Выстрелы с той стороны (СИ) - Кинн Екатерина. Страница 54

Майя уже не пробовала вырваться — смотрела на Сергея, а Сергей молчал.

— Хочешь знать, почему он этого не сделает? — спросил Старков, — Потому что это будет значить, что он меня испугался. Это испортит ему карьеру куда больше, чем женитьба на гейше. Так он может сделать вид, что ты для него недостаточно важна.

— Ты все равно противен мне, — оскалилась Майя. — Ты хуже всех.

— Почему? — Старков развернул ее лицом к себе. — Потому что в такой же ситуации я выбрал иное? Я не сбежал. Я сказал: "Возьми меня" — и он взял. А потом я услышал от нее то же самое — "ты хуже всех".

Было? Не было?

— Потому что теперь ты делаешь то же самое.

— Имею право. Поскольку я не трус. Как и ты. Мы похожи, Майя. Мы два сапога пара. Я даже твою ненависть люблю: она правильная, она — то, что надо. Ты такая… — он снова привлек ее к себе, — такая женщина сейчас… что это почти невозможно терпеть.

…Высокие господа, особенно по молодости, редко пользуются зубами, чтобы добраться до вены — больно, грубо, и слишком легко убить. Если они хотят именно убить, и убить больно — другое дело; а для цивилизованного потребления у них есть разные милые штучки. У Старкова был перстень с маленьким выкидным лезвием.

…А Сергей стоял и смотрел. Майя помнила, что Сергей ушел, она видела, как он уходил, пятясь, слышала, как у самой двери гаража споткнулся обо что-то. Она твердо знала, что его тут нет, но почему-то он был, стоял и смотрел. И клубилось вокруг него душное пятнистое облако — страха, унижения, нехорошего любопытства… и зависти. Он хотел — так. Как Старков.

Майя закрыла глаза и разрешила себе соскользнуть в тень. Теперь было уже всё равно. Совсем всё равно.

Очнулась она у себя дома, на своей кровати, под одеялом. Тело говорило, что с ним обошлись очень плохо, память — что с ним обошлись очень хорошо. До судорог хорошо. Ночь была — как серфинг в цунами. Последствия — такие же. В общем, она разбилась. Насмерть.

У занавески на окне двойная тень — сумеречная и солнечная. От второй резало глаза.

— Пойми, — тихо сказал рядом Старков, — ты не сможешь быть с ними и как они. Мы с тобой оба знаем, чего хотим. Мы похожи. И нам обоим нет места среди них. Это судьба, если хочешь, или закон природы, или неизбежность: они сами выталкивают нас из своей среды. Туда, наверх.

Отвечать не было сил. Да и необходимости — сам прочтет. Жалко, что будущих старших не учат на гейш. Хотя тогда, наверное, не было бы никаких старших.

— Я же люблю тебя. — Его рука была очень холодной. Милый дьявол Ганс. — Я увидел тебя и подумал: мне принесли список каких-то чинуш, но почему я должен выбирать среди них? У тебя получится. Ты подходишь. В тебе есть то, что мы ценим. Настоящая сталь. Ты разыгрываешь пушистую кошечку, чтобы понравиться каким-то… — он фыркнул. — А они должны быть благодарны уже за то, что ты вытерла о них ноги. Там нет никого, кто бы стоил тебя. Ни единого.

Они все меня любят. И мне плевать, стоят они меня, или не стоят. Занавеска двигалась, как будто там, снаружи ходило большое, опасное животное. Мне все равно, подумала она, главное, что я не хочу. И не буду. Может быть, Старков прав, может быть, так и становятся вампирами. Но я не хочу и не буду. Тошнит меня.

— Светает. — Постель спружинила, отзываясь на исчезновение тела. Зашуршала одежда. — Нужно ехать. Я вернусь ночью. Что бы ни случилось.

— Сам ад не помеха мне, — пробормотала Майя, не раскрывая глаз.

— Начинаешь что-то понимать, — сказал Старков.

Ничего, милый Ганс. Ты клянись, ты ручайся, ты у меня еще поищешь мыс Горн без компаса. Один такой уже клялся…

Майя снова провалилась в оцепенелую дремоту — одна часть сознания бесстрастно фиксировала процесс наполнения пустой квартиры светом, другая — блуждала какими-то темными пещерами, почему-то с готическими потолками, шепотами по углам и столпами лунного сияния, прорезающими сумрак. Когда свет стал невыносим, Майя решила, что пора вставать и поискать темные очки.

Двигаться было трудно. Предметы двоились и никак не удавалось точно определять расстояния. А главное — не хотелось. Попадания не радовали, промахи не огорчали. Хотелось лечь — и лежать до вечера, пока не придет Старков и не вернет ночи краски, запахи и звуки.

— Шевелись, — сказала себе Майя вслух. — Шевелись, холера!

Подействовало.

На простыне и подушке виднелись кровавые пятна. То ли Старков растормошил рану, нанесенную вечером, то ли еще… прикладывался. Майя подняла чугунную руку, пощупала шею… Пластырь. Заботливая сволочь.

Это… поцелуй. Эндокринное, чтоб его, воздействие. Так всякая нечисть охотится. Впрыснет под кожу желудочный сок, ты потом ходишь, а он тебя переваривает. И становишься ты вкусный-вкусный… мягкий, как вареная рыба. Врешь, господин Нечисть. Ничего у тебя не получится.

Майя позвонила в армянскую лавку и попросила хозяйку прислать сына, Сурена, с бутылкой красного вина и пакетиком сырого мяса. Это чтобы воскреснуть и спуститься в аптеку за гематогеном. Теперь одеться. И шею шарфиком замотать, что ли… Нет. Просто заматывать — бесполезно. Значит, что? Она порылась в памяти, потом в шкафу, потом в городском справочнике — мясо и вино прибыли и были частично поглощены, нет, прав, прав Мольер, женщине только дай задуматься о тряпках, из гроба встанет и всех туда загонит… есть. Длинная юбка, блузка с высоким кружевным воротником-стоечкой, пелерина, шляпка. Патрик у нас или не Патрик? Значит, зеленую ленточку. В цвет лица. Нет, косметика — это потом. Сначала — порепетировать. Все-таки до сих пор это исполнялось перед очень, ну просто очень узкой аудиторией. Хотя и очень, ну просто очень избранной. Кто нам лучший критик и вернейший слушатель, если не мы сами?

Майя отыскала в ящике большие, с прошлого модного поветрия стрекозиные темные очки — огромные, фасеточные, накинула шаль. В принципе, ничто не мешало ей заказать кровевосстанавливающие на дом, но она хотела выйти на улицу. Вернее, она не хотела, но намеревалась. Твердо.

Спустилась вниз, в аптеку. Натолкнулась на Люсинэ, которая собралась к ней, наверх — наверное, Сурен рассказал, в каком бледном виде застал хозяйку. Майя как раз расплачивалась за гематоген. Вышло неловко. Люсинэ, конечно, знала, от чего по утрам гематоген принимают…

— Майя, — зачастила она, едва обе вышли из аптеки. — Не валяй дурака. Нельзя так сидеть и ждать. Мы знаем людей, они помогут. Уедешь. Фиктивный брак сделаем, если надо. И не найдут. Милиция им в этом не помогает, а без нее это что иголку искать. И неправду говорят, что если пометили — так уже с концами. Я священника правильного знаю, он отчитает — все как рукой снимет…

— Люся, — Майю чуть шатнуло, когда она поставила ногу на ступеньку крыльца, пришлось схватиться за перила. — Люся, это… совсем не то, что ты думаешь…

— Ты… — загорелое Люсино лицо стало серым, как будто пылью засыпало.

— Нет, — ответила Майя. — Я — нет.

— Тогда чего ты тут будешь сидеть как клуша? — Люсинэ хлопнула руками по бедрам. — Уходи давай!

— Люся, а почему ты думаешь, что я должна уходить? — Майя зажмурилась от света. — Спасибо. Но я всё решила. Ты меня понимаешь?

— Не понимаю! Если они тебя к себе хотят, тут еще быстрее бежать надо. Ты не откажешься. Сама не захочешь. Никто не отказывается.

Майя покачала головой, вошла в подъезд и закрыла за собой дверь. Тяжелая была встреча. Отказать Старкову казалось легче, чем отказать Люсинэ — но жить и бояться? Потерять друзей, профессию, возможность быть собой? Только потому, что "высшее существо" захотело тебя присвоить? Жить и бояться? Cтать дичью? Добычей? Счастливица Люсинэ, для нее "они" — стихия, волчья стая. Можешь отбиться — отбейся, можешь бежать — беги.

На мгновение пришла мысль обратиться за помощью к Алине. Но это была малодушная мысль, и Майя ее прогнала. Алина может испортить Старкову обедню, вернее — она может обратиться к людям, которые испортят… Но время пройдет — и люди забудут о гейше и ее наставнице. А Старков будет помнить…