет, чтобы меня обескуражить: — Или прилёг бы рядом.

Мне и хочется, и не хочется представлять, как Герман ложится рядом. Даже не смотря на своё плачевное состояние — тело почему-то реагирует на его слова. В животе наливается приятным жаром, а бледные щёки начинают гореть. Спасибо, что тут темно, и Островский этого не видит.

— Ну так что? — усмехается Герман. — Поехали? Или…

Возможное окончание повисает в воздухе знаком вопроса.

— Поехали, — поспешно соглашаюсь я и готовлюсь подняться.

— Полежи ещё пару минут, — останавливает он меня, — я закончу письмо.

— Ладно.

Прикрываю глаза, но сама тайком из-под ресниц наблюдаю за ним. Герман слегка хмурится, когда обдумывает ответ, потом быстро набирает что-то на клавиатуре, потом снова застывает. Пиджак он снял, а рукава рубашки закатал до локтей. Руки у него сильные и загорелые, словно он с пляжа вернулся. Кто знает, куда он теперь летает на выходные. Денег у Островского за последние годы прибавилось, может себе позволить. Вот мы и в разной весовой категории. Но так и должны было быть, наверное. При его светлой голове и гибкости мышления. К некоторым вопреки всему приходит успех. Он был неизбежен и в случае Германа. Несмотря на печальную историю с институтом, в которой я сыграла свою роль.

Он уже не мальчишка, а привлекательный мужчина, к которому я по-прежнему испытываю болезненную тягу. Пора бы уже это признать. Сегодня мы оба преодолели физический барьер. Так долго и так интимно Островский меня не касался ни разу с момента своего возвращения. И это его «поухаживаю за тобой» возымело ни один лишь лечебный эффект.

— Я всё, — сообщает Герман, встаёт и подхватывает пиджак со спинки кресла, только не надевает его.

— Отлично, я воды выпью и умоюсь, — опускаю ноги на пол и ищу туфли в темноте.

Он и обувь мою снял, какая забота.

Пошатываясь на высоких каблуках, я иду в ванную комнату, наклоняюсь над раковиной и плескаю себе пару пригоршней прохладной воды в лицо. Чудесно, может быть, это остудит огни на скулах.

Пытаюсь как-то навести порядок во взъерошенных Германом волосах, но с небольшим успехом. Ах, да ну их к чёрту. Остаётся только ходить с прямой спиной и сильно шеей не крутить, иначе боль резкими толчками бьёт по вискам.

В бизнес-центре уже пусто и включен вечерний дежурный свет. Цоканье моих каблуков кажется самым громким на свете звуком. Я бросаю короткий взгляд на круглые настенные часы на первом этаже. Боже, уже начало двенадцатого. Проспала, считай, весь день.

В машине Германа быстро становится тепло и уютно, мягкая подсветка приборной панели — единственный источник света в салоне. Островский кидает пиджак и пальто на заднее сиденье, а я как заворожённая смотрю на его обнажённые предплечья, словно это самая привлекательная часть мужского тела, которую я когда-либо видела в своей жизни.

— Возьми завтра выходной, — нарушает Герман молчание, выезжая со стоянки.

— А можно и послезавтра заодно, — шучу я.

— Не наглей, — тихо посмеивается Островский.

— Должна была попробовать, — жму плечом, а потом, вспомнив кое-что, принимаюсь рыться в сумочке. — Вот, — выуживаю ключи. — Возвращаю.

— Положи в бардачок.

Островский сосредоточен на дороге: она, в общем-то, относительно свободная, но в такой поздний час на центральной магистрали города всегда полно лихачей, желающих погонять по историческому проспекту.

Кидаю ключи в указанное место и смотрю на профиль Германа, желая и не желая задавать вопрос, крутящийся у меня на языке. В итоге — решаюсь. На меня снисходит какой-то странный пофигизм. Может, моё состояние тому виной, может, излишне интимные касания Германа, может, то, что я проспала добрую часть суток в его присутствии.

— У тебя на кухне… То фото… оно… его… зачем его сохранил? — наконец, нахожу я правильную фразу.

— Перебирал после возвращения вещи и нашёл.

Наверное, если бы я не смотрела так пристально на руки Германа, то пропустила бы момент, когда его пальцы сильнее сжали руль. Но я всё же заметила, как на несколько секунд побелели костяшки.

— Ты их, что, печатал тогда?

— Пару-тройку, — неопределённо отвечает он.

Герман молчит, больше ничего не добавляет, и мне становится неловко.

— Ты когда-нибудь ещё в Рио был после того раза? — зачем-то спрашиваю я.

Может, мне хочется полоснуть по больному. Иногда это помогает прийти в себя, потому что сейчас я явно куда-то не туда заруливаю. Помню, как мы мечтали о повторном совместном путешествии, которому не суждено было состояться, а теперь мне интересно, ездил ли он ещё когда-либо туда или возил кого-нибудь по нашим местам.

— Нет.

Ответ короткий и лаконичный. Зато разом снимающий ряд вопросов. Я не жду никакого продолжения, но Герман внезапно добавляет:

— Мне хотелось запомнить город таким, каким он был с тобой, — после этих слов он притормаживает у тротуара и быстро бросает: — У тебя лекарство дома какое-нибудь от головной боли есть?

— Эм… да… нет… не знаю… было какое-то, — отвечаю невнятно, так как Герман меня своей короткой ремаркой сбил с мысли.

— Схожу-куплю, я быстро.

Когда остаюсь в салоне машины одна, медленно выдыхаю. Оказывается, находиться рядом с Германом так долго чревато неконтролируемым перекрытием кислорода.

А ещё подруги часто мне говорили, что я мастер неудобных вопросов. Видимо, сейчас был один из таких.

Почему же мне кажется, что мы с Германом выглядим, как два человека, зашедшие в тупик?

27

Четверг приносит новые сюрпризы и неожиданности. Островский снова куда-то укатил, а меня оставил с ворохом новых поручений. Интересно, он отправился по делам или просто скрылся, чтобы меня лишний раз не видеть? Не думаю, что это так, ведь Герман не похож на человека, сбегающего от трудностей. Пусть даже эти трудности предстают перед ним в виде собственной сотрудницы, делающей намёки о совместном прошлом.

Вообще наши взаимоотношения так сильно напоминают фехтование: то я его уколю, то он меня, то я вспомню о былом, то на него накатит. Всё хорошо, пока мы держим дистанцию, но как только она сокращается — идём по острию лезвия. И тут два выхода — либо режься, либо балансируй. Шрамы от отношений с Германом у меня уже есть. Не физические, конечно, но и душевных достаточно.

В новом терминале Пулково как-то безлюдно. В старом здании всегда была толкучка, а здесь пассажиры концентрируются кучками и много неохваченных бесконечно пустых территорий. Стою с табличкой «Inter-consult» жду очередного партнёра. Информация о нём минимальна. Прилетает из Москвы. Представитель российского отделения «Масумы». Моё дело — встретить человека, доставить в офис, свести с руководителями финансового и тендерного отдела, — те уже полируют переговорку с клининговой службой, — и составить компанию на официальной части, помогая с коммуникацией.