Виновник завтрашнего дня (СИ) - Александер Арина. Страница 101

Но я никогда не была слабачкой и не собираюсь сидеть сложа руки, подстраиваясь под обстоятельства. Можете называть это глупостью, дебилизмом, чем угодно, но если я приняла решение, то никогда не отступлюсь.

Девять — прошептала, собираясь сделать шаг навстречу стопроцентным переломам, как грубый рывок за локоть заставил пошатнуться, а следом и вовсе рухнуть в чьи-то крепкие объятия.

— Ты чё удумала, дура! — хватка усилилась, не позволяя сделать лишний вдох. Я дернулась, вырываясь, за что тут же поплатилась успокаивающей тряской. Перед глазами поплыло от нервного перенапряжения. — Не дергайся!

— Пусти меня, урод!

Меня и отпустили. Но не потому, что я такая грозная, а потому что в комнату вошел Скибинский. И пока я пыталась отдышаться, сбрасывая с талии чужие руки, он присел на кровать, тяжело навалившись на трость.

— Спасибо, Саша, — указал на дверь. — Дальше я сам.

— Как скажете, Павел Олегович, — беспрекословно повиновался тот, бросив на меня насмешливый взгляд. Не столько держал, сколько облапал. Козёл.

Я всё ещё не пришла в себя, продолжая бурно дышать. Скибинский молчал, рассматривая меня таким взглядом, будто впервые видел. Согласна, я тоже от себя не ожидала.

— И правда прыгнула бы? — нарушил тишину, заметив, как я покосилась на оставленную приоткрытой дверь.

— Где Лёшка? — пошла в наступление, отдышавшись. Если он ещё до сих пор не выучил меня — очень жаль. — Что вы с ним сделали?

Ненависть и отчаянье, клокотавшее внутри, не позволяло проявлять дипломатию, рассуждать здраво. Сильнее сжала кулаки, собираясь любой ценой вырваться из посёлка, и Скибинский заметил этот жест.

— Настолько сильно любишь, что готова свернуть себе шею?

— А вы ещё сомневаетесь?

— Жаль… — прозвучало с осуждением. — Я думал, ты благоразумней будешь. Признаюсь, порой даже восхищался тобой. Мне нравилась твоя целеустремленность, взгляды на жизнь. Те позиции, которые не менялись не смотря ни на что. Я видел твое будущее. Знаешь, такое светлое, незапятнанное. С мужем-инженером, например, и небольшим двухэтажным домом на окраине. Ты — такая себе деловая женщина, вся в работе, и одновременно, разнеженная любовью к любимому мужчине и детям, которые у тебя непременно будут. Ты всегда хотела быть независимой, самостоятельной и я восхищался твоим рвением, смелостью, неподкупностью. Тебе было плевать на мои деньги и возможности. И я втайне радовался этому. Ты первая, кто не воспользовался мной в целях наживы… Я уважал тебя, Влада.

Последнее он произнес с сожалением, вызвав першение в горле. Сжалось оно, борясь с непрошенными спазмами, не желая демонстрировать подточившую меня слабость. Тон, которым он говорил, был не столько обвиняющим, сколько по-отечески разочарованным. Он давил на меня, призывая одуматься, напоминал о моих планах, мечтах, пытался вернуть в действительность, которая без Гончарова уже не имела смысла.

— Выбрав Гончарова, ты обрекаешь себя на опасность, — продолжил, поглаживая набалдашник трости. При этом глаза, не смотря на усталость, цепко следили за мной, словно боясь, что я в любой момент могу взбрыкнуть, шуганув в окно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я обречена на неё с того дня, как приехала сюда.

— Брось, Влада, всё мое окружение знает, что ты под моей опекой и никто не причинит тебе зла. Люди считают нас родственниками и…

— Люди ошибаются.

Я перебила, он недовольно пождал губы.

— Хорошо, признаю, я тоже способен принести проблемы, но признай, что за десять лет с тобой не произошло ничего криминального, не считая перестрелки в «Аисте», и то, там произошло стечение обстоятельств.

— Угу. А Лёшка просто так, ни за что словил вместо меня пулю. Короткая же у вас память, — усмехнулась презрительно. — Если бы не он, я бы сейчас была мертва. А вы бы на моей могиле сказали: это было недоразумение, всего лишь «стечение обстоятельств».

— Ты права, но…

— Я выбираю ЕГО. Как бы не сложилась моя жизнь — я хочу быть с ним.

В носу защипало. Прогоняя непрошеные слёзы, бросилась к шкафу и достала спрятанную шкатулку.

— Вот, здесь все те деньги и украшения, которые вы мне дарили. Я и к рублю не притронулась. Слава Богу, учусь на бесплатном. А ещё, — высыпала перед растерявшимся мужчиной содержимое шкатулки, — тут чеки, на все те покупки, что я вынуждена была сделать. Я их обязательно со временем оплачу. Не хочу быть должной.

— Влада! — По лицу видно, шокирован. — Даже не думай. Знаю, я не пример для подражания, но всё, что бы я тебе не дал или не дарил — было от чистого сердца.

Я рассмеялась.

— От чистого сердца? Не смешите. Вам на меня плевать. Хотите сказать, что нет? Вы верны лишь данному слову, но вам глубоко фиолетово на мои чувства. Вы мне не отец, чтобы вот так вмешиваться в мою жизнь.

— Но и не враг. Прекрати враждовать со мной.

Я упала перед ним на колени и с мольбой посмотрела на строгое лицо. Хрупкая надежда шевельнулась в груди, заталкивая гордость глубоко-глубоко.

— Тогда скажите, что Лёшкой? Где он сейчас? Прошууу…

Скибинский недовольно поджал губы, поднимаясь.

— Он жив. Этого должно быть достаточно.

— И всё? Вы издеваетесь?! — заорала истошно, вскочив на ноги, и от собственного крика зазвенело в ушах. — Я спрашиваю: что вы с ним сделали?

— Ничего из того, чтобы он не заслужил. И скажу тебе так — он ещё легко отделался.

Я застыла, чувствуя, как по спине пробежал тревожный холодок. Броня. Непробиваемая, нерушимая. Никогда между нами не будет понимания. Скибинский нервно тер грудину, шумно дыша. Видимо, накатил очередной приступ. А мне похер. Ожесточилась с ним, плевать хотела. Мне тоже больно.

— Можешь быть свободна, — выдохнул рвано, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Не поняла. Он сейчас о чем?

— Я серьёзно. Хотела свободы — получай. Можешь идти на все четыре стороны. Больше ты не имеешь к моей семье никакого отношения. Дерзай. Посмотрим, насколько тебя хватит.

Зря он так. Разве ещё не понял? Да я землю буду грызть, подыхать — а не приду. Принципиально.

— Кстати, — достал из кармана брюк мой телефон и швырнул на кровать. — Надеюсь, ты не пожалеешь.

Он вышел, а я так и осталась стоять недвижимо, уставившись на смартфон. Это что сейчас было? Благословение или намек на то, что по-любому приползу обратно?

К черту. Чтобы меня не ждало впереди — тут я не останусь.

На дрожащих ногах нашла свой боевой рюкзак и стала поспехом собирать вещи, параллельно пытаясь дозвониться к Гончарову. Противный голос в динамиках уведомлял, что на данный момент, вызываемый вами абонент, находился вне зоны действия сети. Это какой-то трындец. У меня пожизненно так: если в одном удачи, так в другом обязательно ж*па.

С собой прихватила самое важное и только на первые дни. Документы, мамины серьги забрала вместе со скрепленными чеками, всё остальное оставила. Ключи от подаренного Фольксвагена бросила на тумбочку и, потерпев очередное фиаско с попыткой дозвониться Лёшке, вызвала такси.

Ну вот и долгожданная свобода. Если честно, страшно. Не так всё представляла. И радоваться бы… да что-то не очень. До последнего не хотелось ссориться со Скибинским, расставаться вот так, врагами. Но у меня не было выбора. Прояви покорность, склони голову — и всё… о Гончарове можно забыть.

Переодевшись в практичные джинсы и немаркую футболку, понеслась к воротам, то и дело оглядывалась, ожидая погоню. Господи, помоги. Только бы выбраться из этого дома, унести ноги как можно дальше. До сих пор не верилось, что Скибинский отступил, что сдался, в конце концов.

Караулившая у ворот охрана, с каменными лицами молча расступилась, пропуская меня на улицу. И хотела спросить, может, знают, где Гончаров, но передумала. Всё равно ничего не скажут — это же очевидно.

Покусывая по старой привычке фалангу указательного пальца, нервно расхаживала вдоль ограждения, вздрагивая от каждого шороха. Казалось, сейчас откроются ворота, являя спохватившегося Скибинского и меня в который раз упекут под замок.