Проект «Аве Мария» - Вейер Энди. Страница 12

– Если это вообще форма жизни… – пробормотал я.

Я с трудом расстегнул все четырнадцать замков. Поддавались эти штуковины туго. Интересно, как «Арклайт» сумел их закрыть? Видимо, на нем установлена крутая манипуляционная система.

Внутреннее содержимое контейнера меня не впечатлило. Я ничего особенного и не ожидал. Небольшой шар из прозрачного пластика, который казался пустым. Таинственные точки были микроскопического размера и к тому же в очень малом количестве.

– Радиации не обнаружено, – послышался в динамике голос Стратт.

Я посмотрел на нее. Стратт сосредоточенно уставилась на экран планшета.

– Там вакуум? – спросил я, изучающе глядя на шар.

– Нет, – мотнула головой она. – Аргон, под давлением в одну атмосферу. Точки двигались все время, пока зонд возвращался с Венеры. А значит, аргон не оказывает на них воздействия.

Я оглянулся вокруг.

– Здесь нет перчаточного бокса [24]. Не могу же я выпустить неизвестные образцы просто в воздух.

– Все помещение заполнено аргоном, – предупредила Стратт. – Поэтому постарайтесь не перекручивать воздухопроводный шланг и не порвите костюм. Если вдохнете аргон…

– То задохнусь и даже не успею понять, что происходит. Я в курсе, – перебил я.

Я поместил шар на поднос и стал аккуратно откручивать крышку, пока он не разделился на две половинки. Первую положил в герметичный пластиковый контейнер, а вторую протер сухим зонд-тампоном и понес к микроскопу.

Я думал, что точки удастся обнаружить с огромным трудом, но нет – вот они. Десятки крошечных черных точек. И они действительно хаотично двигались.

– Вы записываете? – поинтересовался я.

– С тридцати шести ракурсов, – подтвердила Стратт.

– Образец состоит из многочисленных круглых объектов, – сообщил я. – Разброса по размеру почти нет: каждый объект примерно около десяти микрометров в диаметре…

Я настроил фокус и попробовал несколько вариантов яркости подсветки.

– Объекты светонепроницаемы… Внутренние структуры не видны, даже при самой яркой подсветке…

– Они живые? – спросила Стратт.

– Я не ясновидящий! – Я метнул в нее возмущенный взгляд. – Чего вы от меня хотите?

– Хочу, чтобы вы установили, живые ли они. И если да, то выясните, как они работают.

– Задача чрезвычайно сложная.

– Почему? Биологи поняли, как работают бактерии. Просто сделайте то же самое.

– Над этим два столетия трудились тысячи ученых!

– Что ж… вам придется поторопиться!

– Давайте так, – заявил я, указав на микроскоп, – я сейчас буду работать. Когда что-нибудь выясню, дам знать. А до тех пор попрошу не беспокоить.

Следующие шесть часов я проводил пошаговое тестирование. Военные потихоньку разошлись, и за стеклом осталась только Стратт. Я невольно восхитился терпением этой женщины. Она сидела в дальней части наблюдательной комнаты и работала на планшете, изредка посматривая, как мои дела.

Я прошел сквозь шлюз и появился в наблюдательной комнате.

– Ну, что там у вас? – встрепенулась Стратт.

– Полный мочевой пузырь. – Я расстегнул молнию и вылез из костюма.

– Я об этом не подумала. – Она стала печатать на экране планшета. – Распоряжусь, чтобы в карантинной зоне установили туалет. Однако придется довольствоваться биотуалетом. Мы не сможем подключиться к водопроводно-канализационной сети.

– Прекрасно. Мне не принципиально, – ответил я и спешно удалился в сторону санузла.

Вернувшись, я увидел, что Стратт выставила на середину наблюдательной комнаты стол и пару стульев. Она устроилась на одном из них, а на другой указала жестом.

– Присаживайтесь.

– Но я сейчас в процессе…

– Присаживайтесь.

Я присел. Еву Стратт окружала аура властности, это точно. Может, дело в ее интонациях или в манере уверенно держать себя? В любом случае, стоило Стратт заговорить, все тут же понимали: лучше не спорить.

– Нашли что-нибудь? – спросила она.

– Но прошло только полдня… – начал было я.

– Я не спрашивала, сколько прошло времени. Я спросила, нашли ли вы что-нибудь?

Я почесал затылок. За несколько часов в костюме я весь пропотел, и пахло от меня наверняка… ну, так себе пахло.

– Странное дело, – задумчиво проговорил я. – Не могу понять, из чего состоят эти точки. Но мне ужасно хочется разобраться.

– Нужно ли вам какое-нибудь дополнительное оборудование, которого нет в лаборатории? – поинтересовалась Стратт.

– Нет-нет. Там есть все, что только можно пожелать. Просто… с точками оно не работает.

Я откинулся на спинку стула. С самого утра я почти ни разу не присел, поэтому было приятно немного расслабиться.

– Первым делом я применил рентгеновский спектрометр. Он посылает рентгеновский луч на образец, заставляя его в ответ испускать фотоны. Анализируя длину их волны, можно определить тип элементов, присутствующих в образце.

– И что удалось выяснить?

– Ничего. Насколько я могу судить, точки просто поглощают рентгеновское излучение. Лучи проникают внутрь, но обратно не выходят. Вообще ничего не выходит. Это очень странно. Не могу представить, какое вещество может вести себя подобным образом.

– Поняла. – Стратт сделала пару заметок на планшете. – Что еще можете сказать?

– Далее я попробовал газовую хроматографию. Метод, при котором вы превращаете образец в пар, а затем определяете элементы и соединения в газе на выходе. Но и это не сработало.

– Почему?

– Потому что чертовы штуки не желают обращаться в пар, – развел руками я. – Тогда я начал экспериментировать с горелками, печами, тигелями. И тоже ничего. Температура вплоть до двух тысяч градусов Цельсия не воздействует на точки. Совсем.

– И это странно?

– Это дико странно, – кивнул я. – С другой стороны, точки обитают на Солнце. По крайней мере, какое-то время. Значит, высокая жаропрочность для них естественна.

– Они обитают на Солнце? То есть они живые? – уточнила Стратт.

– Я практически уверен.

– Поясните.

– Ну, они двигаются, что прекрасно видно в микроскоп. Конечно, это еще не доказывает, что они живые – инертные вещества тоже двигаются от статического заряда, магнитного поля и тому подобного. Но я заметил кое-что еще. Довольно странное. И тогда все сразу встало на свои места.

– Продолжайте.

– Я поместил несколько точек в вакуум и прогнал через спектрограф. Простой тест, дабы убедиться, не излучают ли они свет. И, конечно, оказалось, что да. Они испускают инфракрасное излучение с длиной волны в 25,984 микрометра. Та самая частота Петровой. Свет, который и создает линию Петровой. Это было ожидаемо. Но потом я заметил, что точки испускают свет, только когда находятся в движении. И испускают они его ого-го сколько! То есть в нашем понимании немного, но для крошечного организма целая тонна.

– И какое это имеет значение?

– Я тут кое-что прикинул. И судя по всему, частицы двигаются именно за счет света.

– Не поняла? – Стратт недоуменно приподняла бровь.

– Как ни странно, свет обладает импульсом, – пояснил я. – И воздействует с определенной силой. Если, находясь в открытом космосе, включить фонарик, то это произведет крохотный-крохотный толчок.

– Я не знала.

– Теперь знаете. А крохотный толчок применительно к крохотной массе может стать эффективной формой движения. Измерив массу точек, я получил среднее значение в двадцать пикограмм [25]. Пришлось повозиться, между прочим, но оборудование в лаборатории изумительное. Во всяком случае, движение, которое я вижу, согласуется с импульсом излученного света.

Стратт опустила планшет. Судя по всему, мне удалось почти невозможное: я завоевал ее безраздельное внимание.

– Такое вообще в природе встречается? – спросила она.

– Никогда. – Я мотнул головой. – Ничто в природе не аккумулирует энергию подобным образом. Вы не представляете, какой колоссальный объем энергии излучают точки! Если подумать о преобразовании массы, как в формуле Е = mc² [26], в этих крохотных частицах накоплено больше энергии, чем в состоянии постичь разум.