Желай осторожно (СИ) - Вересень Мара. Страница 41

— Стой! — крикнула я, и он замер.

И все замерло.

Висели в воздухе края так и не затянувшейся ленты, остановился на полуслове с приоткрытым ртом первосвященник, неподвижно стоял, чуть склонившись над алтарем, принц. Гости сидели истуканами. Алыми каплями застыли над полом лепестки, высыпавшиеся из соскользнувшей с колен Женевьев корзинки, а сама корзинка тоже застыла. Только язычки огня над свечами продолжали трепетать. Фигура у входа шевельнулась и шагнула обратно в зал. На свет. Ближе ко мне. Навстречу. Я резко выдернула свою руку из лент, не заметив, как тонкая шелковая нить, выбившаяся из основы, поранила кожу. Сбежала с амвона вниз и за полвдоха преодолела половину разделявшего нас расстояния. Остановилась.

— Что происходит?

— Это сделала ты. Откуда мне знать?

— Так все должно быть?

— Это твои желания, разве нет?

— Я хочу не этого, — отвечаю и с ужасом осознаю, происходит что-то страшное, и с каждым сказанным словом становится все хуже, но маленькое горячее солнце внутри меня обжигает обидой и болью. Я не могу остановиться, заставить себя замолчать, хочется ударить в ответ. Тогда я подхожу совсем близко, чтобы видеть его глаза. Чтобы знать, что не промахнусь.

— Значит, хочешь не достаточно сильно, — холодный голос, колкий взгляд и такой же, как у меня, обжигающий ком внутри.

— Как ты можешь! — кричу, и голос срывается. Дрожат свечи, а ветер горстями бросает в витражные стекла снег. — Бесчувственный хладнокровный беспринципный чешуйчатый гад, готовый из-за глупого упрямства спалить вокруг себя все, до чего дотянешься, только бы не разрушить драгоценную клетку, в которую сам же себя и загнал! Ненавижу! Я! Тебя! Ненавижу!

Он замер, глаза на миг обвело золотым ободком, дернулся, вытягиваясь, зрачок, но мигнули свечи, и все стало, как прежде, только Анатоль странно повел плечами.

— Я тоже, — ответил он и улыбнулся уголками губ. — Я тоже. Всем сердцем.

Развернулся и пошел к выходу. Четыре шага до двери. Три. Два. Открыл. Обернулся.

— Желай осторожно.

И ушел. А я развернулась и пошла обратно к алтарю. Подумаешь, за принца замуж, все равно это не считается. Это здесь я замужняя дама буду, а вот домой вернусь — и никакого замужа нет. В конце концов, гадкий Анатоль не единственный, кто по другим мирам шастает. Я продела руку в петли лент, посмотрела на Вениана и сказала: «Поехали!».

Шелковая удавка стянулась, от углубления в алтаре поднялись сверкающие искорки. Рука первосвященника с массивным перстнем в виде солнца легла поверх наших с принцем рук, и тут Вениан дернулся, зрачки его расширились словно от едва сдерживаемой боли. Он часто задышал и сжал зубы, но дождался, пока священник закончит обряд и разрежет ленту.

Затем последовал традиционный поцелуй. Все вскочили со своих мест, и зал взорвался аплодисментами. Мы с Венианом спустились вниз и, пока шли по проходу, гости щедро сыпали нам на головы лепестки и выкрикивали одинаковые во всех мирах поздравления. И только в замке, когда под умиленные вздохи дам принц надел мне на голову сверкающий венец, я заметила, что его правая ладонь сильно обожжена.

49

Я устала. От шума и поздравлений, от навязчивого внимания и бесконечных «Сладко!», что кричали здесь, чтобы насладиться видом целующихся молодоженов, поэтому я сбежала. Сказала Вениану, что мне нужно в дамскую комнату, а тот, тоже заметно уставший, только кивнул.

Я пряталась в кабинете канцлера. В полной уверенности, что его давно след простыл. После безобразной сцены в храме, Анатоль подходил к нам в числе прочих поздравить и отдал принцу ключ. Без всяких церемоний и выспренных слов, он сунул вещицу Вениану в руку, кивнул мне и ушел. Даже плащ не снимал. А еще здесь, в его кабинете, меня станут искать в последнюю очередь. Да, будет очередной скандал или анекдот, как княжна дон Стерж, а теперь ее высочество дор Мин, испугалась брачной ночи.

Я забралась в кресло с ногами, кое-как упихавшись в него со всеми своими юбками. Получилось мягко и неожиданно удобно. Поерзала, завернувшиеся нити колье кололи в спину. Я задрала руки и принялась возиться, пытаясь расстегнуть замок и избавиться, наконец, от этого весомого украшения, но только в очередной раз руку рассадила. Зашипев, сунула в рот пострадавший палец.

Что-то гулко щелкнуло, и балконная дверь открылась, впуская в комнату стылый воздух, несколько шальных снежинок и хозяина кабинета.

— Ваше высочество, — ехидно произнес темный силуэт, — чем обязан визиту?

Я молчала, как я могу говорить, когда у меня палец во рту и вообще я обижена и зла. Мужчина избавился от плаща и щелчком зажег порядком прогоревшие свечи. Заметил мои сбившиеся на одну сторону волосы и неровно сидящее колье.

— Помочь?

Я неопределенно дернула плечами. Молчу. У меня во рту палец, достану, истеку кровью или гадостей наговорю. Хватит с меня.

Анатоль подошел со спины. От его одежды веяло холодом, руки же, коснувшиеся шеи, обжигали. Я замерла. Колье мягко, но увесисто соскользнуло с груди на колени и потерялось где-то в складках платья. Обжигающие руки остались. Очертили каждый выступающий позвонок на шее, и кожа покрылась мурашками. Мужчина наклонился, волосы на затылке шевельнулись от его дыхания, словно он раздумывал, свернуть мне, занозе и истеричке, дурную голову или…

Сладко заныло внизу живота и в кровь плеснуло желанием.

Или.

Его губы впились поцелуем, затем он зубами прихватил кожу и лизнул. Я вздрогнула и прижала голову к плечу, подставляясь под новую ласку, но ее не последовало. Сильные руки выдернули меня из кресла, и придавили к себе так, что стало трудно дышать, и на сей раз корсет был совсем ни при чем.

Анатоль сидел на краю стола, а я почти лежала на нем. Он прижался к моему лбу щекой, коснулся губами ресниц и кончика носа, замер. Приоткрытый рот едва касался моего.

— Скажи мне снова… — произнес он едва слышно.

— Что… сказать… — выдохнула я.

— Как ты меня… ненавидишь.

— Всем сердцем, — повторила я его слова и жадно впилась в губы, потому что дольше терпеть было невозможно.

Мой, сейчас…

Я потянулась к пуговицам рубашки и камзола, мешающих добраться до гладкой сладкой кожи, качнулась бедрами навстречу. Рывок и роли поменялись, я лежала на столе, и теперь Анатоль, нависая, прижимался ко мне. Я почувствовала его желание, отзываясь очередной волной дрожи, прошедшей телу, выгнулась на встречу, обнимая его ногами. Руки Анатоля скользнули по атласу корсета, остановились на краю. Затем он одним движением освободил мою грудь из жесткого плена, сжал, пройдясь по соскам кончиками пальцев, и приник к одному из них губами, сжимая другой почти до боли. Я застонала, впиваясь ногтями в его плечи, и прижалась теснее. Он придавил сосок зубами и снова впился в губы, глуша мой новый стон. Горячий язык прошелся по небу, одна из рук, терзавших грудь, скользнула вниз и горячим обручем обхватила щиколотку, разжалась, заскользила вверх. Пальцы коснулись тонкой кожи под коленом, сжали бедро и, пробравшись выше, легко отодвинули край белья и коснулись лона.

— А… Анатоль…

— Тшшш, — шепчет и отстраняется.

Его ловкие пальцы освобождают меня от белья, и вот я уже чувствую его там. Теплые губы и упругий язык, ласкающий меня изнутри. Мои ноги у него на плечах, его руки на моих бедрах, они впиваются в кожу так, что завтра, наверняка, останутся синяки, но сейчас это все неважно, и я подаюсь навстречу, потому что губы становятся жестче, а язык находит самое чувствительное место. Мгновение невесомости, и Анатоль накрывает меня своим телом, входит мощно и сильно, утыкаясь лицом в ложбинку между грудей, замирает, наслаждаясь близостью, и начинает двигаться внутри. Я подчиняюсь и двигаюсь на встречу, ритм ускоряется, и теперь уже я пью с его губ стоны и приглушенный полузвериный рык. Пауза, толчок, и зубы оставляют на шее след, по которому тут же проходится кончик языка. Снова толчок, и я сжимаю бедра, чтобы не позволить ему отстранится, но он разводит мои колени, продолжая двигаться, и я растворяюсь. И чувствую, как растворяется он, взрываясь внутри меня, но не останавливаясь.