Пенелопиада - Atwood Margaret. Страница 1

Маргарет Этвуд

Пенелопиада

Margaret Atwood

The Penelopiad

© O.W. Toad Ltd., 2005

© Анна Блейз, перевод на русский язык, 2006

© Livebook Publishing, оформление, 2022

Посвящается моей семье

Как ты блажен, Одиссей многохитрый,
     рожденный Лаэртом!
Ты жену приобрел
     добродетели самой высокой ‹…›
Да! Между смертными
     слава ее добродетели вечно
Будет сиять на земле.
     И на полные прелести песни
О Пенелопе разумной
     певцов вдохновят олимпийцы.
Одиссея, XXIV, 192-198
Так он сказал и, канат корабля
     черноносого взявши,
Через сарай тот канат перебросил,
     к столбу привязавши.
После вздернул их вверх,
     чтоб ногами земли не касались. ‹…›
И под петлями сетей
     ужасный покой их встречает, —
Так на канате они
     голова с головою повисли
С жавшими шею петлями,
     чтоб умерли жалкою смертью.
Ноги подергались их,
     но не долго, всего лишь мгновенье [1].
Одиссея, XXII, 465-473

I. Презренное искусство

Пенелопиада - i_001.png

Теперь, когда я умерла, я знаю все. Я мечтала, что смогу так сказать, но и это мое желание не сбылось, как и многие-многие другие. Несколько ничтожных фактов – вот и все, что я узнала нового. Что и говорить, любопытство утолено, да цена высоковата.

С тех пор как я умерла – стала такой, как теперь: бескостной, безгубой, безгрудой, – я узнала кое-что, о чем предпочла бы не знать, как бывает, когда подслушиваешь под окном или вскрываешь чужие письма. А вы хотели бы читать мысли? Не советую.

Сюда, под землю, каждый приходит с мешком, вроде тех мехов, куда упрятывали ветра, только наши мешки набиты словами: словами, что ты высказал сам; словами, что ты услышал; словами, что были сказаны о тебе. У одних мешки тощие, у других – огромные; мой не так уж и мал, хотя слова в нем большей частью – о моем знаменитом супруге. «Как он водил ее за нос!» – говорят одни. Да, это он умел – водить людей за нос. «И все сошло ему с рук!» Верно, он и это умел – выходить сухим из воды.

Как ему удавалось внушать доверие! Многие верили, что его версия событий и есть истинная – ну, плюс-минус парочка трупов, прекрасных соблазнительниц и одноглазых чудищ. Даже я ему верила – временами. Я знала, что он каверзник и враль, но думала, что уж меня-то он избавит от своих врак и каверз. Или я не хранила ему верность? Или я не ждала столько лет, отвергая все – почти неодолимые – соблазны? И во что я превратилась, когда эта его официальная версия получила признание? В назидательную легенду! В розгу, чтобы учить других женщин! Отчего те не способны на такую преданность, такую надежность, такое самопожертвование, как я? Вот о чем запели все в один голос – все эти рапсоды и сказители. «Не надо мне подражать!» – пытаюсь я докричаться до вас – да, до вас, слышите? Но, когда я силюсь это выкрикнуть, слышно лишь уханье совы.

Само собой, его изворотливость, его лукавство, плутоватость, его… как бы это сказать… неразборчивость в средствах бросались в глаза, но я предпочитала не замечать их. Я держала рот на замке, а если открывала – только чтобы вознести ему хвалы. Я не спорила, не задавала неудобных вопросов, не копала слишком глубоко. В те дни я мечтала о счастливой развязке, а вернейший путь к счастливой развязке – не отпирать дверей и мирно спать, пока бушует буря.

Но, когда буря миновала и жизнь потекла уже не так легендарно, я обнаружила, сколь многие смеются надо мной за глаза – и как они потешаются, как отпускают шуточки на мой счет, невинные, и грязные; как из меня лепят сказку, а то и несколько, и совсем не таких, какие мне хотелось бы о себе услышать. Что может женщина поделать с постыдной сплетней, разлетевшейся по свету? Попытайся она оправдаться – и любые ее слова прозвучат подтверждением вины. Так что я предпочла подождать еще.

Но теперь, когда все рассказчики выдохлись, настал мой черед. Теперь я сама расскажу сказку. Решиться на такое мне дорогого стоило: стряпать побасенки – презренное искусство. Забава для старух и бродячих попрошаек, слепых певцов, служанок да детворы – всяких бездельников, которым времени не занимать. Когда-то меня подняли бы на смех, вздумай я строить из себя рапсода: жалкое это зрелище – аристократка, опустившаяся до возни с искусством; но сейчас-то какое мне дело до общественного мнения? Мнения общества, собравшегося здесь, под землей? Мнения теней? Отголосков? Так что решено – я спряду свою нить.

Загвоздка в том, что говорить мне нечем – у меня нет рта. Мне не удастся изъясняться внятно для вашего мира, мира тел, языков и пальцев; да и слушателей у меня по вашу сторону реки раз-два и обчелся. Если кому и под силу уловить случайный шепот, случайный писк, слова мои для них – всего лишь ветер в сухих камышах, голос летучей мыши, мелькнувшей в сумерках, тягостный сон.

Но я всегда была непреклонна. «Терпеливая» – так меня называли. Я доведу свою затею до конца.

II. Партия хора

Пляска с веревками

Служанки мы.
Ты нас убил
несправедливо.
Мы босиком
в петлях плясали
ни за что ни про что.
С каждой богиней,
     царицей и девкой
тешился ты
без разбору.
Меньше стократ
мы совершили —
а ты осудил нас.
Властвовал ты
грозным копьем,
словом хозяйским.
Любовников кровь
мы оттирали
с пола и лавок,
с дверей, со ступеней,
на коленях в воде;
ты стоял и глазел
на ноги наши босые;
ни за что ни про что
тешился нашим страхом,
пил его с наслажденьем.
Рукою взмахнул —
и любовался
нашей последней пляской.
Ни за что ни про что
на смерть осудил нас.