Четвертое сокровище - Симода Тодд. Страница 29

— Но ты посмотри, сколько здесь всего.

— Может быть. Но я-то особенно не присматривалась — несколько соседних кварталов, только и всего. Японский район.

— В городке на юге Колорадо, где я вырос, нет Японского квартала. Нет и Китайского квартала, нет и Маленькой Италии, нет Миссионерского района. Там живут в основном белые да несколько наших семей. Когда у нас появился «7—11», весь город думал, что мы сделали чудовищный прорыв вперед. Мне тогда было около десяти и мы с приятелями тусовались там часами.

— У меня рядом был супермаркет «Ад Зевз», — сказала Тина.

— Ад Зевса?

— На самом деле он назывался «Звезда». В соседнем доме.

— А, понял. «Звезда» задом наперед.

Тина глотнула пива:

— Там стояли лотки с картошкой. Наверное, продавалась она плохо, потому что начинала прорастать — ну, знаешь, такие фиолетовые и зеленые ростки, из глазков пробиваются. Я заходила в магазин каждый день, чтобы посмотреть, как они выросли за ночь.

^{Дендриты: тонкие, похожие на конечности ответвления нейронов, активизирующиеся посредством синапсов других нейронов. Дендриты могут увеличиваться или уменьшаться в объеме в течение жизни нейрона, устанавливая новые связи или отказываясь от старых, уже не нужных.}

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки}

— И как они вырастали?

— Не помню, наверное, до самого пола. Чем-то похоже на нейроны, от которых отходят новые дендриты и синапсы, как мне это сейчас представляется. — Отпивая. Уиджи улыбнулся. — Блистательное детство, да?

Уиджи пожал плечами:

— Все это, мне кажется, относительно.

Когда они добрались до «Тэмпура-Хауса» — было уже около девяти, — толпа ужинающих поредела, и занято было только четыре-пять столиков. Киёми увидела Тину и Уиджи из глубины ресторана и поспешила к ним.

— Тетя Киёми, — поздоровалась Тина. — Это Уильям Крус, мой однокашник.

Киёми улыбнулась и пожала ему руку.

— Мы знакомы с Ханой с первого дня ее жизни.

— Вот как? Готов спорить, она была симпатичной.

— Очень. — Киёми потрепала Тину по голове. — Ты к матери или поесть?

— И то, и другое.

— Тогда как насчет славного столика вон там? — Киёми показала на угловой столик в верхней секции ресторана. — Уютный и отдельный.

— Здорово, — оценила Тина. Пока Киёми вела их к столику, Тина спросила: — Много работы сегодня?

— Вяловато, но это ничего. Время от времени мне нравятся спокойные вечера. — Когда они сели, Киёми спросила: — Чего-нибудь выпьете?

Тина повернулась к Уиджи:

— Одно большое пиво на двоих?

— Я — за.

— Большое «Саппоро», пожалуйста.

Киёми кивнула:

— Пойду скажу Ханако.

Когда Киёми отошла, Уиджи спросил Тину:

— Почему твоя тетя назвала тебя Хана?

— Это мое среднее имя. По-японски означает «цветок». А мамино — «цветочек». Мама и тетя Киёми всегда меня так называют.

— Ты предпочитаешь «Тина», насколько я понимаю.

— Если не трудно. Тебе понравилось бы, если б тебя называли цветком?

— Всяко лучше Уиджи.

— Извини. Тебе не нравится Уиджи?

— Шучу я. Правда.

Ханако вышла в зал, неся поднос с большой бутылкой и двумя стаканами.

— Ма, — сказала Тина, — это доктор Уильям Крус, Уиджи. Помнишь, я тебе о нем говорила? Это моя мама, Ханако.

— Хадзимэмаситэ, — поклонилась Ханако.

— Это означает, что она рада с тобой познакомиться, — объяснила Тина.

— И я рад.

Ханако поставила бутылку и пивные стаканчики на стол и спросила:

— Вы любите рыбу, доктор Крус? У нас есть свежий морской окунь.

Тина подалась к нему и прошептала:

— В своем заказе я обычно полагаюсь на шеф-повара.

— Конечно. Принесите, пожалуйста, морского окуня.

Ханако кивнула. Придерживая рукав кимоно, чтобы не мел стол, она разлила им пиво, потом вопросительно взглянула на Тину. Та ответила непринужденной улыбкой, дескать «он всего лишь друг». Глядя вслед Ханако, Уиджи сказал:

— Она хорошо держится.

— Она гораздо лучше держится здесь, чем дома.

— Физическая и умственная активность ей полезны.

Ханако принесла им суп мисо и «цукэмоно» — маринованную капусту. Тина попросила чай и воду. Ханако поклонилась, снова наполняя их стаканы.

— Спасибо, — поблагодарил Уиджи. Ханако улыбнулась и пошла принимать заказ у другого столика. Тина отпила немного чая, который мать принесла им в кружках.

— А твой отец? — спросил Уиджи, помешивая суп кончиками палочек. — Он тоже здесь работает?

— Вообще-то я никогда его не видела.

— Ой… извини.

— Ничего.

Когда она росла, вокруг было столько детей с одинокими родителями, родителями-геями, разведенными или женившимися вторично, или же вообще без родителей, что никто не считал ее особенной. Когда она поняла, что мать может никогда и не рассказать ей об отце, она перестала интересоваться и ждать этого. Тина думала, что мать рассчитывает на подходящий момент: может, когда она чуть подрастет, или пойдет в школу, или окончит школу. Все эти поворотные моменты в ее судьбе пришли и прошли, не отмеченные ни единым словом.

— Ты ладишь с родителями? — спросила Тина.

— У нас прекрасные отношения. Особенно теперь, кода я далеко.

— А что так?

— Обычная дрянь между детьми и родителями. Они не имеют понятия, зачем я опять пошел учиться. «Тебе недостаточно титулов?» Так отреагировал отец, когда я ему сказал.

Ханако подошла к ним и забрала миски из-под супа и тарелки.

— Прекрасный суп, — сказал Уиджи.

— Вам нравится мисо? — спросила Ханако.

— Великолепный.

— Он и полезный тоже, — заметила Ханако. — Ваш ужин сейчас будет. — И она ушла, забрав тарелки.

— Каково быть студентом Аламо? — спросила Тина.

— Пока трудно сказать. Он несколько замкнут, но когда он здесь — он здесь, если ты меня понимаешь.

— Сосредоточен?

— Весьма. Как будто все без исключения важно до энной степени. Похож на шахматного гроссмейстера, способного мыслить на несколько ходов вперед. Только поднимаешь какую-то тему, вроде будущего исследования, а он тебя уже обогнал и говорит, что, скорее всего, из этого получится. Он гений, но с людьми не может совершенно.

— Похоже, только гениальность и имеет тут значение. — После паузы Тина произнесла: — У меня к тебе вопрос.

— Валяй.

— Я занимаюсь случаем с сэнсэем сёдо — учителем японской каллиграфии, у которого случилось кровоизлияние. Обширное поражение височной доли. Самое интересное, что он потерял способность соединять вместе элементы иероглифов: например, вот этот, «вода». Тина макнула палец в стакан и нарисовала иероглиф из столе. — Похоже, он может написать только одну черту. Или же комбинирует их неправильным образом. Профессор Портер сказала, что это называется аграфией.

Уиджи кивнул:

— Слышал об этом, что-то вроде графической афазии. Правда, никогда не сталкивался.

— Мне бы хотелось выяснить, восстановится ли у него способность комбинировать черты в правильном порядке.

Уиджи покачал головой:

— При таком серьезном повреждении, что ты описала? Сомневаюсь. Нельзя исключать возможного улучшения в будущем, но он никогда не восстановится полностью до того состояния, что было до удара.

Тина откинулась на спинку, когда принесли ужин. Киёми помогла Ханако с подносом.

— Три вида морского окуня, — объявила Ханако. Киёми показала одно из блюд. — Мне больше всего нравится вот это: морской окунь с имбирным соусом. Конечно, сасими из морского окуня тоже превосходно.

— Ты любишь сырую рыбу? — спросила Тина.

— Только если она еще дрыгается.

Ханако рассмеялась. Но когда она ставила блюдо перед Уиджи, лицо ее вдруг исказилось. Блюдо выпало из рук и тяжело ударилось о стол, задев бутылку. Уиджи поймал бутылку, и опрокинуться она не успела.

— Ма, тебе нехорошо?

Ханако попробовала улыбнуться, но боль взяла верх. Она качнулась назад, и начала так медленно падать, что Казалось, будто ей не дает рухнуть невидимая веревка. Уиджи быстро вскочил и поддержал ее одной рукой под руку, а другой обхватив за поясницу Тина встала и поддержала мать с другой стороны.