Призрак (ЛП) - Заварелли А.. Страница 30

Талия на кухне, как и сказала Магда. И в хорошем настроении, как и сказала Магда. Я поворачиваюсь к Магде, которая идет за мной.

— Тебе не следовало оставлять ее там одну, — предупреждаю я.

Она снова хмурится.

— Это не игра, Алешка. — Она отчаянно трясет головой. — Ей становится лучше.

— Пока она не найдет нож, чтобы освободиться.

Я не жду ответа Магды. Вместо этого я сажусь за стол, не зная, что еще делать. Обычно я обедаю в своем кабинете, если нет гостей. Магда приносит мне еду, и я редко задумываюсь об этом. Но сейчас я чувствую себя неловко. Не в своей тарелке. Наблюдая, как Талия ходит по кухне.

Когда она оборачивается и смотрит в мою сторону, на ее носу и рубашке следы от муки. И кусочки теста запутались в ее волосах.

Но при этом на ее губах играет улыбка.

Я прочищаю горло, чтобы скрыть свою улыбку.

— Хорошо, теперь они все готовы, — говорит Талия. А затем она ставит на стол тарелку со свежими вафлями, а рядом миску с клубникой.

Я тянусь за одной вафлей, и она смотрит на меня. Поэтому я беру еще одну. Магда делает то же самое, и мы все едим в тишине.

Во время еды я внимательно наблюдаю за Талией. Ее хорошее настроение быстро улетучивается. Магда смотрит на меня, молча приказывая что-то сделать. Но я не знаю что именно. Поэтому мы ждем в тишине.

И, в конце концов, Талия говорит. Загнанная в ловушку старых воспоминаний. Скрытых в темноте где-то у нее в голове.

— В тот день она приготовила вафли, — говорит Талия, как будто только что вспомнила.

Она моргает на меня остекленевшими глазами.

— Мне следовало догадаться, потому что она готовила вафли.

— Твоя мать? — интересуюсь я.

— Да, — отвечает она, и ее вилка со стуком падает на тарелку. — Она никогда не готовила. Она едва ли выпускала нас из комнаты. Мне следовало это предвидеть.

— Ты не могла этого сделать, — говорю я ей по опыту. — Когда кто-то заходит так далеко, он заставляет вас верить в то, что что ему нужно. Они готовы на многое, чтобы одурачить всех.

Магда и Талия смотрят на меня, и я отвожу взгляд. Отодвинув стул, я беру Талию за руку. Она без колебаний вкладывает свою ладонь в мою… Но ее поглощает апатия, поэтому она не может ступить дальше и шагу. Я поднимаю ее на руки и кладу ее голову себе на плечо, пока несу вверх по лестнице.

Я не знаю, что с ней делать. Как ей помочь. И это давит на меня.

Я не могу оставить ее одну, поэтому просто сажусь рядом с ней и баюкаю ее на руках. Она прижимается лицом к моей груди и расслабляется. Ее пальцы скользят по мягкому материалу моего свитера, скользя по нему большим и указательным пальцами.

— Я не думаю, что смогу это сделать, — говорит она.

Жить.

Вот что она имеет в виду, произнося эти слова шепотом.

— Ты можешь, и ты это сделаешь, — говорю я ей.

Она молчит. Ее настигают мрачные мысли. И я знаю, что мне нужно перекрыть их, вызволив их на свет. Я знаю, что помочь ей — значит встретиться лицом к лицу со своими собственными страхами. Но она не поправится. И я никогда не смогу ей помочь.

Я тянусь к ее пальцам и кладу их поверх звезды на ее руке. И без дальнейших настояний она перемещает их по собственному желанию, обрисовывая контур звезды. В ритмичный узор. Прослеживая линии и мое имя, снова и снова.

— Расскажи мне о своей матери, — настаиваю я.

Она встречается со мной взглядом, и в ее глазах бурлит водоворот эмоций. Больше, чем я когда-либо видел в ней раньше. Они хотят вырваться на свободу, но она не знает, как выплеснуть их.

— Не говори мне то, что, по-твоему, я хочу услышать, — подбадриваю я. — Ты всегда была честна только со мной, Солнышко. Так что будь честна и сейчас.

У нее уходит некоторое время на обдумывание сказанного мной. Нужно решить, что она мне доверяет. Но именно это и происходит, когда она смотрит на меня. И я знаю, что это дается ей нелегко.

— Я едва знала ее, — говорит она мне. — Она напоминала бурю. А мы просто пытались пережить плохие дни, пока сквозь тучи не пробьется лучик солнца.

— Ты заботилась о своих братьях и сестрах, — говорю я.

— Я была самой старшей, — звучит ее ответ. — Она держала нас взаперти. В плохие времена. В комнате, всех вместе. У нас были только мы.

Она переводит взгляд на потолок и замолкает.

— А теперь у меня есть только я.

Я знаю, что мне нужно ей сказать, но я не могу заставить себя признаться в этом. Что у нее есть я. Слова не приходят. Поэтому я утешаю ее, как могу. Своими руками. Расчесываю волосы. Убирая спутанные пряди с ее лица.

Ей это нравится. Но она никогда в этом не признается. Точно так же, как я не признаюсь, что мне самому это нравится.

— Скажи мне, что, по-твоему, ты должна чувствовать к своей матери, — говорю я.

На этот раз она отвечает без промедления.

— Жалость. Мне следовало бы ее пожалеть. Потому что она была больна.

— Но на самом деле ты испытываешь гнев, — отвечаю я.

Она снова переводит взгляд на меня. Изучает меня. Раздирает меня на части.

— Расскажи мне о женщине на фото в ванной.

— Дело не в ней, — уклоняюсь я.

— Дело всегда не в них, — отвечает она.

— Ты должна позволить себе испытывать гнев, Солнышко. А после отпустить это чувство. Можешь сердиться на меня, если хочешь. Но ты должна принять, что это чувство есть.

— Но ты сам этого не делаешь, — говорит она. — С тобой всегда так.

— Я пытаюсь тебе помочь.

— Солгав мне и себе? — она садится и смотрит на меня, гнев, о котором я просил, поднимается на поверхность. — Ты такой гребаный лицемер. Эгоистичный мудак.

Она пытается встать. Отодвинуться от меня. Но я удерживаю ее на месте. Мой собственный гнев выходит наружу, чтобы поиграть.

— Да, а ты психованная сучка.

Она пытается вырваться, но я снова не позволяю ей. Я хватаю ее за подбородок и заставляю поцеловать меня.

— Но ты моя психованная сучка, — бормочу я ей в лицо. — А я — твой эгоистичный мудак.

Ее сопротивление испаряется, и она кладет руки мне на лицо. Целует меня в ответ. Поглаживая мои волосы. Но потом она снова отстраняется, сердитая и обиженная.

— Это просто слова, Солнышко.

А потом она говорит то, чего я не ожидаю. То, что выворачивает меня наизнанку. Потому что это самая уязвимая вещь, которую она когда-либо говорила.

— Не тогда, когда эти слова произносишь ты. Не тогда, когда так и есть на самом деле.

Глава 29

Талия

Когда мы с Магдой спускаемся по лестнице, Алексей уже ждет меня.

Он одет, как всегда. Серые брюки, черные оксфорды, а темно-серый свитер обтягивает его мускулистое тело. Он как раз натягивает свое черное пальто и плоскую кепку, когда останавливается, чтобы взглянуть на меня.

Он делает глубокий вдох. И я чувствую, как во мне пульсирует чувство облегчения.

— Это платье выбрал он, — сообщила мне Магда. Не то, что я когда-либо носила такое раньше. Черное тюлевое платье с вышивкой, открывающее спину. Выглядит дорого и броско. Алексей хочет показать меня сегодня вечером во всей красе. Представить всем как его жену.

Часть меня сомневается, не потому ли, что там будет Катя. Но его ответ сейчас говорит мне об обратном.

Он двигается ко мне, как будто не может удержаться. Магда улыбается и делает шаг в сторону, когда его пальцы находят мою щеку и скользят вниз по моей шее.

— Ты такая милая, Солнышко, — говорит он мне.

Я обнимаю его за талию и тоже прикасаюсь к нему. Мои руки на его теле. И на мгновение мы просто смотрим друг на друга. Я хочу верить, что я не единственная, кто чувствует это притяжение между нами, но я уже ошибалась раньше.

Я была очень неправа.

У меня учащается сердцебиение. Сердце бьется слишком быстро. И мне нужно подумать о чем-то другом.

— Что это значит? — интересуюсь я.

— Что?

— Солнышко?

Он притягивает меня еще ближе, его губы нависают над моим ухом.