Смертельная любовь - Кристи Агата. Страница 5

Когда мы направлялись к станции, Пуаро сказал:

– Итак, мой друг, теперь вам все понятно?

– Мне ничего не понятно! Кто, черт возьми, убил Ридбурна?

– Джон Орландерс младший. Я не совсем был уверен, кто приложил к этому руку – отец или сын, но остановился на сыне, как более молодом и сильном из этой парочки. Учитывая расположение окон, удар должен был нанести один из них.

– Да почему же?

– В библиотеке Ридбурна четыре выхода: две двери ведут в дом, а две – на улицу; но их, очевидно, устраивал только один выход. Остальные три так или иначе выходили к фасаду виллы. Трагедия должна была разыграться возле задней, балконной двери, чтобы появление Валери Сент-Клер в «Дейзимиде» выглядело случайным и убедительным. На самом деле, разумеется, она просто упала в обморок, и Джону Орландерсу пришлось тащить ее на своих плечах. Вот почему я говорил, что он должен быть силачом.

– То есть они пришли туда вдвоем?

– Да. Вы помните, как Валери чуть помедлила, когда я спросил, не страшно ли ей было идти одной? С ней отправился Джон Орландерс… что, насколько я понимаю, не улучшило настроение Ридбурна. Они, видимо, о чем-то горячо спорили, и, вероятно, какое-то оскорбление, нанесенное Валери, побудило Джона ударить Ридбурна. Остальное вы знаете.

– А как же бридж?

– Для бриджа нужно четыре игрока. Подобные пустяки обычно придают ситуации наибольшую убедительность. Кто бы мог предположить, что на самом деле в гостиной вчера вечером сидело всего лишь три человека?

И все же Пуаро еще не удалось рассеять мое недоумение.

– Я не понимаю одного. Что может быть общего у Орландерсов с танцовщицей Валери Сент-Клер?

– Странно, я удивлен, что вы не поняли этого. Ведь вы довольно долго разглядывали ту картину на стене… гораздо дольше меня. Возможно, вторая дочь миссис Орландерс умерла для семьи, однако мир знает ее под именем Валери Сент-Клер!

– Что?!

– Разве вы не заметили семейного сходства, увидев вместе двух сестер?

– Нет, – признался я. – Напротив, я думал только о том, насколько они непохожи.

– А все потому, мой дорогой Гастингс, что у вас слишком впечатлительная и романтическая душа. У них почти одинаковые черты лица. А также цвет кожи и волос. Но вот что интересно. Валери стыдится своей семьи, а ее семья испытывает то же чувство по отношению к ней. И тем не менее в момент опасности она обратилась за помощью к своему брату, и, когда дело закончилось несчастьем, они все замечательно поддержали друг друга. Семейная поддержка бывает поистине удивительной. Крепкая семья способна разыграть любую драму. И сценический талант Валери является семейной чертой. Подобно князю Полу, я верю в наследственность! Им удалось обмануть меня! Если бы не одна счастливая случайность и неверный ответ миссис Орландерс – помните, она не отрицала, что сидела во время бриджа напротив окна, что противоречило словам ее дочери, – то семье Орландерс удалось бы нанести поражение Эркюлю Пуаро.

– Что вы скажете князю?

– Что Валери не могла совершить это преступление и что того бродячего убийцу вряд ли когда-либо обнаружат. Также следовало бы выразить благодарность Заре. Какое любопытное совпадение! Мне думается, мы могли бы назвать это маленькое дело «Король треф». А вы как думаете, мой друг?

Лицо Елены [5]

Мистер Саттерсуэйт был в опере и в одиночестве сидел в первом ряду пустой ложи первого яруса.

Снаружи на входной двери была прикреплена карточка с его именем. Восторженный почитатель и знаток всех видов искусства, мистер Саттерсуэйт особенно любил хорошую музыку и ежегодно подписывался в Ковент-Гарден [6] на ложу, которой пользовался по вторникам и пятницам на протяжении всего сезона.

Правда, мистер Саттерсуэйт редко смотрел спектакли в одиночестве. Он был компанейским джентльменом, хотя и невысокого роста, поэтому любил, чтобы его ложа была заполнена элитой того мира, к которому он принадлежал, а также сливками артистического мира, в котором он тоже чувствовал себя как дома. Сегодня мистер Саттерсуэйт был в одиночестве, потому что его подвела графиня. Она была не только красивой и известной в обществе женщиной, но и хорошей матерью. На ее детей напала широко распространенная и неприятная болезнь, известная под названием «свинка», и графине пришлось остаться дома, предаваясь бессмысленным беседам с тщательно накрахмаленными медицинскими сестрами. А ее муж, который был отцом вышеупомянутых детей и чей титул она носила, воспользовался моментом и сбежал. Ничто в мире не утомляло его больше, чем музыка.

Поэтому-то мистер Саттерсуэйт и остался в одиночестве. В тот вечер давали «Сельскую честь» и «Паяцы». А так как первая ему никогда не нравилась, то он прибыл как раз в тот момент, когда занавес скрыл от зрителей смертельную агонию Сантуцци, и у него появилась возможность осмотреть зрительный зал глазами эксперта до того, как все отправятся наносить визиты или бороться за чашку кофе или бокал лимонада. Мистер Саттерсуэйт настроил бинокль, посмотрел на зал и, произнеся мысленно молитву, приготовил в голове план, который позволил бы ему заполучить компанию на этот вечер. Правда, этому плану так и не суждено было сбыться, так как, выйдя из ложи, он наткнулся на высокого темнолицего мужчину, которого сразу же узнал, почувствовав прилив приятного возбуждения.

– Мистер Кин! – воскликнул мистер Саттерсуэйт.

Он схватил своего друга за руку, сжал ее так, как будто боялся, что мистер Кин немедленно растворится в воздухе, и сказал с решительным видом:

– Вы должны перейти ко мне в ложу. Ведь вы же здесь один?

– Я совсем один и сижу в партере, – ответил мистер Кин с улыбкой.

– Тогда все в порядке, – с облегчением выдохнул мистер Саттерсуэйт. Если бы кто-то удосужился понаблюдать за ним со стороны, то увидел бы, насколько комичны его манеры.

– Вы очень добры, – сказал мистер Кин.

– Вовсе нет. Для меня это большая честь. А я и не знал, что вы любитель музыки.

– По некоторым причинам я люблю «Паяцев».

– Ах да, ну конечно, – сказал мистер Саттерсуэйт, кивая с умным видом, хотя, сказать по правде, он не мог объяснить, почему это сказал. – Меня это не удивляет.

Услышав первый звонок, они прошли в ложу и там, облокотившись на барьер, стали наблюдать, как зрители заполняют партер.

– Какая красивая женская головка, – неожиданно заметил мистер Саттерсуэйт.

Биноклем он указал на место в партере почти прямо под их ложей. Там сидела девушка, лица которой не было видно – только волосы золотистого цвета, походившие на шапочку, исчезавшую на белоснежной шее.

– Греческая головка, – с трепетом заметил мистер Саттерсуэйт. – Абсолютно греческая. – Он счастливо вздохнул. – Знаете, меня всегда удивляло, насколько в мире мало людей, чьи волосы им бы шли. А теперь, когда все носят короткие стрижки, это стало еще более заметно.

– А вы очень наблюдательны, – заметил мистер Кин.

– Да, я замечаю многое, – признался мистер Саттерсуэйт. – Очень многое. Например, я сразу же заметил эту головку. Рано или поздно я захочу взглянуть на ее лицо, хотя уверен, что мы разочаруемся. Один шанс из тысячи, что нам повезет.

Не успел он договорить, как люстры в зале погасли, послышался стук дирижерской палочки и началось действие. В тот вечер пел молодой тенор, о котором говорили, что он новый Карузо. Газеты с великолепным апломбом писали, что певец то ли югослав, то ли чех, то ли албанец, то ли венгр, то ли болгарин. В Альберт-Холле [7] он дал великолепный концерт, программа которого состояла из песен его родных холмов в сопровождении специального оркестра. Этот оркестр играл как-то приглушенно, хотя некоторые критики уже успели написать, что он «слишком великолепен». Настоящие музыканты отказались от комментариев, понимая, что ухо должно привыкнуть и настроиться на такую музыку, прежде чем начинать ее критиковать. А сегодня вечером многие любители с облегчением убедились, что Йошбим может петь и на итальянском языке, с использованием стандартного набора вздохов и кривляний.