Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит". Страница 26

Что, Николай Петрович, не нравится? То-то же, зря ты про Кропоткина ляпнул, это по всем статьям выходит незаконная слежка за иностранцем, да еще и за рубежом! Так что играть можно не в одни ворота.

— Хорошо, — протянул полицейский. — Будем считать, что недоразумение улажено, но оставайтесь пока в городе.

— А вот тут, боюсь, придется вас огорчить, мне необходимо выехать в Петербург.

— Отложите поездку.

— Не могу, чемпионат ждать не будет.

— Господи, какой еще чемпионат???

— Чемпионат мира по фигурному катанию.

Кожин исполнил классический фейспалм.

— С вами с ума сойти можно, Михаил Дмитриевич!

***

— С вами с ума сойти можно, Михаил Дмитриевич!

— А как вы хотели, Сергей Васильевич, иновременной агент, чужеродное тело, физические и социальные возмущения вокруг меня будут просто по определению.

Зубатов только покачал головой. Говорили мы с ним в его кабинете в Департаменте полиции, на Фонтанке, против Михайловского замка, куда я приперся в наглую и передал визитную карточку заведующему Особым отделом. Ждать в вестибюле среди ваз и пальм пришлось всего пять минут — я так понимаю, полицейский чиновник успел только обернуться туда-сюда, приняли меня без промедления.

— И понятное дело, умные люди, да еще имеющие возможность взглянуть на ситуацию в охвате, как бы сверху, эдакую странность непременно заметят. Вот и ваш Кожин — сам толком не понимает, что во мне не так, но чует и пытается прихватить. Так что нижайше прошу — уймите Николая Петровича, пока он дров не наломал.

— Так вы ваши социалистические экзерсисы поумерьте-то, — тыкнул в мою сторону карандашиком начальник политического сыска.

— Вот уж нет, мы же с вами договорились вместе террор сбивать, так что мне иначе никак.

Зубатов встал и прошелся, продолжая вертеть в руках карандаш, потом вдруг спросил:

— Гоц ваших рук дело?

— И моих тоже.

— И как это вам удалось?

— О подробностях умолчу, но сильно помогли сионисты.

— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы Кожин вас больше не тревожил. Но и вы, будьте любезны, ведите себя сдержанней.

— То же самое могу посоветовать и вам, Сергей Васильевич. Уволил-то вас как раз нынешний министр Плеве, так что аккуратнее.

Зубатов метнул в мою сторону тяжелый взгляд, но ничего не сказал и лишь звякнул колокольчиком, вызывая служителя проводить меня на выход.

На реке Фонтанке, чуть в стороне от здания Департамента полиции шла бойкая торговля мороженой рыбой с саней, по набережной скрипели полозья и сновали закутанные по самые уши фигуры — мало того, что было просто холодно, так еще и противный ветер с моря добавлял отвратности. Нет, Питер зимой красив неимоверно, но уж больно холоден и мрачен, лучше все-таки летом, белые ночи и все такое, но чемпионат летом не провести, нету еще искусственного льда, только натюрель.

Болдырев выглядел загнанным, даже его усы а ля пан Володыевский топорщились не так задорно — осунулся и похудел.

— Маньчжурия, Лавр Максимович?

— Она, проклятая, — кивнул Болдырев, — да еще хлопоты по свадьбе.

— И когда же?

— Весной, на Красную горку. Не откажите быть гостем, Михаил Дмитриевич.

— Обязательно постараюсь, а после свадьбы куда?

— На Кубань, к родне.

— Ну, будете останавливаться в Москве — милости прошу, квартира большая, вы сами видели.

— Наверное, это неудобно…

— Неудобно спать на потолке и шубу в кальсоны заправлять, а остановиться с женой у друга более чем удобно!

Болдырев слабо улыбнулся шутке и кивнул в знак согласия.

— Совсем дела замучали?

— Да, столько всего успеть надо…

— Успеть?

— По нашим прикдкам, все начнется уже летом. Японцы готовятся, полным ходом идет накопление припасов на складах в портах, итальянские крейсера вот-вот перекупят. Кстати, спасибо вам за Зубатова, есть хорошие результаты.

— Ну и отлично. Вот бы еще флот взбодрить, чтобы они не проспали.

— Мы в Артуре большую радиостанцию развернули, все, что можно слушаем. Полагаю, успеем предуведомить.

— Дай-то бог.

***

В моем возрасте в чемпионы поздновато, но детские занятия сперва с родителями, а потом два года в школе фигурного катания не прошли даром, вспомнил все и отработал фигуры если не на пять, то на четверочку точно. Вряд ли я хорошо выступлю в обязательной программе, но уж в произвольной точно сумею всех удивить. Непрерывные мои хождения пешком и занятия в гимнастическом зале на “аппаратах системы инж. Скамова” позволяли поддерживать хорошую форму, а появление в Москве Ян Цзюнмина дало возможность правильно расслабляться после тренировок и поднимать тонус перед ними. Кабинет и квартиру ему я устроил в одном из домов в Марьиной Роще и туда сразу же потянулись заинтригованные моими рассказами сотоварищи по Гимнастическому обществу, а следом за ними и менее спортивная публика.

Коньки у меня получились на загляденье, даже заточку после нескольких проб и ошибок мне сделали правильную и весь январь и половину февраля я пропадал на катке. Паньшин, встретивший и опекавший меня в Питере, с интересом осмотрел их конструкцию и представил меня Панину-Коломенкину, так сказать, “капитану сборной России”, каковая с моим появлением достигла численности в два человека. Тот тоже внимательно все разглядел и очень серьезно наблюдал за моими эволюциями на катке в Юсуповском саду, сразу за дворцом постройки Кваренги, где и должен был пройти Чемпионат.

Вот показать каток моим тренерам — они бы с ума сошли. Обычный пруд, кривой формы, да еще с тремя островками, на которых как раз сейчас артельщики сооружали снежные и ледяные декорации к празднованию Масленицы — питерские любители коньков устраивали по такому случаю настоящие карнавалы на льду. Разбитый корабль, грот, в который тянули электрическую подсветку, да много еще чего поразглядывать можно, но световой день зимой короток и приходилось сосредотачиваться на катании.

Рулил на катке некий профессор Срезневский, с которым мы вычислили, что встречались в Русском техническом обществе, и Алексей Лебедев, наставник Коломенкина, тренировки мои произвели на них неизгладимое впечатление.

Всю неделю перед чемпионатом артельщики готовили лед дважды в день — к рассвету и к вечернему катанию (никто и не подумал закрывать каток от обычной публики), зачищали и ровняли лед метлами и скребками, а если необходимо было полить его, то пользовали обычные садовые лейки. Поверхность, конечно, была не такая идеальная, как в крытых катках моего времени, где ее полируют специальные машины, но очень и очень неплохая.

В субботу с утра на лед вышли все семь участников — двое из Германии, двое из России, по одному из Австрии, Швеции и Финляндии, которая выступала как отдельное государство. Шведом был не хрен собачий, а сам Ульрих Сальхов, в честь которого впоследствии был назван один из прыжков. Впрочем, оказалось что он именно хрен собачий — в нынешние времена братства спортсменов и настоящего благородства, он позволял себе сомнительные штучки, например, мог выкрикнуть что-нибудь, чтобы сбить выступающего конкурента, или давить на судей, пользуясь своим статусом двукратного чемпиона мира.

Мы же с Коломенкиным спокойно разминались и разогревались, а я прямо жалел, что не взял с собой Цзюнмина, судьи готовились к просмотру, а соперники в трико и курточках нарезали круги. И все почему-то в круглых меховых шапочках, так что ничего похожего на привычную мне одежду фигуристов с блестками и театральными мотивами.

Фигуры я откатал на ура, тренировки не прошли зря, даже возгласы “Да у него параграф кривой! Да у него крюки неправильные!” не помешали. Честно говоря, я настолько сосредоточился на исполнении, что даже не обратил внимания, это потом меня просветили, что вякал Сальхов. По набранным баллам немного впереди оказался швед, вторым шел Коломенкин, я третьим, причем разрыв был совсем небольшим и я надеялся наверстать в произвольной, что и сделал.

После моего выступления, где я показал ряд элементов, пару прыжков и завершил все эффектным волчком (и чуть не грохнулся после него, вестибулярка-то уже не та), публика устроила овацию, а Ульрих — скандал. Он орал, что каток никуда не годится, что на льду мусор, что здесь кататься нельзя, что в России не умеют сделать хороший лед — это после того, что лед буквально сантиметр за сантиметром привела в порядок артель рабочих. Так сказать, “Мне не нравится эта экспедиция! Мне не нравятся эти матросы! И вообще мне ничего не нравится, сэр!”