Проект «Аве Мария» - Вейер Энди. Страница 8
– Как всегда, тщательное планирование, доктор Браун, – заулыбалась журналистка.
– Это наша работа.
Позади журналистки раздались радостные возгласы.
– Я слышу… – Она умолкла, ожидая, пока утихнут крики. – Я слышу, что первый виток завершен, и начали поступать данные…
На главном экране зала управления полетами появилось черно-белое изображение. Картинка представляла собой серый фон с разбросанными по нему черными точками.
– Что мы сейчас видим, доктор? – прозвучал за кадром голос журналистки.
– Изображение, которое передает внутренний микроскоп, – отозвался доктор Браун. – Увеличение в десять тысяч крат. Черные точки порядка десяти микрометров в диаметре.
– Их мы и разыскивали?
– Полной уверенности пока нет, – ответил Браун. – Они могут оказаться обычными частицами пыли. Любой крупный источник гравитации вроде планеты всегда окружен облаком…
– Ни хрена себе! – неожиданно раздалось позади собеседников. Несколько сотрудников зала управления полетами ахнули от изумления.
– В Лаборатории царит приподнятое настроение, – попыталась сгладить неловкость журналистка. – Мы в прямом эфире, поэтому приносим извинения за…
– О, боже! – внезапно вырвалось у Брауна.
На главном экране стали появляться новые изображения. Одно за другим. Все примерно одинаковые. Почти.
Журналистка взглянула на экран и удивленно спросила:
– Эти частицы… двигаются?
На кадрах, последовательно сменявших друг друга, было видно, как черные точки меняют форму и перемещаются внутри скопления.
Журналистка откашлялась и произнесла фразу, которую многие назвали бы самым выдающимся преуменьшением за все столетие:
– Они напоминают крошечных микробов, вам не кажется?
– Телеметрию! – распорядился доктор Браун вместо ответа. – Не трясет ли зонд?
– Уже проверили, – отозвались из зала. – Вибрации нет.
– Направление потока устойчиво? – выкрикнул доктор Браун. – Может, дело во внешней силе? Магнитное поле? Статическое электричество?
В зале повисла тишина.
– Кто-нибудь! – заволновался Браун.
Я выронил вилку прямо в спагетти. Неужели инопланетная форма жизни? Мне и впрямь так повезло? Быть свидетелем обнаружения человечеством внеземной жизни?! Ух ты! Конечно, проблема Петровой ужасает, но… черт! Инопланетяне!!! Это могут быть инопланетяне! Я с нетерпением ждал завтрашнего дня, когда смогу обсудить новость с детьми…
– Ангулярная аномалия, – объявляет компьютер.
– Черт возьми! – возмущаюсь я. – Мне почти удалось! Я почти вспомнил, кто я такой!
– Ангулярная аномалия, – твердит электронный голос.
Я выпрямляюсь и встаю на ноги. Судя по моему скромному опыту общения с компьютером, он вроде бы немного понимает мою речь. Как Сири или Алекса. Попробую поговорить с компьютером, как если бы обращался к одной из них.
– Компьютер, что такое ангулярная аномалия?
– Ангулярная аномалия: объект или тело, состояние которого признано критически значимым, отклоняется от ожидаемой траектории как минимум на 0, 01 радиана [17].
– И какое же тело аномально?
– Ангулярная аномалия.
Толку от компьютера мало. Я на борту космического корабля, а значит, аномалия связана с навигацией. Плохо дело! Как вообще управлять этой посудиной? Не вижу ничего, напоминающего пульт управления космическим кораблем (не то, чтобы я знал, как он должен выглядеть). На данный момент я обнаружил только «палату коматозников» и лабораторию.
Второй люк в лаборатории – тот, что ведет выше, – наверняка важен. Я словно в видеоигре. Исследуешь пространство, пока не наткнешься на запертую дверь. И тогда надо найти ключ. Но вместо того, чтобы рыться в книжных полках и мусорных баках, я вынужден копаться в собственной голове. Ведь «ключ» – это мое имя. В логике компьютеру не откажешь. Раз я не помню свое имя, то меня нельзя допускать к жизненно важным узлам корабля.
Залезаю в койку и ложусь на спину. Опасливо поглядываю на манипуляторы под потолком, но они не двигаются. Думаю, компьютер удовлетворен, что пока мне не требуется помощь. Закрываю глаза и погружаюсь в последнее воспоминание. Перед мысленным взором проносятся разрозненные фрагменты. Будто вглядываешься в старую поврежденную фотографию.
Я у себя в доме… нет… в квартире. Я живу в квартире. Она маленькая, но уютная. На стене фотография панорамы Сан-Франциско. Никакой пользы. Я уже в курсе, что жил в Сан-Франциско.
На кофейном столике передо мной упаковка готового обеда, разогретая в микроволновке. Спагетти. Жар проник в пищу неравномерно: слипшиеся куски ледяных макарон чередуются с обжигающей язык массой. Но я все равно ем – видимо, очень голоден.
Я смотрю по телевизору трансляцию NASA. В голове снова прокручивается репортаж, который я видел в предыдущей вспышке воспоминаний. И как я среагировал? Я… очень обрадовался: «Неужели обнаружена внеземная жизнь? Надо рассказать детям!»
У меня есть дети? Одинокий мужчина, живущий в холостяцкой квартире, поедает обед, состоящий из единственной порции. Вокруг нет ничего женского. Нет даже намека на присутствие женщины в моей жизни. Я в разводе? Гей? В любом случае, в квартире нет ни малейшего признака того, что здесь обитают дети. Ни игрушек, ни фотографий на стенах или на каминной полке – ничего. И слишком уж чисто. Дети вечно устраивают кавардак. Особенно, когда начинают жевать резинку. Все они проходят стадию жвачки – большинство уж точно – и постоянно лепят ее где ни попадя.
Откуда я это знаю? Я люблю детей. Ха. Интуитивно ощущаю. Я действительно их люблю. Они прикольные. И общаться с ними очень интересно.
Итого: я холостяк, которому за тридцать, живу один в небольшой квартире. Детей у меня нет, но я их очень люблю. Ох, не нравится мне все это…
Учитель! Ну, конечно! Школьный учитель! Теперь я вспомнил! Слава богу! Я учитель.
Глава 3
– Итак, у нас ровно минута до звонка, – произнес я. – И вы знаете, что это означает.
– Блиц-раунд! – загалдели ученики.
После объявления новости о линии Петровой жизнь, как ни странно, почти не изменилась. Ситуация складывалась опасная, катастрофическая, но такова была реальность. Когда Лондон во время Второй мировой войны подвергался авиаударам, люди жили так, словно ничего не происходит, однако понимали, что любое здание может взлететь на воздух. Но даже в таких отчаянных обстоятельствах кому-то все же приходилось развозить молоко. И если в дом миссис Криди ночью попадала бомба, что ж, вы просто вычеркивали ее из списка клиентов.
На горизонте маячил конец света – возможно, спровоцированный инопланетной формой жизни – а я, стоя перед группой ребятишек, преподавал им естественные науки. Ибо какой прок в существующем мире, если мы не сумеем передать его потомкам?
Дети сидели за ровными рядами парт, лицом к доске. Все довольно традиционно. Но остальное пространство класса напоминало лабораторию безумного ученого. Я не один год доводил ее до совершенства. В одном углу стояла установка для эксперимента под названием «лестница Иакова» [18] (конечно же, обесточенная, чтобы никто из учеников случайно не погиб). Напротив вдоль стены располагались полки, набитые склянками с органами животных в формальдегиде. В одной из банок находились всего лишь спагетти и вареное яйцо, но у детей они вызывали живейший интерес.
А в центре класса под потолком висела моя радость и гордость – огромная модель Солнечной системы. Юпитер был размером с баскетбольный мяч, а маленький Меркурий не больше мраморной крошки. Я годами выстраивал репутацию «крутого препода». Дети сообразительнее, чем полагает большинство взрослых. Они моментально чувствуют, когда учитель искренне пытается выстроить с ними диалог, а когда, напротив, общение происходит чисто формально.
Итак, настало время для блиц-раунда! Я схватил несколько матерчатых мячиков со своего стола и спросил: