Спецназ, который не вернется - Иванов Николай Федорович. Страница 22

— В ущелье.

Оно пробивалось меж двух вершин и оказалось столь настойчивым, что проторило-таки себе путь. Горы сбрасывали ущелье со своих плеч вниз, перекрывали его валунами, засаживали лесом, перегораживали плотинами-скалами. Но где изворотливостью, где прыжком, оно карабкалось вперед и в итоге тянулось и тянулось по Чечне и, раздвинув каменные громадины, вырвалось на свободу с другой стороны гряды.

Туда, где свобода, рвались и отступающие.

Но кроме гор, против ущелья ополчился еще и человек. Не успел Заремба пробежать километр и иголкой вытащить за собой коротенький кусочек своей ниточки, как настороженный слух уловил голоса. В рассветном лесу, среди яростного гомона птиц, которым словно платили из райского фонда «зелененькими» за восхваление дня, — людские голоса слышны всегда очень далеко.

Разведчики замерли.

— Чечены, — не разобрав ни единого слова, сказали почти одновременно.

— Если уж федералы объединились с полевыми командирами против нас, то эта сумочка, — Туманов кивнул на пояс Зарембы, — стоит многого и портит кровь как одним, так и другим.

— Уничтожить, что ль? — Заремба приподнял пояс. Веса — кот наплакал, а сколько шума и трагедий…

— Это роли не сыграет, — впервые после смерти Марины заговорил и Волонихин. — Вместе с сумочкой им нужны и мы. Потому что прикоснулись к какой-то тайне.

— Надо делать ноги, — подвел резюме Туманов и посмотрел на командира.

— Что мы и делаем уже два дня, — сказал Заремба.

Делать ноги на этот раз можно было только прыжком в сторону. Спешно заполнив фляги водой из небольшого ручейка, на ходу набросав в них обеззараживающих таблеток, спецназовцы начали карабкаться по достаточно отвесному склону, стараясь не оставлять следов и примет. Через какое-то время боевики и феодалы столкнутся. Примут ли они бой, если добиваются одной цели?

Чем выше поднимались, тем гуще становился лес. Он глушил голоса боевиков, и вновь необоримо звучали весенние птичьи трели. Зато внизу, на дне ущелья молот опускался на наковальню. Когда окажется, что впустую, как же рассвирепеют кузнецы! С какой злобой и ненавистью продолжат поиск виновников бесполезного замаха! Только и кузнецы ковали железо не один год. Идти только по дну оврага было бы слишком просто, и потому на склоны легли и молоточки подмастерий. С обеих сторон.

Спецназовцам обращать внимание на следы теперь не оставалось времени, и они просто бежали в гору, выскальзывая, выдавливаясь наверх. Вверху их ждало только солнце, а оно — не стреляет.

Стреляют люди под солнцем.

Первый выстрел в оставленном позади ущелье прозвучал одиноко, словно и раздался-то со страху или случайно. Однако стрелка очередями поддержали соседи, и через мгновение лес внизу превратился в тир, где каждому дозволили стрелять в свое удовольствие, в любом направлении и из любого вида оружия. Бой без правил, только на выживание.

— Им это нужно было? — просипел Заремба, имея в виду спецназ. Если им требовались документы, неужели нельзя было отвернуть от боя, избежать столкновения? Где разведка? Прикрытие? Куда смотрел командир? А теперь положит на этих склонах головы ни в чем не повинных, ничего не понявших в этой войне ребятишек, а толку-то?

Про боевиков не думалось, жалел своих. Пусть даже они и шли против «Кобры».

— Ума большого не требовалось, — согласился Туманов. Ружье только вскинь, а потом лишь успевай подносить патроны.

Неизвестно, сколько бы продолжался бой в ущелье, не появись в небе вертолеты. Стрелять они, конечно, не могли из боязни зацепить своих, но нужный эффект произвели: огонь начал постепенно слабеть. Противники разъединялись, отступали, загораживались все новыми и новыми деревьями, за стеной которых уже не мелькали. А не видя врага, новички успокаиваются, дают передышку оружию.

— Теперь окажемся виноваты еще и в том, что вывели десант на засаду, — продолжал угадывать дальнейшую судьбу пограничник.

— Пора идти, — поднялся Заремба. Оказалось, не о бое размышляли, а под прикрытием разговоров о нем дали себе небольшой отдых. — Нам все время нужно идти.

Вертолеты принялись зависать, опускаться — скорее всего, подбирать убитых и раненых. Неужели командир десанта не услышал боевиков? Ведь те шли, не таясь и не веря, что кто-то окажется у них на пути. Судить за такую безалаберность или заставлять самого везти погибших домой и вручать матерям! Сразу бы почувствовал цену жизни подчиненных…

Думал так, примеряя на себя место командира. Значит, не отошла еще армия от сердца, он еще и ней, в ее проблемах. Неужели нельзя будет вернуться? Неужели расставание — навсегда? Кажется, десант отправлял не только раненых, но сворачивался и сам. По крайней мере, слишком часто опускались «вертушки». Значит, одной заразой стало меньше.

Зато оставшаяся разошлась не на шутку. Поняв, что волей случая ущелье впереди проверили федералы, они тоже полезли на склоны, разделившись традиционно на две части, но все равно имея достаточное численное преимущество перед спецназовской троицей.

— От боя не уйти.

Туманов, произнесший фразу, сам же и виновато развел руками — извините, что говорю правду, Но так случится на самом деле.

— Значит, будем биться, — спокойно отреагировал Заремба. Но хода не сбавлял. Бой откладывается на последнюю секунду. Бой свяжет по рукам и ногам, накроет паутиной, понастроит преград. В тылу врага хороша разведка, но если она обнаружена — начинается постепенное преследование или захват. Уничтожение. Убийство. Про плен ни под каким предлогом и видом подполковник не хотел и думать. Однажды ему самому пришлось освобождать разведчиков ГРУ, наводивших самолеты на лагеря чеченцев и захваченных боевиками. Ворвались на базу, где мучили ребят, стремительно, но все равно поздно: отрубленные головы разведчиков валились на земле, животы были вспороты. После отыскали и старинный меч, которым убивали пленников.

Единственное утешение от операции — в одном из блиндажей обнаружили трех женщин-строителей, несколько недель томившихся в заложницах и наложницах.

До момента, пока их не отправили в Москву в госпиталь, они плакали, не имея сил рассказать о себе и о том, что с ними произошло. Хотя весь ужас, который претерпели они, к тому же на свою беду все белокурые, можно было представить. Вот тогда Заремба и поднял над своей БМП красный флаг — в знак протеста против того, что сотворили со страной и людьми сегодняшние политики…

И за Марину боялся в первую очередь не потому, что на ее плечи лягут какие-то походные неудобства. Страшнее смерти мог стать плен. Бывает, что у пленниц отбирают нижнее белье только затем, чтобы банда, выстраивающаяся каждый вечер к ним в очередь, не теряла время на раздевание…

— Командир, я вернусь, — вдруг неожиданно остановился Волонихин.

— Куда?

— Туда, — он махнул рукой в сторону предгорья, где осталась могила Марины.

— Мы когда-нибудь вернемся обязательно, — не до конца понял Заремба.

— Нет, я боюсь, что ее разрыли.

— Не говори глупостей, — отмахнулся и Туманов. — Ты соображаешь, что говоришь?

— Говорю именно потому, что соображаю.

— Хорошо, — неожиданно быстро согласился Заремба. — Но мы возвращаемся все.

И повернул от нацеленной вершины.

— Нет, — снова не согласился доктор. — Я пойду один. И потом уведу за собой банду.

— Здесь командую и распоряжаюсь я, — напомнил Заремба.

— Никто уже никем и ничем не распоряжается.

— Что?

Подполковник подошел вплотную к доктору, взял его за грудки. Оказался он пониже ростом и не сказать, что пошире в плечах, но тот, кто позволяет себе сделать подобное, сильнее хотя бы духом.

— Ты станешь выполнять мои команды, — отчетливо, как маленькому, проговорил спецназовец. — Запомни это. До той минуты, пока не окажемся за пределами Чечни, ты — мой подчиненный.

Волонихин не сопротивлялся. Он устал, измочалил свою душу мыслями и искал утешения или смерти. И Заремба прекрасно его понял.

— Все сделаем по совести и по-человечески.