Черные береты - Иванов Николай Федорович. Страница 20

– Багрянцев, – поняв, что интересует Тарасевича, так же тихо и однозначно ответил Пшеничный.

Мишка? Мишка! Мишка, стервец. Победа! Этот не упустит. Он сшибет все паруса и реи. Теперь можно и в тюрьму. Хоть в Моабит. Спасибо, Арнольд Константинович. Радовался ли кто из узников когда-нибудь твоему появлению? Но Мишка, Мишка! Откуда он свалился? И сразу – в десятку!

– Он просил еще передать на словах, что будет ждать тебя у въезда на аэродром. Будь готов.

Андрей, сдерживая волнение, ничего не переспросил и не доуточнил – расспросы ни к чему, капитан и так говорит уже слишком много.

– Да, – Арнольд Константинович задержался у выхода. – Хочу чтобы ты знал: вчера я написал рапорт на увольнение в запас. Я не желаю быть начальником тюрьмы, в которую сажают таких, как ты. Прощай. Удачи вам.

Широки плечи у капитана – чтобы выйти, надо открывать дверь полностью. Поэтому долго смотрел на Пшеничного Андрей, виновато улыбаясь. Рапорт капитана – это поступок. А то, что он сделал сейчас – должностное преступление. Что значит было пойти на него человеку, тридцать лет верному своему долгу и присяге? Вот времена…

А Мишка… Что же он задумал? Капитан сказал: «Удачи вам». Значит, надо выстроить всю цепочку, попробовать предугадать его мысли, возможные действия.

В аэропорт его, конечно, повезут в милицейском «воронке». Там… Нет, надо начинать раньше. С этой камеры. Сюда войдут представители латышской полиции, наденут наручники. Наручники будут, это вне всякого сомнения. В тюремном дворе сажают в «воронок». Один латыш сядет рядом с водителем, двое с ним.

Так, теперь дорога в аэропорт. При въезде на поле постовой из транспортной милиции остановит машину для проверки документов. Мишка ждет именно в этом месте. Значит, ему надо, чтобы машина остановилась. Налет? Спокойнее, просчитаем все другое…

А что другое? К тому же Мишка – спецназовец, а не дипломат, он приучен к делу, он нацелен «на взятие», а не «отмывание». А если неудача? Знает ли он, на что идет? Может, остановить его, попытаться самому выбраться? А как самому? Если посадят в самолет, то – все. В лучшем случае вот такая же камера на несколько лет. Но за что? Да еще в то время, когда найден «парусник». Убийцы будут разгуливать на свободе, а он, отдавший родине все, садись на баланду? Чтобы лет через десять-пятнадцать перед ним расшаркивались: ах, извините, время было такое сумбурное, заполитизированное, мы ошиблись.

Не извинит. Если Мишка все просчитал и поможет освободиться – он скажет ему только спасибо. А тот должен просчитать все случайности. Только бы ни в какой степени не вмешивал в это дело ОМОН. Такую жертву он принять не сможет. Отряд – это его жизнь, это и память о Зите. Первые удостоверения омоновцев выписаны ее рукой, первый семейный вечер в отряде организовала и провела она – откуда только решимость и способности появились. Просто очень хотела помочь ему поставить отряд на ноги…

– Тарасевич Андрей Леонидович? – наверное, специально с ужасным акцентом спросил у него один из рослых латышей, когда конвойные вывели его к желто-грязному милицейскому «уазику».

– Старший лейтенант Тарасевич Андрей Леонидович, – презрительно оглядев новоявленного иностранца, поправил Андрей.

Однако латыш не оскорбился, хотя усмешкой дал понять: посмотрим, как станешь себя вести через несколько часов в Риге. Достал из «дипломата» двое наручников.

Теперь Андрею предстояло самое главное: не дать приковать себя к сопровождающему. Быстро, насколько это не могло вызвать подозрений, протянул вперед обе руки. И лишь только щелкнул замок, пошел к машине. Вторые наручники пусть держат для аэродрома. Когда поведут к самолету. Если поведут. И надо сесть на лавку, которая по ходу открытия двери. Сама дверь без ручки, вернее, ручка у старшего, только он может вставлять ее в паз и открывать замок. Мишка достал такую же? Спасибо, Арнольд Константиныч. Не дать приковать себя к охране.

Начал сморкаться, вытирать нос правым рукавом – преступников приковывают за правую руку. Брезгливо морщитесь? Отлично, мне ваше мнение до фени, поморщимся потом вместе. Охрана села: один напротив, второй – рядом. Старший захлопнул дверь, сел в кабину, посмотрел в кузовок через зарешеченное окно. Довольно улыбнулся. Тронулись.

А если у Мишки что-то не получится? Сорвется? Тогда он сам развернется у самолета. Он станет биться насмерть. Просто так, аккуратненько, без проблем и синяков им его не увезти. Пусть и стреляют, он готов вызвать на себя огонь и даже погибнуть, чем оказаться на территории суверенной и свободной от совести Латвии. Думал ли когда-нибудь вернуться именно таким образом в родной город? И в страшном сне не могло привидеться подобное. Интересно, а какие сны снятся Горбачеву? Трогает ли его кровь, льющаяся уже по всей стране?..

Зарешеченная дорога спереди, зарешеченная сзади. Но дорога сейчас не нужна. Надо расслабиться, показать, что надломлен, погружен в свои невеселые думы. Смирился. Отдался течению судьбы. Пусть и охрана не волнуется. Но ноги для прыжка или толчка приготовим, подтянем, будто ненароком. Аэропорт недалеко, ехать всего несколько минут. Не смотреть в окно, его цель – дверь. И то только в тот момент, когда остановятся у поста. Он четко представляет это место: деревянная будочка постового около полосатых, кажется, красных ворот. Рядом двухэтажное здание транспортной милиции, затем кафе, цветочный базарчик, автобусные остановки и лес. По другую сторону – сам аэровокзал, стоянка такси, спуск к туалетам и электричке. Куда лучше бежать? В любом случае – в разные стороны с Мишкой. Только бы не попался он.

За размышлениями вроде спокойно и незаметно, а на самом деле до впившихся в ладони ногтей подъехали к аэропорту уже так близко, что гул самолетов начал заглушать машину. Сбавлена скорость, и вот, неловко дернувшись, «уазик» наконец остановился. Открылась дверца кабины, и в тот же миг среди постороннего уличного гама и шума, сам вроде посторонний, прозвучал сигнал:

– Эй, там, приготовиться.

И в то же мгновение, не давая времени додуматься до смысла или даже просто заволноваться охране, точный удар в скважину для ручки на дверях:

– Пошел!

Ласточкой, локтями вперед, через ничего не понявших сопровождающих бросился Андрей на дверь. А секундой раньше она распахнулась, и ударил свет в глаза, и в этот свет вылетел, ударившись коленями о порожек будки, Тарасевич. И, как учили на физподготовке, повернулся боком к замызганному, в пятнах соляры, асфальту, чтобы смягчить удар. Дверь мгновенно захлопнулась, отрезав охрану. Что-то закричал старший, из-за спешки неловко вываливающийся из кабины.

– Ходу, – подхватил Андрея за шиворот Багрянцев, помогая одновременно и встать, и сразу взять скорость.

– Стой, стреляю, – уже на чисто русском, без картавости, прокричал латыш.

Но он, наверное, заметался, выбирая – бежать за преступниками или сначала открыть застрявших ловушке помощников. По крайней мере выстрелы раздались, когда Мишка и Андрей уже врезались в толпу, хлынувшую к подошедшему как раз к стоянке автобусу.

– Держи, держи их, – закричало несколько человек, но разве можно давать людям, часами маявшимся в ожидании вожделенного автобуса, право выбора, – бежать неизвестно за кем да еще под грохот пальбы, или наконец-то втиснуться в транспорт. Нет, Мишка не только волкодав-хвататель, он еще и психолог. И в лес друзья вбежали одни, не обращая особого внимания на стрельбу: они-то различают, когда стреляют по цели, а когда от отчаяния.

– Левее, – бросил короткую команду Мишка, и Тарасевич понял, что тот наверняка вчера полазил здесь не один час.

Лес быстро расступился, кланяясь мелкими кустарниками проносящимся по шоссе машинам. Не обращая на них внимания, Мишка нырнул в трубу под полотном дороги, захлюпал по воде. Сгибаясь в три погибели, пропустив схваченные наручниками руки меж ног, рискуя после каждого неловкого шага воткнуться в мутную воду носом, Андрей шел за ним.

– Привет, – после того, как вновь углубились в лес и немного попетляли по нему, остановился наконец Мишка.