Молчание (СИ) - Булахов Александр. Страница 4

— Какая, к черту, ледяная корочка?! Что за бред?! — разозлился Максим Викторович. — На улице плюс десять, а ты мне про ледяные корочки вкручиваешь.

— Не верите, сами сходите, посмотрите! — обиделся Рыжов. — Какой смысл мне вам врать?

— Ладно, Рыжов, топай к своим, пускай похмелят. Я сам разберусь, в чем тут дело.

— Как скажете! — рявкнул Рыжов и хлопнул дверью.

Магамединов просидел минут десять, глядя на дверь пустым, отрешенным от реальности, взглядом, а затем позвонил заведующему хирургическим отделением Николаеву:

— Паша, дорогой ты мой человечек, мне тут Рыжов наплел, что у вас стена в двенадцатой палате покрылась ледяной корочкой. Пьяный он, что ли?

— Насчет Рыжова я не знаю, я его трезвым и не видел, по-моему. А про двенадцатую — так и есть, Максим. Холод там арктический. Главное, что смешно — в остальных палатах люди у меня чуть ли не до трусов раздеты, такая жара, а в двенадцатой этой проклятой пациенты, как французы под Смоленском, в перчатках и шапках лежат под тремя одеялами. И все до одного просятся домой. Нонсенс!

— Бред какой-то. Я, Паша, после обеда к вам поднимусь. Хочу увидеть все своими глазами.

— А я разве против, Максим? Я только «за»! Бери коньяк и поднимайся, — прокашлял в ответ Николаев и отключился.

В тот же день в двенадцатую палату ожогового отделения поступил больной с ожогами первой-второй степени — старикашка лет семидесяти. Ожоги у него были серьезные, бинты прилипли к коже, пострадало около семнадцати процентов тела.

В семьдесят лет не каждый старик способен стойко переносить такие невзгоды. Этот же выглядел бодрячком, улыбка не сходила с его лица.

— Ну что, ребятушки, будем знакомиться. Федором Ивановичем меня зовут. Сосед я хороший, веселый. Ночью не храплю и воздуха не порчу. Стариковская бессонница. Э-хе-хе… А вас как кличут?

— Трое больных двенадцатой палаты оживились, увидев нового соседа. Всем троим было не больше пятнадцати лет.

— Меня Даня Пузырёв, — вскочил с кровати самый младший и самый толстый паренек и показал пальцем на свою ступню. — Это я ракету на даче запускал.

— Вечно ты, Пузырь, вперед лезешь, — зарычал на Даню мальчишка постарше. — Захлопнись, а то в табло получишь.

Услышав ругань, Федор Иванович, который в это время шуршал пакетами и перекладывал мелкий скарб в тумбочку, резко повернулся лицом к ребятам. В руках у него красовались три больших яблока.

— Ну-ну! Не ссориться! Ловите, ребятушки!

Федор Иванович кинул яблоко Пузырю. Тот его охотно словил и положил на свою тумбочку. Следом старик кинул яблоки Груше и Васе — мальчишкам постарше Даньки. Яблоко для Груши упало прямо ему на кровать, он схватил его здоровой рукой и спрятал под подушкой.

Яблоко Васи упало на пол и закатилось под кровать. Вася не сдвинулся с места. Он только ухмыльнулся и продолжил лузгать семечки. Федор Иванович строго посмотрел на Васю поверх очков:

— Эй, парень, семки-то отложи, а яблочко подними. С моего сада яблочки, своими руками сажал-выращивал. Не обижай дедушку.

Вася недовольно фыркнул, после чего все же наклонился и достал из-под кровати свое яблоко.

— Вот и молодец, — похвалил парня Федор Иванович. — Как звать-то?

— Ну, Василий. А чё?

— Да, так. Тоже ракету запускал что ли, Василий?

Вася аж передернулся, вспоминая, как все было на самом деле:

— Да не. Мать попросила кастрюлю с супом с плиты на стол переставить… Дура такая. И суп этот дурацкий…

— Не стоит мать обзывать дурой, — сделал замечание Васе Федор Иванович и продолжил перекладывать свои вещи в тумбочку. — Ничего, ты парень молодой, здоровый, до свадьбы заживет.

— Это сколько ж мне еще терпеть? — спросил в шутку Василий. — Лет так двадцать?

Старик на этот вопрос ничего не ответил — пропустил мимо ушей и посмотрел на Грушу, которого распирало от того, что у него никто ничего не спрашивает.

— Ну, а тебя как звать? — спросил Федор Иванович.

— Грушин Виталик, — выкрикнул Груша. — Я в будку электрическую полез с пацанами. Чуть не сгорел, вспыхнул, прямо — пых! Как факел!.. Мы там сигареты прятали. И вот… А вы, дедушка, как здесь очутились?

— О-хо-хо… Да, кастрюлю на себя с кипятком возьми, да опрокинь. Нес ее по коридору, а навстречу — внучок Егорка из зала прямо под ноги порскнул, постреленок. Хорошо, хоть на него не попало. Ох, и орали мы с ним! Он — от страха, я — от боли…

Федор Иванович достал из тумбочки газету кроссвордов, ручку и лег на свою кровать.

— Холодища! — постукивая зубами и ёжась, пожаловался Груша.

— Это у тебя температура поднимается, — предположил Вася.

— Василий, тут и вправду холодно — жуть как холодно! — влез в разговор Пузырь.

Вася кинул на него злой взгляд и рявкнул:

— Отзынь, щегол! Меньше двери нараспашку оставляй.

— Может, батареи отключили? — заметил Груша.

Вася встал с кровати, подошел к батарее, дотронулся до нее рукой… и резко отдернул ее.

— Блин! Аж обжегся, — завопил он. — Не, батареи работают. Это от окна, видать, сквозит.

— Эх, не поверишь, дедуля, как здесь скучно, — простонал Пузырь. — Просто словами не передать.

— Я тебе не дедуля, а Федор Иваныч, — произнес строгим голосом старик, положил газету на тумбочку и переспросил. — Скучно, говоришь?

— Не то слово, — кивнул Данька.

— Ну, чтоб вам не скучно было, может, рассказать вам всяких интересных историй про эту самую больницу? — предложил Федор Иванович. — Я здесь раз пять лежал, много чего наслушался. Хотите?

— Ух, ты! Конечно, хотим! — воскликнул Пузырь. — Расскажите, Федор Иванович! Пожалуйста!

Вася закинул огрызок под кровать и внимательно посмотрел на старика.

— Страшилки? Или всякая ерунда про диагнозы? — поинтересовался он.

Федор Иванович в ответ многозначительно улыбнулся.

— Ну, ребятушки, слушайте, — начал рассказывать свою историю старик, и его глаза засветились каким-то фанатичным блеском. — Давным-давно, лет, может, тридцать тому назад, привезли в эту больницу одного тяжелого больного с язвой кишки. Врач его посмотрела, туда-сюда, анализы взяла, и, конечно же, укол поставила. От боли. Лежите, говорит, отдыхайте, а завтра мы вам эту язву заштопаем…. А у этого больного на шее висела малюсенькая коробочка, навроде спичечного коробка, только меньше, конечно. На цепке. А что внутри лежало — он никому не говорил. Только щупал все время свою коробочку, проверял — на месте ли. А ночью проснулся он от жуткой боли. Не помог укол-то. Вздулся у него живот, как воздушный шарик, из-за чего бедняга и скончался.

Груша резко сел на постели, достал из тумбочки яблоко и приложил его к правому глазу.

— И это все, что вы хотели рассказать? Скукотища! Обычное дело для наших больниц. Помер и помер, чего тут страшного?

— Груша, ну чё ты, дай дослушать! — зашипел на Виталика Пузырь.

— Самое интересное впереди, — продолжил свой рассказ Федор Иванович. — Вот лежит он в морге, на цинковом столе, голый, только коробочка на шее…. Патологоанатом эту коробочку увидал, любопытно ему стало — что за вещица? Цепочку с мертвеца снял, и так коробчонку крутил, и эдак — не открывается. Ключик что ли нужен — непонятно. С досады взял он и разломал коробку к черту. А она пустая. Плюнул тот врач, повернулся было к трупу, но тут краем глаза увидал…

Старик сделал длинную паузу. Видимо, опытный был рассказчик.

— Чего он увидал? — наконец, вскрикнул любопытный Василий.

— А вот чего. Посыпался вдруг из коробчонки порошок, сыплется и светится, мелкий, как пыль — в воздухе облачком клубится и… Как живое вдруг подплыло это светящееся облачко к врачу — патологоанатому, да на руки ему и осыпься. Он, было, вздрогнул, но боли никакой нет — порошок и порошок. Хотел смахнуть… И вдруг видит: рука его на глазах начала трескаться и крошиться! Кусочками на пол падает и рассыпается в пыль.

— Вот это да! И что он так весь в пыль и превратился, да? — спросил Пузырь. — Я видел похожее в одном ужастике, там вампир был, его на солнце вытолкнули, и он, прям, сгорел весь и тоже в пыль превратился, только в черную, и просыпался весь на пол! А еще…