Хочу тебя испортить (СИ) - Тодорова Елена. Страница 28

Внизу живота будто горящий груз сбрасывают. Тянет и жжет там.

Как же это приятно… Волшебно… Невыносимо… Необратимо…

Нервно и спешно перемещаю пальцы на шею Кирилла. Мне просто… Вдруг очень сильно хочется потрогать его всего. Впитать как можно больше. До плеч торопливо, но благополучно добираюсь. Поражаюсь их мощи и твердости. И все же больше всего меня изумляет то, что Кирилл все это время не двигается. Мысленно уговариваю его выдержать так подольше. Кажется, тогда все мои действия останутся случайными и незаметными.

Все, что между нами происходит… Сейчас это все ощущается очень важным. Самым важным. Настолько, что внешний мир исчезает.

Мои губы достигают своей цели. Невесомо сливаются с губами Кирилла. Я ловлю его дыхание и греюсь. Дальше не соображаю, что делать. Он рвано тянет воздух и, распахивая шире свои губы, раздвигает ими мои. Еще не целует. Нет, не целует. Я ведь знаю, как он это делает. Сейчас Кир медлит, будто не решается переступить черту.

Стоп!

Боже!

Я знаю?

Я знаю!

— Это ты… Это был ты…

По его телу прокатывается новая волна дрожи. И… Одному Богу известно, чем бы все это закончилось, если бы не телефонный звонок. Мелодичная трель и яркая подсветка смартфона заставляют нас резво отскочить друг от друга.

— Боже… — я прячу лицо в ладонях. — Боже мой… Боже мой…

Разорванно выдыхаю и натужно вдыхаю.

Вслушиваюсь в тихий скрип кровати и удаляющиеся шаги. Только после этого убираю от лица руки и соскальзываю на пол, чтобы схватить слетевший со столика телефон.

— Да… — голос дрожит. К глазам подступают слезы. — Я слушаю, — добавляю немного тверже после задушенного откашливания.

— Все нормально? — на том конце — обеспокоенный Чарушин.

— Да, конечно!

— Бойка не обижает тебя?

— Нет, Артем… Он… У нас все в порядке.

25

После той ночи наши с Кириллом действия поистине слажены. Делаем вид, что друг для друга не существуем. Не знаю, чем руководствуется он. Я же действительно предпочла, чтобы те тридцать-сорок минут исчезли и затерялись в космическом пространстве.

Какой черт меня подбил? Зачем призналась ему, что мне понравилось? Боже, почему именно ему?! А Кир? Что он делает? В какие игры играет? Почему обманул меня? Зачем вообще поцеловал?

Господи, он, скорее всего, ошибся и перепутал меня со своей девушкой. Понятное дело, что не хотел усложнять наши отношения и делать их неловкими. Но я-то! Возьми и ляпни, что он, мой сводный брат, меня взволновал! До конца жизни не смыть этого позора.

Забыть! Срочно забыть!

Только как, если стоит лишь прикрыть глаза и воспоминания накрывают. Теперь еще и свежие. Зачем я его трогала? И он… Он ведь позволял. И лизал мои пальцы. Почему эмоции не притупляются? Какой стыд! Эти воспоминания до сих пор меня волнуют.

Еще никогда мне не было так стыдно за свои мысли и ощущения.

Почему он? Только не он!

Мне не нравится, что я все больше о нем думаю. Меня это тревожит. Доводит до паники. И что-то болит в груди, когда Кирилла вижу. Может, у меня просто физические проблемы с сердцем?

— Мам, когда Роман Константинович говорил приехать на обследования? — спрашиваю после очередной беспокойной ночи.

Чувствую себя такой вялой и слабой, даже аппетита нет, хотя стол заставлен моей любимой едой.

— А что такое? — вскидывает взволнованный взгляд мама. — Ты себя плохо чувствуешь?

— Нет, — спешно отзываюсь я. — Просто забыла отметить в планере.

— Роман Константинович говорил в середине декабря появиться. Но если тебя что-то беспокоит…

— Нет! Я же сказала, мам. Почему ты всегда обостряешь? — говорю более эмоционально, чем должна.

Мама это тоже подмечает. С некоторым удивлением смотрит на меня, но молчит. Благо, пару секунд спустя на кухне появляется Ренат Ильдарович, и разговор уходит в другое русло.

Я сижу как на иголках. Поглядываю в дверной проем в надежде, что появится Кирилл. Стыдно даже себе признаваться, но в предвкушении того, что увижу его, в груди оживает та самая жар-птица и щекочет меня своими крыльями.

Ох, Боже мой, лучше бы это были проблемы с сердцем…

— Мне сегодня пораньше нужно, — сбегаю я, в конце концов.

Сама от себя, кажется… Ведь Бойко плевать на мое присутствие.

Еще и на улице, как назло, дождь льет. Зонт слабо защищает. Ботинки, конечно, остаются сухими — к их выбору я отношусь ответственно. Болеть мне нельзя. Но колготки против секущих струй дождя защитить не удается. Ноги под мокрым нейлоном моментально промерзают и становятся ледяными. Торопливым шагом вхожу в корпус и спускаюсь на нулевой этаж, где у нас расположена гардеробная. Планирую отдать куртку и просушить колготки феном в одной из женских раздевалок.

Только добраться до окошка приема верхней одежды не успеваю. Едва схожу с лестничной клетки в коридор, навстречу мне, словно в фильме «Убить Билла», выступает «отряд смертоносных гадюк». Клянусь, пока они движутся ко мне, в ушах звучит тот самый саундтрек, когда они идут убивать. Понять не могу, что я сделала девушке Кира и ее подругам, но их намерения настолько очевидны, что я невольно пячусь. Потом торможу себя и замираю.

— Стой на месте, — командует Марина, хотя я и так уже стою. Подойдя, чуть ли не носом в меня утыкается. Манеры Бойко, что ли, перенимает? Ее подруженции обступают со всех сторон, и так как все они выше меня ростом, кажется, что весь кислород вытесняют. — Ах ты мелкая шалашовка! — кричит Довлатова.

И меня тотчас бросает в жар.

Путаюсь в своих эмоциях. То ли согласиться с ней, то ли оскорбиться… Ведь я почти поцеловала ее парня! Своего брата! Сводного… Но сейчас неважно. Мне, безусловно, стыдно.

Кажется, что она вывалила прилюдно мысли и воспоминания, которые я упорно пыталась подавить. Кажется, что все вокруг теперь точно знают, что я думаю и чувствую. Кажется, что я сейчас от ужаса умру на месте, и им не придется меня убивать.

— Они что, тебя толпой таскают, а? Отвечай! Ты была с Киром в той квартире? Была?! Бойко туда только трахаться ездит! Ты только с ним была? Или со всей пятеркой?! Грязная шлюха!

Марина вопит так громко, что уши закладывает. И непрерывно толкает меня. Когда я подаюсь назад, то получаю тычки от ее подруг. Но сильнее всего прочего меня оглушает стук собственного сердца.

— Девочки, девочки… Немедленно прекратите! — голос одной из сотрудниц академии прорывается в шум моего сознания, будто сквозь вату.

Догадываюсь, что это та милая бабуля из гардеробной. Еще слишком рано, чтобы здесь появился кто-нибудь еще.

— Что ты молчишь, дрянь?!

— Оставьте меня в покое, — выйдя из ступора, нахожу силы, чтобы защищаться. — Ни с кем я не была! И Бойко твой мне не нужен!

— Не была? Будешь врать, что не ночевала с ним на Садовой?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Нет, врать я не умею. Потому замолкаю. Почти не сопротивляюсь, когда эти идиотки подхватывают меня под руки и тащат в сторону выхода на задний двор. Едва успеваю перебирать ногами по ступеням, но упасть мне не дают. Со всех сторон держат. А потом… Как только мы оказываемся на улице под дождем, щеку продирает боль. Из-за водной стены, которая застилает глаза, я даже не сразу соображаю, что это Марина оцарапала меня ногтями. Вторую пощечину вижу отчетливо. И ощущаю, конечно. Но быстро забываю о боли. Шок сменяется злостью. Сама собой не владею, расталкивая растерявшихся девушек, налетаю на Довлатову и сваливаю ее на землю.

Ни разу в жизни мне не доводилось с кем-то драться. Наверное, эмоции, а их во мне очень много, придают сил и выжимают из моего тела максимум. Пока не очнулись мерзкие подружки Марины, седлаю ее и трамбую головой в размокшую землю. Страшно признать, но я, очевидно, тоже агрессор. Как же я негодую, когда чьи-то руки подхватывают меня и отрывают от долбанутой суки.