Действительно ли была та гора? - Вансо Пак. Страница 43

Чон Гынсуг спросила, есть ли у меня европейская одежда для завтрашнего выхода на работу. Я ответила, что у меня есть корейская женская куртка с вышивкой и легкая юбка из крепа, сшитая мне матерью поздней осенью, когда я поступила в университет. Когда я их надела, поняла, что до сих пор не то что европейскую одежду, даже новую корейскую куртку и юбку ни разу не надевала. Каждый раз, когда мы эвакуировались, у меня было несколько комплектов одежды, которые я носила с собой, но никогда не надевала. Чон Гынсуг, говоря, что ей хочется сделать мне подарок в честь выхода на работу, тут же потащила меня на рынок «Дондэмун»^[78].

В тесно расположенных вдоль речки магазинах одежды и бутиков, торгующих европейскими товарами, дела шли намного лучше, чем на небольшом рынке «Донам». Впрочем, и здесь готовая одежда состояла преимущественно из обновленных подержанных вещей, поставляемых зарубежными странами по программе гуманитарной помощи. Приведенные в порядок и развешанные на плечиках, вещи выглядели новыми, но стоило их надеть, как ощущение новизны пропадало. Даже когда я примеряла скромные на вид куртки с широкими воротниками, которые на самом деле выглядели слишком длинными и приталенными, я сразу чувствовала, что это не новая вещь. Несмотря на это, хихикая и радуясь неизвестно чему, мы бродили по рынку «Дондэмун», рассматривая прилавки. Пока мы гуляли, наши глаза успели привыкнуть к широкому ассортименту, и мы смогли обнаружить платье достаточно свободного кроя и с не очень длинным поясом. Надевая его, я решила сказать сестре, что я первой зарплаты я куплю ей подарок, но потом мне показалось, что это будет лицемерием, и я промолчала.

Подойдя к дому, я смело вошла, словно у меня были отличные новости. Мой жизнерадостный голос звучал в доме непривычно и даже странно. Дом, в комнатах которого долгое время не открывались окна, а в воздухе тихо поднимались и медленно оседали волны пыли, казался пустым.

Человек, если ему не суждено умереть, не может всю оставшуюся жизнь лишь притворяться, что живет. Вечером я специально навестила семью дяди и сказала, что устроилась на работу. Глядя на то, как он от радости чуть не начал подпрыгивать, я поняла, насколько тяжелым грузом мы были для него последнее время.

2

Главный оптовый РХ магазин при Восьмой американской армии перед освобождением Кореи находился в здании японского универмага «Мицукоси», а после освобождения занимал здание, которое впоследствии стало универмагом «Донхва». В наши дни там располагается универмаг «Синсеге». Для меня, безвылазно жившей в районе, где был только рынок «Намдэмун», изменившийся до неузнаваемости новый район, где еще недавно трудно было встретить людей, казался роскошным до головокружения. После вторжения северян 25 июня 1950 года уцелело лишь здание, где размещался РХ. Все остальные дома были похожи скорее на вековые руины. Среди разрушенных стен и груд цемента то тут, то там виднелась высыхающая трава, выросшая за лето на пустырях. Выгоревшие внутри здания снаружи выглядели целыми, но от них остались лишь стены и дырявые крыши. Несмотря на это люди в том районе, словно сойдя с ума, активно занимались торговлей, обманывались, обманывали друг друга, воровали, попрошайничали и кутили от всей души.

Источником этой кутерьмы был РХ. Казалось, что мы перенеслись в чужую страну, о которой раньше не имели представления, и это приводило в замешательство. Считалось, что роскошью и процветанием район рынка «Намдэмун» обязан работе рынка янки, с центром, находящимся в РХ. Именно из него на рынок «Намдэмун» поставлялись американские товары. Однако и корейцам, держащим на противоположной стороне рынка магазины с традиционными сувенирами, галантерейными товарами, вышивкой и изделиями ручной работы, благодаря американским солдатам удавалось заполучить доллары. Хотя им для этого приходилось размахивать своими товарами, словно сумасшедшей девушке, веющей зерно. Получив отпуск, военные американской армии и армии ООН из Янгу, Пхочона, Чхорвона, Мунсана и других мест, купив в РХ необходимые вещи, слонялись по корейским сувенирным магазинам, обходили их один за другим и тратили оставшиеся доллары.

Я смотрела, как они примеряли и покупали шарфы из искусственного шелка с вышитыми на них эмблемами дивизии или корпуса, в которых служили, как, купив длинную курительную трубку и держа ее в зубах, фотографировались на память, как покупали деревянные куклы с ночными горшками или куклы носильщиков с чжиге за спиной. В чужой стране, сидя на табуретке, выставленной на краю дороги, кто-то писал письма на родину. В такие минуты я чувствовала сердцем близость чужого мира и ощущала свободу. К сожалению, затем я наблюдала, как иностранцы обычно попадали в сети сутенеров.

У каждого товара есть свой покупатель. Валютчики, заставляющие деньги циркулировать по обе стороны рынка, старались не высовываться. Но в новом мире невозможно было сделать и шага по шумной главной улице, особенно молодой девушке, не услышав над самым ухом резкий шепот: «Доллары есть?» Можно было легко парировать такие вопросы, холодно ответив: «Как бы девушка ни нарядилась, как можно позволять себе такие намеки?»

Нищие, сделавшие своей основной базой площадь перед РХ, были не так просты, они делились на два вида. К первому виду относились те, кто ходил, держа пустую банку из-под кофе, ко второму — в основном мелкие воришки, которые притворялись, что что-то продают, настойчиво требовали денег, а сами воровали. Источником дохода для детей-нищих были проститутки и сотрудницы РХ. Они, называя всех молодых девушек, работающих в РХ, просто девушками, отличали их и проституток, но стоило кому-нибудь из продавщиц оступиться хотя бы раз, как попрошайки безжалостно опускали ее в своей иерархии до разряда проститутки. Они носили с собой пустые банки из-под кофе не для того, чтобы попрошайничать, а чтобы внушить страх. Более культурные ходили, положив в нее что-нибудь черное, вроде угля, а оборванцы и сорвиголовы ходили, положив в нее зловонный кал. Когда им надо было выпросить денег, они, схватив дамскую сумочку, висели на руке у несчастной. Если им не давали денег, то они, угрожая тем, что измажут одежду жертвы содержимым банки, прыскали со смеху. Сбиваясь в мелкие шайки, они ходили, специально нарисовав на лице черными чернилами изображение духа ангвани^[79]. Если неудачно попадешься им под руку, быстрее всего можно было избавиться от них, дав денег, хотя бы один пхун. Если главным объектом их вымогательства были в основном проститутки, то для воровства они выбирали GI — американских солдат. Основным товаром, который всучивали нищие американским солдатам, выглядевшим, на их взгляд, простодушными и наивными, были небрежно нарисованные порнографические картинки. Их целью, когда они, заискивающе улыбаясь, совали картинки под нос очередному американцу, была не продажа, они хотели отвлечь простофилю и краем грубой оберточной бумаги, на которую была приклеена картинка, стянуть авторучку «Parker», воткнутую в нагрудный карман. Если авторучку, какой бы она ни была старой, отнести на рынок «Намдэмун» или на рынок янки, она тут же превращалась в приличные деньги. По сравнению с такими нищими чистильщики обуви были «дворянами». Боясь быть изгнанными из этого района и желая закрепить за собой определенное место, они никогда не воровали из карманов и не дрались. Однако, измазав лицо или тыльные части ладоней сапожным кремом, со сверкающими глазами, они внешне ничем не отличались от воров. Причиной того, что такие нищие, состарившись, прилагая все силы, чтобы выглядеть драматично-несчастными, собрались здесь, словно на базаре, был РХ.

Позади РХ располагались в основном ресторанчики с дешевой и вкусной едой, где сотрудники и разнорабочие магазина, обедая вместе с проститутками, старьевщиками, валютчиками и торговцами с рынка янки, в теплой и дружественной обстановке, подсчитывали деньги и заключали новые торговые сделки. Это было некое тайное общество, которое жило только за счет американцев и американских товаров и было прямо или косвенно связано с ними. Они, организуя компании, то тут, то там затевали какие-то сделки, повышая голос, чтобы выиграть хотя бы один пхун. В тот миг, когда обстановка накалялась до предела, они выглядели циничными и корыстными и вызывали тошноту, словно бурно кипящая каша из остатков еды для свиней.