Энергия подвластна нам - Иванов Валентин Дмитриевич. Страница 25

Алексей Фёдорович сделал паузу, воспользовавшись которой Иван Петрович встал, сказал: «это очевидно», – и опять сел. Алексей Фёдорович продолжал:

– Я разделяю мнение Ивана Петровича. Но почему?

Мне кажется, что если мы уже начинаем частично управлять энергетическим приводом между мёртвой и живой природой, то где-то и как-то мы неизбежно наткнёмся на феномены воздействия на живые, в частности на человеческие, организмы и сможем на них благотворно воздействовать. Это моё глубочайшее убеждение. Я не сомневаюсь, что придёт время, когда мы сможем прикоснуться к самым основам жизни и организовать борьбу за её продление. Здесь я подхожу к главному. Достойна ли для советского учёного позиция выжидания? Конечно, нет. Мы ясно должны отдать себе отчёт в том, что поиски в этом направлении будут трудными. Новый путь. Но мало ли путей уже нами пройдено? Я предлагаю: включить тему в план Института. В обоснование своего предложения могу сделать следующее сообщение. Во время дополнительных работ по оборудованию литерной лаборатории было замечено своеобразное влияние некоторых излучений. Влияние выражалось в частичном повышении общего тонуса и работоспособности. Была произведена проверка лично мной, Иваном Петровичем и Марком Михайловичем…

– Совершенно верно! – отозвался смуглый, сухощавый брюнет с пышной шевелюрой.

Часть выступавших после Алексея Фёдоровича всё же выражала сомнения в целесообразности расширения работ за пределы чисто энергетической тематики. Фёдор Александрович встал:

– Позвольте мне сказать. За многие годы я привык, следуя правилу древней мудрости – ex discussio veritas, – подвергать все важные решения предварительному свободному обсуждению. Так я привык, так привыкли мы. Наша ли это область? Согласен! Область не наша. Согласен! Но уточним. Наша энергетика, сильная отрасль единой по содержанию советской науки, не стремится ли в действительности в своём расширении к общему синтезу? И не этот ли синтез является целью? Рассматривая так, нахожу, что мы, рассуждая формально, можем впасть в тяжёлый грех, а именно, сами того не желая, мы попытаемся ограничивать дальнейший прогресс с точки зрения несовершенства наших сегодняшних знаний и представлений.

Фёдор Александрович молча смотрел на знакомые лица разместившихся перед ним работников Экспериментального Корпуса и читал на них очевидное согласие с его мыслями. Он спросил:

– Так как же?

Возражений не было.

Ощущая привычный контакт с аудиторией, Фёдор Александрович закончил:

– Итак, считаю бесспорным наше право на введение новой темы. И медлить не будем. Прошу Ивана Петровича и Алексея Фёдоровича наметить список наших коллег из других отраслей. Я считаю, что придётся широко привлечь физиологов и биологов. Значительно шире, чем в тематике литерной лаборатории. Среди них мы найдём немало ценнейших и помощников и руководителей. Мысль о стыке физиологии и энергетики начинает всё чаще и чаще проскальзывать в печати. В последнем выпуске трудов Медицинской академии весьма примечательна статья «К вопросу о некоторых электрических явлениях в крови живых организмов». Знаком ли кто-нибудь с ней?

– Я читал эту статью профессора Станишевского, – отозвался Алексей Фёдорович. – Я считаю необходимым с ним связаться.

…Уже несколько минут за спиной Алексея Фёдоровича стоял, подойдя на цыпочках, невысокий мужчина лет сорока или сорока пяти. Это был технический служитель Фёдора Александровича, выученик и преемник ушедшего на покой Ванина, того, кто долгие годы деспотически властвовал в служебных кабинетах академика и был среди студентов знаменит своим выражением: «Мы с Фёдором Александровичем пока заняты, извольте минутку подождать».

Воспользовавшись первой паузой, Степан Семёнович подал Алексею Фёдоровичу распечатанную и развёрнутую телеграмму. Такой порядок был издавна установлен Ваниным – распечатать, прочесть и действовать с разумом в зависимости от содержания телеграммы. Исключение делалось только для телеграмм со штампом «правительственная».

Пробежав глазами краткий текст, Алексей Фёдорович передал телеграмму отцу. Взглянув на три печатные строчки «молнии», Фёдор Александрович нахмурился:

– Вам, Алексей Фёдорович, нужно немедленно от правиться в путь.

– Я уже звонил на аэродром, Фёдор Александрович, – вмешался с привычным тактом служитель, – место есть. Я от вашего имени сказал, чтобы удержали…

Фёдор Александрович посмотрел на часы и обнял сына:

– Тебе нужно поторапливаться!

Приблизительно в этот же час Михаил Андреевич Степанов приближался к Москве. Несколько часов воздушного путешествия протекли для Степанова незаметно. Он был полностью захвачен своими мыслями.

Почему-то вспоминались Михаилу Андреевичу потемневшая от косого осеннего дождя высокая кирпичная стена завода, длинный двор с почерневшими от первых холодов астрами на клумбе у проходной. Запах машинного масла и металла, голоса товарищей по школе фабрично-заводского ученичества. Ясно представился секретарь парткома Веденеев на трибуне заводского собрания. Заканчивая доклад, он говорит: «Будем, как Ленин…»

Вспоминаются годы учёбы. Сейчас, пожалуй, не поймёшь, почему ему никак сначала не давалась тригонометрия? Синус, тангенс…

Самолёт сильно подбрасывает вверх, потом он проваливается вниз. В ушах неприятное ощущение, – давит…

Мысли возвращаются к основной заботе Михаила Андреевича с новой силой… Хиросима, Нагассаки. Два грандиозных пожара… А вот в Бикини пожара не было. Как же там было? Собрали десятки старых военных судов. Людей на этих броненосцах не было, только козы – для опыта. После атаки атомными бомбами кто-то выражал разочарование – даже козы почти все остались целы. Но на следующий день они начали умирать и скоро погибли все! Живые существа были убиты удобно и просто, без пожаров и разрушений…

А сколько же людей, сколько рабочих семей голодают, для того чтобы за их счёт капиталистические воротилы делали атомные бомбы? Десятки тысяч, сотни тысяч… А не сотни ли миллионов?

И при этой мысли руки Михаила Андреевича сжимаются в кулаки.

Степанов смотрит на часы. Скоро Москва. В маленькое окно внизу видна – лента чёрной воды в размытых контурах берегов.

В четыре часа следующего дня доктор технических наук Михаил Андреевич Степанов, вчера прибывший с Красноставской Энергетической Станции Особого Назначения, был принят министром.

Молодой учёный кратко доложил небольшому числу присутствовавших о наблюдениях Красноставской. Доклад слушали внимательно. Министр изредка кивал головой, глядя на докладчика.

– Итак, ваш вывод? – спросил он, когда Михаил Андреевич кончил.

– Не исключаю возможности агрессии, хотя не имею для этого никаких данных, кроме одного: явления впервые наблюдаются над нашей территорией! Поэтому Красноставской даны указания во всех случаях ставить «щит».

Очевидно, в слове «щит» содержалась условность, известная присутствовавшим, так как министр не спрашивал объяснений.

Михаил Андреевич продолжал:

– Красноставская будет вынуждена брать энергию от Соколиной Горы в таких размерах, что это снизит обеспечение производящихся там работ…

Но министр прерывает:

– Вы сказали – агрессия. С вашей точки зрения, так сказать физически, это можно назвать так. Агрессия, то есть какое-то вторгающееся извне явление. Но в более широком смысле слова, если ваши догадки справедливы, это можно назвать только авантюрой. Несколько своеобразной, но, в сущности, мало отличающейся от других авантюр. Кто-то хочет прощупать нас и с этой стороны. Вы это предполагаете? Вы к этому готовитесь? Бдительность всегда уместна! Да, силы наши велики… А вы можете указать точку касания волны к нашей территории?

– Только квадрат со стороной не меньше тысячи километров, – отвечает Степанов.

– Вы обсуждали это у себя в Институте?

– Я докладывал Фёдору Александровичу. Он разрешил мне доложить вам.