Босс под елкой (СИ) - Вельская Мария. Страница 27

— Я, — горло перехватила, — Фель…

Хозяин города только сунул руки в карман пальто и покачал головой. Подошел, крепко стиснув в неожиданно сильных скупых объятьях.

— Не обижай меня, — заметил сухим тоном, — я добро помню. Ну, мне пора. Иди уже, давай…

Мама с сестрой толклись в холле, Алька им что-то объясняла.

— Отец, уведи их в ближайшее кафе. Я разберусь со всем. — Говорю тихо и получаю в ответ понимающий кивок.

— Иди уже, — от меня отмахнулись.

Иду-иду. Только напишу ещё одному своему знакомому врачу заодно. Елена Тимофеевна не откажет. Дама — дай боги всем быть такими же в её возрасте. Профессор, специалист в области травматологии.

Феликсу я доверяю, но консилиум врачей — штука удобная.

О пропуске уже договорились, тем более, что это палата, а не реанимация. Так себе палата, прямо скажем…

Я смотрю на приютившуюся на краю больничной койки сгорбившуюся фигурку, смотрю на то, как тонкие девичьи пальчики сжимают пальцы немолодого чуть грузноватого мужчины лет пятидесяти на вид.

Подхожу ближе.

Горло сжимает, внутри что-то проклятое рвет грудную клетку и стремится наружу.

Я делаю шаг вперед и кладу осторожно ладони Норе на плечи.

В палате тихо — остальные койки пустуют. Птичка дёргается, вскидывается, смотря на меня зареванными глазами, но я уже крепко обнимаю её, заставляя уткнуться носом в пиджак.

— Нашел, птичка. Прости меня, — говорю самые правильные на свете слова, — и не переживай. Я уже все узнал, скоро приедут врачи из другой клиники и твоему отцу быстро помогут. Все будет хорошо.

Я вижу, как вспыхивают её глаза, как в них рождается такой ураган чувств, что стискиваю девчонку только ещё сильнее, впервые по-настоящему веря за последние сутки — все и в самом деле будет хорошо.

Часть 17. Лечение, чувства и маленькие приятности

Я смотрела на то, как приехавший высокий мужчина с ежиком коротких светлых волос деловито командует переносом отца в отдельную процедурную. Мануальщик больше напоминал боксера, но было что-то надежное в умных карих глазах, глядящих на нашу слипшуюся с Чезом парочку с легкой иронией.

Я чувствовала, как от его спокойных деловитых пояснений после осмотра отца медленно отлегает от сердца и начинают, наконец, течь слезы. Да так, что я их замечаю только тогда, когда Чез вытаскивает платок и начинает аккуратно вытирать. Чез. Я знаю твердо одно. Больше никто и ни при каких обстоятельствах не сможет меня заставить усомниться в нем.

Больше ни одна злобная ревнивая мыслишка, никакие там «дружеские» советы и все прочее не сдвинут меня с этой оси.

Настоящая любовь ли это? Я никогда не знала её, но для меня — это она самая. Может, немного не похожая на слезливые мелодрамы, может, слишком нереальная для современного мира, но… Она моя. И я знаю одно — другой такой у меня не будет.

Палец Чеза скользит вдоль позвоночника — то ли дразнит, то ли он сам так задумался, что не замечает, что именно делает.

Нам приходится переместиться вниз, в холл. Егор Валерьевич — как зовут прибывшего на выручку врача — клятвенно обещает, что после сеанса доложит о самочувствии отца и, если все будет неплохо, даже позволит нам увидеться. Потом папу перевезут в другую клинику — частную.

— Травмы не так серьезны, но возраст, да и стресс… думаю, неделька реабилитации Виктору Анатольевичу не повредит, — басит доктор, — и не таких на ноги ставили, не переживайте. Тут все вон на снимочках четко видно, — слетели позвонки в шейном отделе. С головой порядок, шишка пройдет, заживет, как на молодом.

Когда мы остаемся в холле и переживаем налет родственников Чеза и Альки — последнюю, к своему стыду, я увидеть не ожидала, потому что телефон подло отключился в самый неподходящий момент, и больше я никому написать и позвонить не могла, а просить зарядку — не было до этого момента возможности.

— Чез, — я сижу на продавленном диванчике, вяло размышляя о том, что итальянец смотрится довольно забавно в реалиях российской больницы.

Как будто его сюда прифотошопили, такого серьезного, делового, в дорогом черном пальто.

Надо извиниться. В конце концов, я первая решила соврать, когда речь зашла об Акуловне и универе. Не верится, что это было только сегодня, мне кажется, что уже лет сто назад, как минимум.

— Нора, прости, — перебивает меня мужчина. От него слабо тянет лимонной ноткой и чем-то освежающе острым — приятный парфюм. Теплое дыхание щекочет мне щеку — Чезаре стоит позади.

— Что? — переспрашиваю немного растерянно. Как-то не приготовила меня жизнь к тому, что кто-то из мужского племени умеет первым извиняться.

— Прости, что упрекал тебя. Ректор ваш просто с мозгами не дружит, я прекрасно понимал, что ты тут не при чем, просто… не сдержался. Были кое-какие неприятности на работе, но уже все улеглось. Да и вечер… я знал, что ты устала, что надо было предупредить заранее… Ай, diablo! — Чез ерошит отросшие пряди черных волос. Прямо как в рекламе шампуня. — Плоховато я умею извиняться, но… виноват.

— И я виновата, — тихо отвечаю, позволяя себе откинуться назад чуть больше — у дивана низкая спинка, и моя голова упирается куда-то в живот Чезу, — понимаешь, я… наверное плохо себе представляла, как это — не просто жить с мужчиной, но и… по-настоящему принимать тебя, понимаешь? Не только твою заботу принимать, не только позволять мне помогать, но и отдавать в ответ.

Знаю, что обычно парни не любят всего этого разбора чувств да философии — им бы чего попроще. Но ничего не могу сделать — слова сами рвутся с губ.

В ответ я получаю поцелуй куда-то в районе затылка.

— Значит, мы оба вполне способны прийти к компромиссу и выбросить белый флаг. Уже хорошо, — чужое дыхание снова щекочет кожу и поворачиваю голову, словно невзначай оставляя открытой шею.

Руки греют горячий пластиковый стакан с чаем из ближайшей кофейни — Алька позаботилась. Особо промерзнуть я не успела без верхней одежды, но все-таки.

— И да, девушка, которая подошла ко мне на выставке — это моя сестра, Бьянка. А то ведь добрые люди непременно захотят тебя осчастливить каким-нибудь ценным знанием о моих отношениях, — шепчет змей-искуситель.

Горячий бессовестный поцелуй огнем жжет справа на шее, теплые пальцы поглаживают кожу, вызывая и смех, и слезы от клубка из тревог, запоздалого страха, нежности и все больше захватывающего меня чувства… любви.

Ох, Норка. Девочка такая девочка. Кто клялся, что никогда не будет несчастно вздыхать, надумывать, упрекать и продолжать достойную традицию некоторых особ женского пола? Ещё осталось подписать контакт в телефоне «Мой пупсик» и ты будешь навсегда потеряна для общества.

Стараюсь громко не смеяться. Во-первых — это странно, во-вторых — неохота объяснять Чезу причину. Понимаю, что стресс гуляет…

— Ещё немного и поедем домой, — Чезаре все-таки обходит диванчик и садится рядом. Свое пальто он умудрился успеть снять и теперь накидывает мне на плечи, хотя здесь совсем не холодно.

— Как там дела? — к нам подходит Адриано.

Беатрис уже уехала — дождалась вердикта врача, крепко стиснула меня напоследок в объятьях и побежала встречать, как она оговорилась, ещё одного родственника. Боже дай мне сил! Сколько их там ещё будет, а?

— Все хорошо, — киваю убеждено, стряхивая с ресниц мокроту. Развела сырость! — Папе сейчас исправят последствия травмы, Егор…

— Да, Феликс позаботился. Умеешь ты, сын, себе друзей подбирать, — с какой-то подспудной поддевкой говорит Адриано моему итальянцу.

— Феликс? — Про это мне никто не говорил. Тот самый Феликс, который муж Ирины со взглядом «хотите пощекотать себе нервишки»?

— Да, Феликс, — Чез задумчиво кивает, — он просто умеет помнить добро, как и многие русские, — кажется, это была ответная поддевка, потому что Адриано хохочет в кулак, — он чувствует некоторую вину за то, что Ирине пришлось тебя оставить, а мне никто не сказал. Да и я сам хорош, — Чез морщится. Про другой телефон я уже знаю, поэтому молча кладу голову ему на плечо, чувствуя, как начинает окончательно сходить на нет внутренняя дрожь.