Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит". Страница 33

— И каковы результаты?

Консул прикурил, пару раз пыхнул сигарой и с видимым удовольствием выпустил облако дыма и развернул газету

— Так, сейчас… а, вот! “Японские солдаты шли на штурм с кличем “Хэйко банзай”, что означает “Да здравствует император!”, русские солдаты отбили атаку с криками “Ети их мать”, что также означает “Да здравствует император!”

Мда. Знания англосаксов о России всегда поражали глубиной.

- “Однако, осадная артиллерия добилась нескольких попаданий в броненосец “Полтава”. После безуспешных попыток спасения, корабль затонул”, - консул свернул газету, и не выпуская сигару изо рта, резюмировал, — такими темпами русские скоро совсем лишатся кораблей. Да, мистер Скаммо, если вас интересуют свежие американские и английские газеты, заходите почаще, мне их доставляют, наверное, первому в Москве.

— Спасибо, непременно. Да, и когда мы завершим все формальности, я буду рад видеть вас с супругой на небольшом торжестве по случаю моей свадьбы.

— Почту за честь, Майкл, почту за честь.

***

Известие о том, что у меня предполагается жена, домашние восприняли по разному. Ираида как должное, Митяй, похоже, обрадовался, но как настоящий мужчина эмоций не проявил, а вот Марта озадачила.

Оказывается, “все люди с положением” летом выезжают на дачи и если раньше я мог избежать этого как холостяк, то теперь запереть молодую жену в городской квартире нет никакой возможности — общество не поймет. Не было печали, что называется.

Быстрый опрос по друзьям и знакомым показал, что все приличные дачи арендуются заблаговременно, если не на несколько лет вперед, что за месяц до начала сезона можно найти только какую-нибудь щелястую халупу, которую “вам, Михаил Дмитриевич, снимать просто некомильфо”. Положение хуже губернаторского — и снять нельзя, и не снять нельзя.

Ничего, вот Наташа приедет, станет полегче…

Ох, ей же еще надо будет немецкий диплом признавать…Надо написать княжне Гедройц, она же первая через эти мытарства проходила, может, что-нибудь и подскажет.

Через неделю поисков я уж начал было думать, не построить ли быстренько щитовой домик в Марьиной Роще, как в контору Жилищного общества заскочил Гриша Щукин и, услышав о моей беде, воздел палец вверх и заявил, что у него, кажется, есть решение.

Решение оказалось лучше некуда — дальняя щукинская родня, семейство Аристовых, владело домом в Сокольниках, но на этот сезон ехали в Ялту. Сдавать дачу они не собирались, но “самому инженеру Скамову”, да еще по Гришиной рекомендации, позволили пожить до октября за неожиданно умеренную цену, типа присмотреть за хозяйством.

— Ну вот, Миша, за тобой теперь должок, поехали!

— Куда это еще? — зная Гришу не первый день, стоило опасаться, ладно еще на премьеру какую попадешь, так ведь наутро можно оказаться черт знает где.

— Не бойся, — расхохотался Щукин, — на Даниловскую мануфактуру, мне твой совет нужен.

Всю дорогу за пустым разговором меня не покидало ощущение, что Гриша что-то хочет мне рассказать, но пока удерживает это в себе. А вокруг неслась ранняя весна с отменой санного пути (ага, с колес на полозья и обратно переходили по приказу градоначальника), с выстрелившей на две недели прежде срока зеленью, с холодным ветром с Москвы-реки, по которой нет-нет да и проплывала льдина с верховьев, где еще не сошел снег.

Фабрика стояла на берегу, почти напротив завода Бари, сразу за Камер-коллежским валом. По моим прикидкам это было самое начало Варшавского шоссе, вместо которого тут было шоссе Серпуховское — укатанная щебеночная дорога. Подскочившие было сторожа увидели Гришу, поклонились и пролетка въехала в ворота с каменной полукруглой аркой над ними, оставив слева конторский дом.

— А ты тут кто?

— Пайщик и член совета директоров. А управляет всем Федор Львович Кноп, вон его квартира, на втором этаже. И скверик вот этот в честь него зовут “кноповским”. А вон твоя работа, — Гриша махнул рукой в сторону цеха, перекрытого рядами железобетонных сводов.

Да, точно, рассчитывал его в прошлом, что ли, году. Правда, тогда не знал, где это будет построено, секретничали заказчики.

— Пошли, покажу, — мануфактурщика прям распирало от гордости.

В ткацком цеху грохот стоял такой, что кричи, не кричи — в двух шагах ничего не слышно. Жара, и плавающая в воздухе хлопковая взвесь, чисто лондонский смог, и вонь масла, локальный ад на земле. Так что выскочили мы из цеха как ошпаренные, подгоняемые недобрыми взглядами забитых работой и серых от пыли ткачей — чего хорошего можно ждать от начальства?

— Вот, хотим здесь станки ткацкие делать. Два цеха будем ставить, литейный и механический, хотим такое же перекрытие, как на ткацком…

— На механическом еще туда-сюда, а в литейку не пойдет. Другое производство, высокая температура, обязательно нужна мощная вентиляция. В ткацком, кстати, тоже — наверняка у вас же люди там мрут как мухи, легкие выхаркивают.

Шукин поморщился.

— И не надо кривиться. В литейку все равно воздуходувку ставить будете, ее и на ткацкий цех хватит, только короба проложить, расход невелик, а работа сразу облегчится.

Осмотр и прикидки мы завершили где-то через два часа и договорились, что проект будет делать контора Бари, а я, так сказать, курировать, Щукин выглядел довольным и его наконец прорвало.

— Помнишь наш первый разговор, в поезде, после знакомства?

— Это когда ты за народное представительство ратовал?

— Да-да, так вот, намедни в Санкт-Петербурге состоялся нелегальный Земский съезд, — сообщил Гриша, понизив голос и несколько театрально продолжил. — Требуют конституции!

Вымолвив запретное слово, которое тщательно замалчивалось и цензурировалось в россйский прессе, Щукин на всякий случай оглянулся.

— Что, прямо вот так и нелегальный? Под чужими именами собирались?

Земцы, то бишь люди, работавшие в куцем местном самоуправлении, были вполне благонамеренны, ну разве что малость либеральны и никакого криминала, разумеется, не хотели. Но вот вся кривая система власти в России, шарахаясь даже от тени парламентаризма, превратила заявленный легальный съезд в нелегальное “частное совещание” — доброжелательное отношение начальства тут же сменилось на “Никак невозможно!”, стоило только упомянуть, что будет обсуждаться выборная система власти.

— Ну, не совсем, собрались частным порядком, на квартире…

Да-да, знаем, мне питерские “практики” уже все расклады сообщили. Причем и тут российский либерализм показал себя со своей лучшей стороны: пригласили только своих единомышленников, оставив за бортом делегатов съезда с более монархическими воззрениями. Список хотелок включал выборную законодательную власть, контроль за государственными финансами и деятельностью губернаторов и полное самоуправление на местах, короче, “партия, то есть царь, дай порулить!”. Правда, четверть собравшихся испугалась собственной смелости и на всякий случай записала “особое мнение” в резолюцию, что надо бы парламент не законодательный, а законосовещательный. Впрочем, при таком составе неудивительно — сплошь князья и помещики, крупные юристы и так далее.

Но кое-что вышло неплохо, например, они не стали оговаривать, кого можно будет допускать к выборам, потому как даже подумать не могли, что избирательным правом можно наделить мужиков. Нет-нет-нет, что вы, имущественный ценз и все такое. И никаких электоральных прав женщинам.

О чем мне и рассказал Гриша полушепотом, страшно гордясь произошедшим.

— Ну, как и предполагалось, никакой свободы для всех, как ты говорил, а немножко свободы для князя Шаховского, князя Долгорукова и князя Львова, — сощурил я глаз на Щукина.

— С чего-то надо же начинать!

— С таким стартом вы к желаемому лет через тридцать только на порог подойдете.

Гриша вскинулся, хотел было что-то еще сказать, но сдержался и промолчал.

***

“Русское слово”, апрель 1904:

После продолжительного затишья, японцы вчера вновь перешли в общее наступление из района восточного отряда, направившись по главной ляоянской дороге. Дивизия, шедшая за разведочными войсками, заняла вчера Ландяньсянь и принудила русские передовые посты отступить. Затем японцы начали наступать по всей линии. Идет жаркий артиллерийский бой.