Утро вечера мудренее - Иванов Сергей Михайлович. Страница 45

В некоторых системах письменности обозначаются только согласные звуки, а гласные читатель должен поставить сам, сообразно своим знаниям и контексту. Древние египтяне предоставляли пишущему право располагать по своему желанию рисунки справа налево или слева направо, и текст читали в ту сторону, куда были обращены лица человечков, птиц и зверей. Но пишущий мог расположить рисунки и в вертикальные ряды, а при надписях на небольших предметах он позволял себе изменять порядок рисунков по соображениям эстетическим, добиваясь, скажем, уравновешенной композиции. Еще неопределеннее китайский язык; европейцу он внушает ужас. Состоит он из известного количества слогов, произносимых в отдельности или комбинируемых попарно. В одном из диалектов четыреста таких звуков, а так как количество слов этого диалекта приблизительно четыре тысячи, то каждый звук имеет в среднем около десяти значений. Двусмысленности избегают, соединяя два звука в одно слово и употребляя четыре разных тона. Грамматики там нет, ни одно из односложных слов не несет признаков части речи, пола, числа, времени. Язык представляет собой сырой материал.

И все же язык сновидения сложнее всех языков и письмен: те предназначены для того, чтобы один человек понял другого, а сновидение, которое не хочет никому ничего сообщить, наоборот, рассчитано на то, чтобы остаться непонятым. И чаще всего оно достигает цели. Оно превращает мысли в образы. Но наши мысли сами произошли от таких же образов, от чувственных впечатлений. Иначе говоря, мысли во сне проделывают обратный путь, при котором отпадает все, что было приобретено ими в процессе развития. Вот в чем суть работы сновидения! И вот почему связь между элементами явного сновидения так не похожа на связь между элементами скрытого.

Если углубиться в изучение работы сновидения, мы узнаем кое-что о начале нашего умственного развития, о своем детстве и детстве человечества. Воспоминания о собственном детстве могут всплыть из бессознательного, побуждаемые сновидениями. Кто из нас не просыпался в холодном поту, похоронив близкого человека? Всякий раз, когда кто-нибудь становится на нашем пути, сновидение готово умертвить его. В раннем детстве эти чувства еще очень сильны: маленький ребенок — страшный эгоист, он прежде всего любит себя и лишь позже научается любить других. Часто он открыто не любит братьев и сестер; не всегда хороши отношения между дочерью и матерью, сыном и отцом. Душевная жизнь ребенка лишена еще социальных и этических запретов. Все дурное в сновидениях не порождение зла, а порождение инфантильности, которая еще не знает добра и зла. Во сне мы дети, и нам нечего стыдиться своих сновидений.

Сновидение, настаивает Фрейд, может быть чем угодно — предупреждением, намерением, воспоминанием, но в основе своей оно прежде всего исполнение желания. Всякое исполнение желания должно доставить удовольствие. Но кому? Разумеется, тому, кто его имеет. Но ведь это желание спящему неприятно, оно вовсе не доставляет ему удовольствия, недаром он подвергает его цензуре. Фрейд предлагает нам вспомнить известную сказку о трех желаниях. Муж и жена, которым фея обещала исполнить три их желания, размышляют, что бы это такое пожелать. Неожиданно жена соблазняется запахом жареных сосисок, доносящимся из соседней хижины. Сосиски тут как тут. Муж разгневан, он желает, чтобы сосиски повисли у нее на носу. Второе желание исполнено. Остается пожелать, чтобы сосиски исчезли. Наше сознательное «я» и наше бессознательное подобны этим супругам.

ПЛЯШУЩИЙ САТИР

В страшных снах содержание почти свободно от искажения; это откровенное исполнение желания. Мы приходим в ужас оттого, что вытесненное желание оказывается сильнее, чем цензура. Всесильная днем, ночью она может ослабеть из-за того, что мы хотим спать. Она уступает, если желание слишком сильно или если она не слишком требовательна. Будучи застигнута врасплох, она пользуется последним средством — прерывает сон под влиянием нарастающего страха. Если сторож чувствует себя слишком слабым, чтобы одному справиться с опасностью, он будит спящих и зовет на помощь.

Спящий скрывает в себе две личности, и исполнение желания может быть связано и с неприятным, а именно с наказанием. Сосиски на тарелке — прямое исполнение желания первого лица, сосиски на носу — исполнение желания второго лица и наказание за глупое первое желание; а при неврозах мы найдем еще и третье желание: пусть они исчезнут поскорее! В душевной жизни нередко встречается и желание претерпеть наказание; оно может породить мучительный сон. Желания могут быть какие угодно. Страх — прямая противоположность желанию, это олицетворение «нежелания», но мы знаем, что противоположности близки друг к другу ассоциативно. В бессознательном они могут и совпадать.

Теперь мы можем последний раз вернуться к сну о трех билетах. Где тут исполнение желания? Элемент «слишком рано» устранен цензурой; намекает на него пустой партер. Опираясь на данные этнографии, Фрейд толкует число «три» как мужское начало; в данном случае — это намек на мужа. Слишком ранняя покупка билетов означает поспешное замужество. Эта замена и связана с исполнением желания. Пациентка вовсе не была недовольна своим замужеством, она испытала досаду только в тот день, когда узнала про подругу. В свое время она даже гордилась ранним замужеством и видела в этом свое преимущество перед Элизой. Фрейд полагает, что один из мотивов, толкающих девушек на раннее замужество, это выросшая из детского любопытства «страсть к подглядыванию» за всем запретным или недоступным, вплоть до светской жизни. В своей досаде пациентка возвращается к тому времени, когда замужество было для нее исполнением желания, ибо удовлетворяло ее «страсти к подглядыванию», и под влиянием этого прежнего желания заменяет идею замужества посещением театра. Она будет «подглядывать» там.

Известие, полученное днем, вызвало досаду и сожаление, досада разбудила давнишнее желание увидеть, что происходит, когда выходишь замуж, и вот это желание формирует теперь содержание сновидения. Я могу идти в театр и видеть все запретное, а ты не можешь! Я замужем, а ты нет! Истинное положение вещей обращено в противоположное — давний триумф поставлен на место настоящего поражения. Удовлетворение «страсти к подглядыванию» сливается с удовлетворением победой над соперницей; отсюда и явное содержание сновидения: она в театре, а Элиза не может туда проникнуть.

Толкования снов методом психоанализа на первый взгляд вычурны, искусственны, притянуты за волосы. Но может быть, толкование снов и должно казаться таким? Часто благодаря сгущению сон похож на остроту, на каламбур, но как острота он не способен вызвать и тени улыбки. Каламбуры сновидения унылы и плоски, как шутки алкоголика или приговаривания картежников, но ведь сновидение и не собиралось шутить. Мы усматриваем остроту по чисто формальному сходству и идем по стопам античных толкователей. Когда Александр Великий предпринял в 322 году до нашей эры свой завоевательный поход, в его свите находились самые знаменитые толкователи того времени. Город Тир, лежавший тогда еще на острове, оказал Александру такое упорное сопротивление, что царь начал уже подумывать о снятии осады. Однажды ночью он увидел во сне сатира, носившегося в триумфальном танце. Толкователь снов Аристандр разложил слово «сатир» на два слова и по-гречески получилось «твой Тир». Сон возвещал победу! Александр возобновил осаду и взял город. «Твой Тир», говорит Фрейд, кажется нам искусственной натяжкой, и тем не менее толкование было абсолютно верным. Александр желал взять Тир, и его желание осуществлялось во сне.

Для всякого предприятия нужен капиталист, берущий на себя расходы, и предприниматель, имеющий идею и знающий, как ее осуществить. Роль капиталиста играет бессознательное желание: оно доставляет психическую энергию для образования сновидения. В роли же предпринимателя выступает «дневной остаток», распоряжающийся всеми расходами. Дневными остатками Фрейд называет неосознанные душевные реакции на то полученное в состоянии бодрствования впечатление, которое послужило непосредственным поводом к сновидению. Капиталист и предприниматель объединяют свои усилия, и сновидение начинает свою работу, развертывая в спящем мозгу картину за картиной, написанные на языке образных и словесных ассоциаций, символов-сравнений, сгущений, перегруппировок и замен. Почему Александр увидел во сне каламбур, а не капитуляцию Тира? Да потому, что сновидение, если в нем идет речь не об императивных желаниях инстинктов, другого языка не знает.