Пеплом по стеклу (СИ) - Сингер Эрлин. Страница 2

Видимо, в отместку за все колкости, которыми Китнисс приправляла свои комментарии к услышанной литературе, следующий месяц Хеймитч посвятил исключительно чтению исторических талмудов и хроник. Что, как ни странно, наконец сумело увлечь Китнисс. С подлинным вниманием она вникала в рассказы о цивилизации, существовавшей до Панема, о том мире, который она никогда не сможет увидеть, но к которому может мимолётно прикоснуться.

Ещё чуть позже «Айвенго» Вальтера Скотта вместе с «Графом Монте-Кристо» Дюма плавно перешли в цепкие руки Китнисс. Заставший её за чтением Пит выглядел несколько удивлённым, но, безусловно, довольным тем, что его подруга нашла себе занятие по душе. В оледеневших глазах Китнисс наконец мерцало тепло.

***

Ближе к середине лета врачи коллегиально решили, что отпускать Китнисс на прогулку дальше обширного парка медицинского центра отныне безопасно, а потому теперь она могла наслаждаться разнообразными красотами столицы Панема. Правда, исключительно в компании и исключительно под присмотром охраны. Судя по всему, оставлять её одну просто опасались — не то потеряется, не то навредит самой себе… или кому-нибудь другому.

То, что её боятся, Китнисс осознала, когда исследовала новейшую историю Панема, на последних страницах которой она умудрилась оставить немало ярких следов. Впрочем, сейчас настроения общественности мало беспокоили её, а в прогулках под надзором были свои плюсы: в компании Джоанны, Гейла, Пита и Хеймитча было не в пример веселее.

Китнисс могла признаться, что общество последнего было для неё более комфортным. Хеймитч ничего от неё не ждал: ни молниеносного возвращения памяти, ни изменения отношения к себе — зато он говорил с ней так, будто его мысли и речь были отражением её собственных, и развлекал её чтением вслух. Сказкотерапию тоже советовали врачи, но он стал первым, кто решил применить этот метод. Китнисс не могла бы сказать, когда она смеялась так же сильно, как на воображаемом суде над прекрасным принцем, вторгшемся на чужую территорию, испортившим не принадлежащее ему имущество и совершившим преднамеренное убийство дракона.

И конечно, она ждала его прихода. Она ждала и всех остальных, научилась получать удовольствие от посещений даже вечно ершистой Джоанны. Но только Хеймитчу удавалось принести за собой в её день желание узнать нечто новое. Китнисс пропустила момент появления первой трещины на внутренней ледяной корке.

***

Знойное панемское лето подходило к концу, когда Хеймитч ввалился в её палату с тем выражением лица, которое Китнисс сразу отнесла к категории крайне подозрительных. Как стало ясно довольно скоро, совершенно оправданно — на днях мистера Эбернети посетила гениальная мысль о возможности поездки в Дистрикт-4, к океану. Образ моря, большой воды, преследовал Эвердин с окончания прочтения романа Дюма, и пару раз она на самом деле обмолвилась о своём желании когда-нибудь воочию узреть красоту и буйство водной стихии.

— И они серьёзно разрешили тебе устроить эту поездку? — недоверчиво приподняла брови она. — Не боятся, что меня настигнет помутнение рассудка и ты пострадаешь?

— Китнисс, — собственное имя резануло ухо похлеще острой бритвы — всё же она слишком привыкла быть солнышком или дорогóй, — меня пытались убить сорок шесть трибутов на Арене и куча других людей по жизни, — с откровенной насмешкой (впрочем, насмешкой не злой, а скорее, дружеской) отозвался Хеймитч. — Как ты думаешь, представляет ли опасность одна двадцатилетняя девушка, потерявшая память?

— Вообще-то, мне двадцать два, — мимоходом сообщила Китнисс, прекрасно понимая, что скоро придётся собирать вещи. Впервые за последние несколько месяцев она окажется так далеко от места своего вынужденного заточения. Жаль, что из камеры своей памяти она всё ещё не нашла выход.

— Что, разумеется, существенно меняет дело, — пробормотал Хеймитч, выходя из её палаты и предупреждая о дате поездки.

***

И вот теперь она, как того и хотела, стояла на берегу океана. Воды его были тёмные, опасные и угрожающе-бурные. Вдали они, казалось, стремились выплеснуться за край горизонта, сливаясь с тёмно-серым небом — Китнисс повезло увидеть шторм. Стоя в месте, где человек был не властен, где от одного вида бушующей стихии захватывало дух, а сильный ветер доносил солёные брызги до её кожи, она не чувствовала одиночества. Вдыхая морской воздух, Китнисс ощущала странную свободу, как будто её оковы наконец стали рушиться, с воображаемым лязгом опадая с её одеревеневших кистей.

Осознавая странную потребность поблагодарить своего спутника за устроенную экскурсию к берегу океана, Китнисс повернулась к нему лицом… и замерла, поражённая идеальным совпадением радужки чужих глаз с безграничной серостью застывшего над ними неба.

— Хеймитч, — позвала Китнисс, вглядываясь в монохромный цвет его глаз; слыша, как покрывается трещинами её ледяная пустыня.

— Да, солнышко? — так привычно откликнулся он.

— Я тебя помню.

Комментарий к Память

Авторский коллаж, если кому интересно: https://sun9-39.userapi.com/impg/fSpBACaB_MdXLNXgGswlgE7naG-pGKKpxvjIgg/KVbdI1P1nhE.jpg?size=1280x1600&quality=96&sign=4f3630465a2cf6753474b1ee3f1855c6&type=album

========== То, что внутри [фасада] ==========

Они смотрят, но не видят

По национальному панемскому телевидению показывают многое. Камеры пристально, хищно следят за новым шоу, любезно предоставленным искушённой публике стилистами Дистрикта-12. Они ловят каждый всполох пламени, охватывающий трибутов беднейшего из Дистриктов, каждое движение этих обречённых на смерть юноши и девушки, каждый их жест и взгляд.

Больше всего внимания достаётся, конечно, ей — Девушке в огне, Огненной Китнисс, как прозвали её капитолийцы. Пламя, горящее вокруг неё и в её сердце, поражает. «Эффект Китнисс» захватывает жителей столицы, лишь усиливаясь благодаря словам Пита Мелларка, — теперь прицел камер становится в несколько раз сильней, Китнисс любят, Китнисс восторгаются, а её образу стремятся подражать.

Итогом истории «несчастных влюблённых» становится первая в истории Игр двойная победа (давшаяся Эвердин смертью товарищей по несчастью, трюком с ягодами и просчётом главного распорядителя, что, естественно, не волнует никого в Капитолии), да полные любви взгляды Китнисс в сторону Пита на камеру.

Разумеется, по панемскому телевидению не покажут, в чьих объятиях оказывается только что вернувшаяся с Арены победительница Семьдесят четвёртых ежегодных Голодных игр.

***

Когда приближается время Семьдесят пятых Игр, Третьей Квартальной бойни, телевизионщики доводят до белого каления Китнисс Эвердин, которая тем не менее не имеет права продемонстрировать своё раздражение, и всё же неотступно следуют за ней и Питом, пытаясь выцепить все подробности жизни теперь уже «счастливых влюблённых». По всем каналам Панема показывают до неприличия довольных победителей прошлого года…

…и они не знают, у кого Китнисс спрашивает совета по выживанию, ищет метод существования победителя; не знают, с какими кошмарами она борется по ночам.

Никто никогда не увидит, куда её приводит дорога в ночь объявления условий Бойни. Капитолийцы не знают, каким обещанием Китнисс сковывает себя и ментора.

***

После срыва Семьдесят пятых Голодных игр по панемскому телевидению перестают показывать Девушку в огне — отныне она становится государственной преступницей. Зато наступает черёд Пита Мелларка — голоса разума Капитолия, призывающего прекратить бунты и восстание.

И гнев Китнисс Эвердин на сообщение о захвате одного из двух её ближайших друзей, её преданного союзника, не попадает ни в объективы камер столицы, ни на записи камер заговорщиков. Гнев Китнисс Эвердин принимает агрессивную форму, осыпаясь ударами и проклятиями в адрес единственного человека, которому она всегда полностью и безоговорочно верила.

***

По панемскому телевидению показывают промо-ролики. В кои-то веки это не заслуга капитолийцев, а результат трудоёмкой деятельности команды Дистрикта-13.