Берег Хаоса - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 15

Но главный вопрос остался без ответа, и это не может не настораживать:

– Скажите, зачем головная управа решила подмять нас под себя?

Гоир ответил не сразу. Погладил рыжеватую бороду, пожевал губами, положил ладони со слегка опухшими пальцами на стол.

– А ты сам как думаешь?

Между нами никогда не было доверительных отношений. С какой радости? Я – всего лишь вьер. Массивный мужчина почтенного, но отнюдь не преклонного возраста, умеющий заговорить до потери сознания любого собеседника – ллаван, и мы никогда не станем равными друг другу. Однако полное и обоюдное понимание неискоренимых различий не мешает нам обсуждать то, что нуждается в обсуждении. За стенами кабинета, да ещё на людях опять буду выслушивать «вечно ты во всём сомневаешься» и «занимайся только тем, что тебе поручено», но здесь и сейчас мы – на одной ступени. А потому нам предстоит несколько минут разговора разумных людей.

– Они не собираются работать.

Взгляд Гоира внимательно застыл:

– Почему ты так решил?

Я мысленно разложил по кучкам уже свершившиеся факты.

– Вы же сами утверждаете, что кроме нас мало кто способен описывать средоточения, верно?

Он кивнул:

– Истинная правда. Этому не учат в Академии.

Да, не учат. Мы учились своему ремеслу у ллавана. Хотя зачастую обучение заключалось в том, чтобы благоговейно внимать восторженным и глубокомысленным речам, но дельные советы и наставления присутствовали. В очень даже большом количестве. Можно уметь составлять заклинания, можно выучить наизусть все правила и ограничения, но если в вашей голове полученные знания так и останутся разрозненными, толку не будет. А вот когда вы создадите «средоточение» накопленного опыта в собственном разуме, то поймёте, что суть всего происходящего вокруг не проста, а ОЧЕНЬ проста.

– Следовательно, мы – чуть ли не единственные мастера средоточений?

– Разумеется. И мне стоило больших трудов вырастить из вас таких мастеров.

Морщусь. Да, если сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Не хочу умалять заслуги Гоира, но без нашего первоначального желания учиться, а потом и внутренней, необъяснимой словами потребности совершенствоваться, ничего бы не получилось. И донельзя обидно смотреть на пыжащегося от гордости человека, который не удосуживается признать достижения остальных.

Впрочем, я не обидчив. С довольно давних пор. Почему и могу совершенно спокойно выносить чужое бахвальство. Пока оно не перельётся через край чаши моего терпения, конечно же.

– Так вот, если это – правда, пришлецы должны были бы пытаться заполучить нас под своё управление. А на деле всё произошло с точностью до наоборот: нас не только не склоняли к перезаключению договорённостей, но и ясно дали понять, что не особо нуждаются в наших услугах.

– Неужели?

Трудно сказать, воспринимал ли ллаван смысл моих слов, но услышанное заставило его задуматься. Знать бы ещё, о чём.

– Нам не обещали даже выплаты жалованья. Но потребовали описать, как и что мы делаем. Вам это не кажется странным?

Следовало бы сказать «подозрительным», но тогда я рисковал снова быть обвинённым в излишней мнительности.

Гоир откинулся на спинку кресла, топорща усы:

– Я знаю, что они сами ничего не будут делать.

– Как это стало ясно?

Блеклые, с красноватыми прожилками глаза прищурились.

– Мне предложили деньги. За то, что я буду занимать в управе один из постов, не главный, конечно. И буду продолжать свою работу.

А вот теперь я обиделся. На самом деле. Значит, ллавану, который может только вдохновлять и сорить идеями, пусть и гениальными, но требующими тщательного обдумывания и трудоёмкого исполнения, готовы заплатить, а лошадки, которые, собственно, и тянут плуг, так и будут его тянуть без лишней горсти овса? Потому что не заслуживают даже внимания? Нет, heve Салим, если с самого начала я был не против смены начальства, то теперь как ни умоляйте, с Вами работать не соберусь. Иначе надо было действовать, совсем иначе: разузнать, что к чему, выяснить, кто в управе какую долю работы выполняет, и только потом претворять в жизнь свои планы. А уж пытаться в приказном порядке выудить сведения, принадлежащие нам и только нам, потому что ни в одном учебном пособии в мире не описано даже, как подступаться к средоточениям... Глупо, heve. Очень глупо. И Вас не похвалят те, кто надеялся заполучить всё и сразу. Конечно, Вы будете тянуть время и слать донесения о том, как успешно идут дела, но в один прекрасный день Вам придётся представить что-то реальное, то, что можно потрогать и взвесить на ладони. Справитесь? Сомневаюсь. Хотя, я же всегда сомневаюсь, но вовсе не по причине собственной неуверенности. Сомнения вызывают зерна хаоса, спящие в каждом из людей, предметов и событий. Не дай боги им прорасти...

– И что вы?

– Я отказался, – гордо ответил Гоир, а потом чуть виновато добавил: – Мало предлагали.

Улыбаюсь. Хорошо хоть, признался в жадности: приятно видеть в ллаване человека, а не мундир. Пусть человек плохонький, но свой. Знакомое зло ведь всегда предпочтительнее неизвестного, не так ли?

– Каковы будут ваши действия?

– Поеду в Меннасу и попробую отстоять управу.

– Рассчитываете победить?

Он хотел было продолжить в своём излюбленном духе – воодушевлённо-уверенно, но передумал и промолчал.

– Может быть, можно откупиться? Предложить головной управе часть наших доходов?

– Пробовал. Ещё летом. Но тамошний ллаван не желает прислушиваться к голосу разума.

Скорее, желает заполучить всё, не делясь. Что ж, могу понять подобное поведение. Но оправдать? Вот уж нет! Особенно, когда речь идёт и о моём благополучии тоже.

– Попробуйте ещё. Возможно, за прошедшее время что-то изменилось.

По моему скромному разумению, Гоир просто-напросто возомнил себя незаменимым и влиятельным, перестав налаживать отношения с теми, кто стоит ближе к престолу. Отсюда и все его, а теперь наши беды: нет, чтобы вовремя прогнуться... Прямая, как стержень, спина – не самое необходимо достоинство в лабиринте сводчатых пещер. Вот если бы от меня зависели чьи-то жизни, я бы прогнулся. Наверное. Может быть.

– Изменилось? Да уж, видно, в какую сторону... – Он посопел, потом хлопнул ладонями по столу: – Ладно, поеду! Поиздержусь, конечно, знатно, но поеду.

– А что делать нам?

– А что вы?

Взгляд снова ясный и безмятежный. Конечно, а что «мы»? Разве имеем какое-то значение? Вот за такие переходы ненавижу Гоира всем сердцем: только что казался порядочным и умным человеком, а сейчас снова стал прежней беспринципной сволочью. И ведь не перевоспитаешь: время ушло. Впрочем, меня тоже поздно ломать. Снаружи. Вот изнутри – сколько угодно, но только когда сам этим займусь.

– Нам нужно каким-то образом себя вести.

– Ах, да... Плюньте на этих. Пусть ходят, пусть роются.

– А если всё растащат?

– Не имеют права. Пока что не имеют.

Это я и сам знаю. Но ещё лучше знаю, что иногда возникают обстоятельства, в которых большими правами обладает тот, у кого дубина тяжелее.

Нить четвёртая.

Шаги во дворе.

Ветер? Судьба? Входите:

Двери открыты.

Как и на прошлой ювеке, Салим велел нам расходиться пораньше. Наверное, чтобы беспрепятственно копаться в бумагах. Мы не протестовали и покинули управу. После трёхдневья отдохновения тоймены были не расположены кутить, да и некоторая неуверенность Гоира, не сумевшая укрыться от наших взглядов, вселила в сердца беспокойство. Пока ещё тихое и смутное, но не позволяющее полностью отдаваться делу. Какому бы то ни было. Это я в полной мере прочувствовал на себе, когда, вооружившись граблями и метлой, принялся отчищать двор перед домом от следов поздней осени.

Считается, что телесный труд помогает привести душу в равновесие. Враки. Ничуть не помогает. Размеренные движения, не требующие постоянного и напряжённого надзора, только освобождают разум, и он начинает наполняться всевозможными мыслями по поводу и без повода. Вот и в моей голове роилось много всего.