Законы исчезновения - Иванов Борис Федорович. Страница 41

Полагали, что неприязнь эта брала свое начало в детских годах Государя, когда перед пострижением в послушники Тайной Обители малолетний Наследник Престола проходил домашнее обучение под руководством Черного Настоятеля Коронаса — личности во всех отношениях омерзительной, но крайне авторитетной как при дворе, так и среди знатоков колдовских ремесел. Слухи об отношениях малолетнего воспитанника и его зловещего воспитателя ходили разные. В том числе и такие, за которые лишали дворянского, а то — вдобавок — и еще какого жизненно необходимого достоинства.

Так или иначе, но факт остается фактом — восшествие на престол Тана Алексиса сопровождалось — помимо трехдневных Неминуемых Торжеств и Высочайшей Амнистии — еще и Высочайшим Рескриптом. Рескрипт предписывал: всех представителей рода Коронасов, коих изловить удастся, подвергнуть моральной укоризне с последующим полным поражением в правах и публичным четвертованием. Сия крайняя мера была, впрочем, тут же — под влиянием Гильдии и Сената — заменена высылкой всего упомянутого рода на Чумные земли — на прокорм и правление. Воспитание же собственного наследника император Тан — скрепя сердце — доверил магу Озрику из рода Мегалов, славного своим благочестием.

Однако именно Озрик на позавчерашнем и сегодняшнем заседаниях Коллегии играл первую скрипку в стройном оркестре оппозиции, не желавшей принимать самых убедительных доводов Председательствующего. А Председательствующий, то бишь Император Тан собственной персоной, просто обязан был — в силу клятвы, данной им Неназываемому, — убедить Гильдию повлиять на исполнение Предсказания, явленного трое суток тому назад. Предсказание тем и хорошо, что исполниться может так, а может и иначе. Смотря что разуметь под словами всегда нарочито темными. В данном случае Стоящий над Царями категорически требовал, что исполниться оно было должно в соответствии именно с его — Неназываемого — и ничьими больше пожеланиями.

Маги же вертелись, словно ужи под вилами, и уводили обсуждение этого недвусмысленного пункта повестки дня куда-то в сторону философических споров и умозрительных построений. Императору уже тошно было от их явно злонамеренного словоблудия.

— Стоит мне призадуматься, — вздохнул он, — не слишком ли я возвысил этого Озрика и не слишком ли много прав дал этой чертовой Коллегии. Плесни-ка еще немного кносского, Гейнц...

Однако спокойно вкусить дары кносских винокурен Его Величеству не удалось. Колокольчики сигнала Срочного Обращения рассыпали по внутренним покоям Дворца мелодичнейшую трель, ничего хорошего не предвещавшую. В ответ на раздраженно-величественный кивок монарха Главный Дворецкий молниеносным и в то же время исполненным достоинства движением поднес к уху трубку селектора. Выслушав нечто очень короткое и очень важное, он почтительно склонился к нервически закопошившемуся в своем кресле Величеству.

— Личный Посланец, Государь, — голосом, проникнутым искренним сожалением о прерванном отдохновении монарха, доложил он. — Речь идет об аудиенции... Внеочередной и срочной...

Государь туг же — словно кол проглотив — выпрямился и сосредоточенно впился глазами в нечто пребывающее в непосредственной близости от кончика царственного носа, но, по всему судя, недоступное взорам простых смертных. Одной рукой он впился в набалдашник левого подлокотника кресла, изображающий державу, а пальцами другой руки забарабанил по правому подлокотнику, отбивая что-то в духе марша «Имперских соколов».

— Кто на этот раз? — коротко бросил он куда-то в пространство перед собой.

— Снова тот Пришлый, — с сожалением в голосе доложил Гейнц.

— Тот наглец, что носит титул Князя Миров Обретенных? — переспросил Император, надеясь, что все-таки ослышался.

— Именно он, — печально признал дворецкий факт, который не мог не огорчить Государя.

Глаза Императора так и остались сведенными к переносице, но он собрался с силами, коротко и нервно вздохнул и поднялся с кресла.

— Пусть Посланцу передадут, — отчеканил он, — что я жду его в Лесных Покоях. Пусть там приготовят все как должно и проводят князя туда. Через десять минут.

С этими словами Его Величество резко простер свою правую длань со слегка скрюченной от нетерпения ладонью в сторону и немного назад. Гейнц без промедления вложил в эту ладонь до краев наполненный кубок тенрисского и уважительным поклоном приветствовал те звуки, с которыми содержимое сосуда проследовало в августейшую утробу.

Осушив кубок единым махом, Государь не глядя протянул его в пространство сбоку от себя, где кубок встретили услужливые руки Гейнца. Монарх же демократично — тыльной стороной ладони — отер бороду и усы и, не говоря худого слова и не оборачиваясь, твердой и быстрой поступью устремился прочь из обители отдохновения — навстречу суете сует, заполняющих весь остальной мир.

Лесные Покои Дворца служили местом конфиденциальных, не предназначенных для чужих глаз и ушей встреч Государя Сумеречных Земель с лицами, достойными самого наиделикатнейшего отношения, — такими, как путешествующие инкогнито владетели иных Пространств Мира Молний или особо влиятельные и могущественные Пришлые. Здесь тайный гость Императора мог — не замеченный никем — прожить сколь угодно долго. Несколько высоких, облицованных темным малахитом, сводчатых комнат-залов скрывали в себе и почивальню, и кабинет, и трапезную, и даже небольшой внутренний сад, напоминающий о лесных дебрях.

Именно здесь, в этой мрачноватой чащобе, и ждал Императора Посланец Неназываемого. Князь Миров Обретенных был внешне вполне обычным человеком. Не выделяли его ни рост, ни сложение, ни незамысловато скроенное — простолюдину более под стать — лицо. Необычностью одежд или поведения тайный гость тоже в глаза не бросался. Так выглядеть и так вести себя мог любой человек из тех, кого в Сумеречных Землях называют хозяевами жизни: отпрыск богатой купеческой династии, аристократ на дипломатической службе, потомственный член какой-нибудь из гильдий — ювелиров, часовщиков, врачей, адвокатов, что доход имеют солидный, а клиентуру — постоянную. Гость сидел на одном из двух кресел, придвинутых к каменному столику, и рассеянно изучал вьющиеся по стенам стебли всякой ползучей растительности — должно быть, пытался угадать, какие из них настоящие, живые, а какие — бронзовые, искусной ковки. За спиной гостя безмолвно высился ожидающий распоряжений камердинер.

Ни малейших признаков нетерпения Посланец не проявлял и уже этим одним вызвал у Его Величества привычный спазм бешенства. Князь Миров Обретенных тем-то и «доставал» Его Величество, что самым вызывающим образом игнорировал неписаные, но, по мнению Тана XXIII, совершенно необходимые для того, чтобы уберечь мир от полного хаоса, правила поведения. Правилам этим, по мнению монарха, должен был неукоснительно следовать каждый, кому, следуя повелению Судьбы, приходится соприкасаться с испепеляющей субстанцией Власти. И с его — Тана XXIII — точки зрения, Посланец — лицо, причастное к той Власти, что здесь, в озаренном трепетным светом молний мире, стоит превыше всех властей, — должен вести себя сообразно своему «калибру». Сейчас вот он просто обязан был излить на собеседника, заставившего его потерять пяток минут своего драгоценного времени, море сарказма и гневного недоумения. Когда же Посланец вместо того, чтобы каждым своим поступком — да что поступком, каждым словом и жестом! — втаптывать подчиненную ему сволочь (пусть даже сволочь венценосную) в грязь, корчит из себя нечто той сволочи равное, то это — предательство Системы! Это проступок не менее отвратительный, чем проступок простолюдина, не поспешившего сорвать с головы свой драный картуз перед благородным всадником. И, конечно, ровно столько же плетей, сколько следует отмерить за такой проступок тому простолюдину, заслуживает и любой представитель высших сословий, не желающий понять, что во имя сохранения мира и покоя под Сводами Трепещущих Огней он должен играть ту роль, что уготована ему его местом в Системе.