Война теней (СИ) - Поляков Владимир Соломонович. Страница 62

Сделать правильное лицо, подпустить в голос нужные интонации, добавить нужную позу, жесты. Вот они, уроки актёрского мастерства как от отца с его друзьями, так и лично выработанные увёртки после наблюдений за самыми разными служителями муз. Пара секунд, чтобы секретарь принял папку, чтобы открыл, стремясь убедиться в том, что внутри находится…

Время! Потому как ещё несколько мгновений и недоумение сменится не то гневом, не то пониманием. У секретаря, не у президента. Но и этого окажется достаточно, чтобы охранник схватился за один из двух своих открыто висящих на поясе револьверов. Подобного Буту точно не хотелось бы. Значит, пора.

Встряхнуть руками, напрягая нужные мускулы, ощутить, как выпадают из креплений помещённые туда «дерринджеры». Падающие вниз, но в нужный момент перехватываемые.

Выстрел из левого, как раз в сердце охраннику. И, чтобы не оставить тому ни единого шанса помешать, второй раз нажать на спуск. Теперь пистолет в правой руке должен показать свой огненно-свинцовый нрав. Заглушаемый аплодисментами играющим привычные роди актёрам, очередной выстрел пробивает через Гэмлина. Секретарь, только-только начинающий осознавать, закрывается было рукой, но что толку пытаться мягкой плотью преградить путь горячему свинцу? Да и не в голову он ему стрелял, в грудь.

Мертв охранник, тем более мёртв президент, получивший на лоб несмываемую и кровавую «каинову печать». Бьётся на полу секретарь, пытающийся зажать рану. И лежит на полу открытая папка, внутри которой нет бумаги, есть лишь пять дубовых листьев. Надежно прикреплённых, чтобы не разлетелись, не потерялись. Визитная карточка, дабы никто не сомневался, кто решил пресечь преступления всенародно избранного, но забывшего о лучшей части своего народа выскочки-аболициониста. А чтобы совсем всё было понятно, ещё и сверкают серебром буквы, складывающиеся в слова: «Чёрную душу с чёрными помыслами и в жизни тянуло к чёрным».

Теперь уходить. Быстро, нов то же самое время не показывая спешки. И отнюдь не так, как он договорился с теми, кто должен был помочь покинуть город. Джордж Уилкс Бут мог поверить им, будучи простым актёром, обычным ненавистником аболиционистов, но… Но только не после того, как щедро зачерпнул из колодца ядовитой премудрости, что был открыт для работающих на тайную полицию Американской империи. Там агентов учили, что не нужно доверять свыше необходимого. Особенно тем, кто не доказал свою верность и честность. Эти не доказали, лишь показали свою заинтересованность в убийстве Гэмлина. Посему… путь Бута изменился.

Уборная. Место, куда и президенты своими ногами ходят, и императоры, и обычные актёры. Оказаться там, закрыть дверь за щеколду и… Время, немного времени. Перезарядка пистолетов. Возврат их туда, в нарукавные держатели. Теперь извлечь парик, щёгольские усики. Баночки с театральным гримом открыты, а уж уверенной рукой изобразить мешки под глазами и шрам на левой щеке — это легко, привычно, с уверенностью. Теперь лёгкая хромота, вывернутый наизнанку сюртук, изнутри такой же, но не чёрный, а серый. Глотнуть виски из фляжки, прополоскать рот, чуток пролить на одежду, создавая впечатление не совсем пьяного, но изрядно набравшегося зрителя.

Пора. Джон Уилкс чувствовал, что в отведенное себе самому время он уложился, однако задерживаться никак нельзя. И никакого выхода через служебный вход, только через главный. Нормальное событие, когда подвыпивший джентльмен решает прекратить просмотр спектакля, отправившись в ресторан, бар, а может и хороший, дорогой бордель. Выходить придётся не одному, а подгадав под момент, когда будут и ещё люди.

Уже направляясь к выходу, держась рядом с какой-то супружеской парой и даже попросив у джентльмена спички для раскуривание сигарки, Бут отметил, что всё спокойно. Значит, пока смерть президента так и не обнаружили. Плохо, очень плохо беспокоились о здоровье Гэмлина. Или же?… Нет, не или! Суета, шум. Тренированный слух быстро уловил начинающуюся суматоху, только это было уже не важно. Он успел. Он уже садился в экипаж, протягивая кучеру пару серебряных долларов и небрежным жестом приказывая трогать. Куда? Сначала просто прокатиться по вечернему городу, а уж там будет видно. Нормальное, естественное поведение для маски того, кого он сейчас играл. И пусть они ищут индейца в прериях! Перебраться через Потомак, затем ещё немного и, воспользовавшись связями агента империи и подложными, но очень хорошими документами, перебраться через границу. А вот по ту сторону ему придётся непросто. Сложно будет объяснить, почему, по какой причине он натворил такое, что теперь США вновь ощутят себя очень-очень неуютно.

Эпилог

Август 1865 г, Российская империя, Санкт-Петербург

Плохое настроение — вот чего было в избытке у Александра Николаевича Романова вот уже далеко не первый день. И источником этого самого плохого настроения являлись собственные дети. Трое старших детей. Младшие же… Создавалось впечатление, что они пока ещё недостаточно взрослые для того, чтобы научиться портить отцу настроение так, чтобы сравняться с теми своими братьями, которые уже достигли определённого возраста.

В чём вообще было дело? Начать, пожалуй, стоило со старшего, с Николая. Того, который хоть и носил ещё титул цесаревича, но долго это уже точно не продлится. Императором Николаю не бывать! Нет уж, точно не ему, так и не научившемуся и уже вряд ли способному научиться правильно выбирать себе друзей и ставить на правильную лошадь… ну или карту, если использовать другое сравнение.

Либерализм, гуманизм, права человека. Всё это отнюдь не бессмысленно, разумеется, но потребно для сильного государства лишь в аптекарских дозах, под строгим контролем врача, то есть монарха. Иначе… Пример Французской революции говорил о многом, да и те же декабристы, будь они неладны! Удайся им их бунт — тогда и в России покатились бы головы аристократии, а торжествующие мятежники залили бы всю страну кровью, в сравнении с чем и восстание Емельки Пугачёва могло показаться невинными забавами. Опять же французы показали всему миру яркий и явный пример, к чему приводят игры в «свободу, равенство и братство».

Николай же так и не смог этого понять. В этом была и его отцовская вина. Не доглядел, упустил, сам одно время слишком сильно повернулся в сторону либеральных реформ. Вот и получил мятеж в Польше, «Землю и Волю», покушения на себя и членов семьи. Хватило для осознания, что ещё несколько лет подобного и подвластная ему, Александру Романову, империя может начать жалобно скрипеть, а там, не дай Бог, и развалиться, провалиться в пучину революционных безумств. Такого наследства он детям оставить не хотел. А раз не хотел, то… Отсюда и поворот к куда более консервативной политике, но не такой, которая была при отце. Требовалась более тонкая, гибкая, благо образец подобной гибкости теперь имелся, и результаты, показанные там, за океаном, позволяли смотреть в будущее с умеренным, но оптимизмом.

Смотреть, принимать решения, наблюдать, как они выполняются… а иногда и не выполняются. Например, вторым сыном, Александром. Он, неожиданно для самого императора, стал не просто великим князем, а политиком, пускай пока и нащупывающим свой путь. Тот ещё путь, пахнущий порохом и кровью, интригами и провокациями, идеологией панславизма и силой европейской крови, а также полным отрицанием всего восточного, азиатского. И не было сомнений, откуда подул ветер, чей шёпот он услышал и принял пусть не как прямое руководство, но как дельные, оправдывающие себя советы. Зато любовь тех самых панславистов, популярность в армии. особенно среди офицеров, прошедших Кавказскую войну и воюющих в Туркестане… И среди тех, кто желал реванша за пусть не позорное — ну какой позор проиграть мощнейшей коалиции европейских держав и Турции в качестве «хвоста» и пушечного мяса — но всё же поражение в Крымской войне. Про флот и говорить не стоило — господа, прошедшие через Морской корпус, нашли в Саше верного проводника своих интересов и пламенного сторонника даже не восстановления, а усиления в разы нового, современного флота, способного побороться с английским, французским, да с каким угодно другим.