Красный Дракон Империи (СИ) - Панов Евгений Николаевич. Страница 48

— Виктор, посиди в приёмной, попей час с товарищем Поскрёбышевым, — Сталин трубкой указал на дверь.

В приёмной уселся на диван и принялся изучать свежие газеты. Час просидел, читая Советскую прессу, когда меня пригласили обратно в кабинет. Орджоникидзе сидел красный, хоть прикуривай от него, а вот третий участник жаркой беседы, Берия, сидел по прежнему тихо, лишь изредка вытирая платком потеющий лоб. Как я понял, Сталин не стал его выставлять за дверь как меня, а устроил разнос при нём, чтобы знал, что его может ожидать. Фотографий на столе уже не было.

— Где киноплёнка? — Сталин был немногословен, но было видно, что вспышка бешенства уже прошла.

— В опломбированном портфеле у товарища Поскрёбышева.

— Иди, Серго, и подумай. Хорошо подумай. И своих подчинённых заставь хорошо думать, — Сталин небрежно махнул рукой в сторону двери. Орджоникидзе встал и как побитая собака направился на выход. Проходя мимо меня он чуть слышно бросил, — Извини.

Я лишь молча кивнул головой, давая понять, что извинения приняты.

Когда дверь за Орджоникидзе закрылась, Сталин, наконец, обратил внимание на сидящего здесь же Берию.

— Вот, товарищ Берия, познакомься. Это Виктор Головин. Он у нас здесь князем работает и драконом, — Сталин повеселел и откровенно забавлялся, — а ещё он, по совместительству, мой личный порученец с самыми широкими полномочиями. Ни у кого таких полномочий в Советском Союзе нет, даже у меня, а у него они есть.

Берия торопливо протянул мне руку, которую я пожал. Контакт. Ну что можно сказать? Предан Сталину. Страстно желает быть первым, но ясно понимает, что ему это не дано, поэтому вполне готов довольствоваться вторыми ролями. Удивлён и обрадован своим переводом в Москву. Любит свою жену и сына.

— Очень рад знакомству, Лаврентий Павлович, — я с улыбкой пожал протянутую руку. Сталин удовлетворённо кивнул.

Было видно, что Берия сильно удивился тому, что я знаю его по имени и отчеству, хотя мы ранее нигде не встречались. Однако своё удивление он спрятал вопросом.

— А почему князем и драконом?

— Князем, потому что он сын князя и наследуемого титула его никто не лишал, — за меня ответил Сталин, — Такой вот он у нас Советский князь. А почему дракон, так об этом ты, Лаврентий, — Сталин жёстким взглядом посмотрел в глаза Берии, — узнаешь в своё время.

От сталинского взгляда Берия даже слегка съёжился, а Сталин, тем временем, продолжил.

— Мы с товарищами посовещались и есть мнение, что вам, товарищ Берия, нужно в кратчайшие сроки создать и возглавить новую структуру, которая будет заниматься разработкой и запуском в производство новых видов вооружений и техники. Назовём это ведомство Специальным комитетом при Совнаркоме СССР с правами отдельного наркомата. Подчиняетесь непосредственно мне. Товарищ Головин имеет такие же права и полномочия что и ты. Будете вдвоём руководить комитетом. Виктор выдаёт идеи, ты, Лаврентий, воплощаешь их в жизнь. Права у вас будут широчайшие. Можете привлекать к работам кого угодно, но нужен результат. Помещение вам подобрано, так что сегоня же осмотрите его и начинайте работать.

В том, что Сталин любит пошутить, я убедился ещё раз, когда увидел, какое здание нам выделили для комитета. Это была усадьба Головиных в Потаповском переулке. Когда до Берии дошло, что это одна из моих родовых усадеб, он долго смеялся, говоря, что впервые в СССР дворянину вернули его собственность. Стоящую рядом церковь Успения я убедил сохранить. И как памятник архитектуры и как отличную маскировку. Кто додумается, что под сенью куполов курируются разработки смертоносного оружия. Я дал Берии список тех, кого надо привлечь к работам в комитете и на четыре месяца выпал из реальности.

Глава 12

По приказу Сталина мне выделили трёх стенографисток, которые посменно записывали за мной. Естественно я их проверил. Впоследствии им предстояло работать в нашем комитете в качестве секретарей. Практически круглосуточно, с перерывами на трёхчасовой сон и короткими на приём пищи, я надиктовывал то, что было загружено мне в мозг перед переносом. На стоящем здесь же кульмане я выполнял чертежи, рисовал схемы и эскизы. Со стороны, наверное, это выглядело жутковато, когда человек с остекленевшим взглядом, без каких-либо чертёжных инструментов, одним лишь карандашом, почти не отрывая руки от листа ватмана, выполняет сложнейшие чертежи с непостижимой скоростью.

К исходу четвёртого месяца я стал похож на призрака. Сил что физических, что ментальных становилось всё меньше и меньше и однажды я просто провалился во тьму небытия. Последнее время я держался исключительно благодаря ментальной энергии, но и она подошла к концу. Моё сознание плавало в бесконечной тьме, а где-то в глубине крохотная, чудом уцелевшая частичка меня радовалась. Я успел. Я выжал свою память досуха. Всё, что было в меня загружено я перевёл на бумагу и теперь, даже если я растворюсь в Великом Ничто, этими знаниями смогут воспользоваться и колесо истории окончательно свернёт на другой путь. Кажется что прошла вечность, прежде чем где-то в невообразимой дали зажглась крошечная искорка. И я потянулся к ней сознанием. Прошла ещё целая вечность, прежде чем искорка приблизилась настолько, что стала маленькой звёздочкой. Ещё через вечность она превратилась в маленький клубочек, который быстро покатился ко мне и мягко коснулся моего измученного сознания. Реальность всколыхнулась и обрела свет, цвет, звуки и запахи. И именно запахи говорили, что я нахожусь в больнице. Попытался пошевелить рукой и задел какую-то посудину, которая с грохотом свалилась на пол.

На шум прибежала дежурная медсестра. Я хоть и не мог пока открыть глаза, но её ауру видел ясно. И не только её. В районе живота у медсестры пульсировало ещё одно яркое пятнышко. Думаю, что недели три, не больше. Надо будет обрадовать будущую мамочку.

Медсестра быстро навела порядок и убежала за доктором. А я, тем временем, всё же сумел открыть глаза. Окружающее мало походило на больничную палату. Скорее на гостиничный номер, временно превращённый в палату. Погоняв Силу по своему организму и убедившись, что всё в порядке, я вначале сел на кровати, а потом и встал. Вошедшего доктора я встречал стоя у окна.

— Больной, вам нельзя вставать. Лягте немедленно, вы ещё слишком слабы, — попытался воззвать к моей сознательности врач.

— Вы ошибаетесь, доктор. Я в полном порядке. Как долго я тут нахожусь?

— Вас привезли в состоянии близком к коме три недели назад. Приказали сделать всё возможное и невозможное, но поставить вас на ноги.

— Наверное кары всевозможные обещали в случае чего? — я усмехнулся.

— Меня пообещали расстрелять, а остальной персонал сослать в Магадан навсегда, — удивительно, но доктор был совершенно спокоен. Похоже не в первый раз ему обещают такое.

— Только не на Магадан. Это мне не по годам. Я, пока туда доеду, опасаюсь, дуба дам, — вспомнились мне строки Филатова [32].

— Не беспокойтесь. Вас никто не посмеет тронуть, так что работайте спокойно, — я был абсолютно искренен, — Распорядитесь, пожалуйста, чтобы принесли мою одежду и мне потребуется телефон.