Берег Хаоса - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 9

Кто же мне пишет? О, узнаю печать: славный город Андасар. Значит, и сегодня Гебар не оставил меня своим вниманием. Что ж, почитаем.

«Дорогой друг! Как движутся дела с переводом последней песни? Прошло уже больше двух ювек, а ты всё не подаёшь мне вестей. Если время и другие обстоятельства не позволяют, только скажи, и я запасусь терпением.»

Ну да, запасётся, это он умеет. На ювеку-другую его хватит, а потом всё начнётся сначала. И всё же, не могу отказать. Хотел бы, но не могу. Дурацкая черта характера. Надо было бы выработать в себе твёрдость и непримиримость, но жизнь настояла на своём и перекопала поле моей души так, как пожелала. Пожелала, видно, в тяжёлом похмелье и расстроенных чувствах, потому что... А, и боги с ней.

«Хочу тебя порадовать: мне наконец-то удалось заполучить тексты одного из „Венков“, а скоро раздобуду и музыканта для обучения пьюпов. Представь себе, первый настоящий „Венок“! Надеюсь на твою помощь с подготовкой текстов. Желаю всех благ, Гебар.»

После таких чудных новостей руки опускаются сами собой. «Венок», говоришь? Для несведущих поясняю: эльфы в своей тяге к прекрасному иногда не останавливались на достигнутом, то бишь, на единичной песне, продолжая и развивая её тему в нескольких следующих, содержанием последней возвращаясь к исходной, получая таким образом замкнутый в кольцо смысла песенный ряд. Красиво, спорить не буду. Более того: переводить «венок» куда интереснее, чем бодаться с невесть откуда выдранной песенкой, потому что на твоих глазах... то есть, в твоих ушах звучит целая история с началом, действием и развязкой. Но если учесть, что в «венке» обычно не менее дюжины песен... Впору стонать и робко молиться, чтобы Гебар не успел получить в свои загребущие руки желаемое хотя бы до Зимника, иначе... Ну да, заброшу празднества и буду, как проклятый, дни напролёт просиживать в комнате, прикармливая пьюпов. Потому что обещал. Потому что не могу подвести. Потому что дурак.

Ладно, посмотрим второе и последнее из посланий. Печать... Энхейм? Уж не от матушки ли? Точно.

«Здравствуй, родной мой сынок! Пишу с любезной помощью Рави, младшего писаря при нашей городской управе. Помнишь его? Совсем взрослый стал, уж усы пробиваться начали. Передаёт тебе наилучшие пожелания и просит, буде возможность представится, прислать тех перьев, что ты передавал ему о прошлом годе, уж больно хорошие были. А пишу тебе, дабы сказать, что под Зимник приеду, привезу с собой твоих младших братьев: они так хотят праздник в большом городе посмотреть, что никакого сладу с ними, обормотами, нет. О деньгах и прочем не беспокойся: повелительница обо всём позаботилась, обещала аж целых двадцать лоев в подарок моим деткам. Малышам много-то не надо, так я всё тебе привезу, и ты уж сам распоряжайся. Тебе ведь деньги нужнее, совсем уж жених стал завидный, а всё один да один. Коли в городе пару не найти, так скажи: у нас в Энхейме девок много и работящих, и пригожих. Уж что я, своему сыну невесту не подберу? Только ты не молчи уж, а то вечно слова из тебя не вытянешь: вроде человек грамотный, писать да читать умеешь, а говоришь мало. Не серчай на меня, грешную: только о твоём счастье думаю, да о братьях твоих. Мне самой мало что от жизни нужно... Прощевай, сынок, скоро свидимся! Одевайся теплее, а то знаю я ваши каменные хоромы: в них только и делаешь, что сопливишься.»

Час от часу не легче. Приедет на Зимник со всей сворой непосед. Честно говоря, уж лучше бы я сам поехал в поместье: пусть бы сгребал снег и занимался прочими сельскими радостями, но зато отъелся бы и отоспался на свежем воздухе. Эх, мама, мама... Деньги привезёшь? И до каких пор я буду сидеть на твоей шее? Стыдоба неимоверная, но никак не получается выбиться в люди. Это мне должно тебе помогать и заботиться о младших братьях, а выходит всё наоборот. Повелительница обещала подарок на праздник? Ещё того хуже. Придётся всё же ехать в поместье и... иметь неприятный разговор. Если меня, конечно, удостоят сего разговора.

О чём ещё ма писала? Как я мог забыть?! О невесте. Вообще, с неё станется, с матери моей: притащит вместе с собой какую-нибудь селянку и женит меня. Силой. А сама будет смотреть на моё перекошенное лицо и рыдать. От счастья. Может, стоит попытаться опередить свадебные планы матушки и самому кого-то подыскать? Нет, только зря время потрачу. Не такой уж я завидный жених, как кое-кто обо мне думает. Совсем не завидный.

Ещё что-то было о перьях. Вспомнил: Рави понравился мой давешний подарок. Что ж, постараюсь угодить ему и в этот раз, чтобы у матушки всегда находилось, кому продиктовать письмо.

***

В лавке, торгующей принадлежностями для письма, оказывались и собственно услуги по составлению писем как во всевозможные управы, так и личных – возлюбленным, друзьям, родственникам. А поскольку и торговали, и писали одни и те же люди, иногда приходилось подолгу ждать, чтобы всего-навсего приобрести склянку чернил и пяток перьев.

Мне обычно везло нарваться на длинную очередь, повезло и сегодня: передо мной оказались двое мужчин в летах, ведущих неторопливую беседу. О чём могут говорить два умудрённых жизнью человека? Конечно о делах государственных. Жители Нэйвоса не упускали случая обсудить в дружеской беседе поступки правящего на нынешний день императора, причём больше внимания, как и положено, уделяли его промахам, а не достижениям, что весьма верно: хорошие дела никогда не запоминаются потомками, потому как детей за доброту отцов хвалить не будут, а вот за грехи... И не докажешь, что не можешь отвечать по старым счетам хотя бы потому, что тебя в момент появления долга и на свете не было.

Риат, давно знакомый со мной писарь, заметив меня, подмигнул и знаком попросил подождать, пока освободится. Я кивнул в ответ, присел на лавку рядом со степенными горожанами и, дабы провести время с пользой, начал прислушиваться к их разговору, признаться, небезынтересному.

– Вот что я вам скажу, любезный, не бабье это дело – править, – важно заметил один из собеседников, седовласый мужчина с окладистой бородой, в накидке, подбитой коротко стриженым и неплохо сохранившимся, хоть и не новым мехом, из-под которой виднелись только носки щедро начищенных жиром сапог.

Второй – чисто выбритый, похожий на ллавана мелкой управы, качнул двойным подбородком, лежащим на плотно застёгнутом воротнике камзола из толстого лилового сукна:

– Бабье или нет, а никуда мы с вами не денемся, как крутиться ни будем: попадём под правление императрицы. Выбора-то нет, и не предвидится!

– Это верно, выбора нет: не везло старику с жёнами, ой не везло... А кто виноват? Сам же и виноват: нечего было брать южанок, изнеженных да капризных, которые зимы никогда не видели. Что, у нас на севере девиц мало? Да одна другой краше, а здоровые – кровь с молоком!

– Ну так последняя вроде и была с севера.

– Дочка Оргенсского правителя, что ли?

– Она самая. Наследница же ей как раз и рождена!

Седовласый подумал, потом одобрительно пожевал губами:

– И верно... Значит, правильно я говорю: с севера надо было невесту брать! А только что в том проку? Всё равно ведь, баба – она и есть баба. Растратит накопленное, а новое наживать не станет. По миру пойдём...

Я покачал головой, но осторожно, чтобы движение не заметили говорящие.

Баба, мужик... Какая разница? Дабы править, нужно совсем другое. Разумная голова. А на чьих плечах она вырастет, особого значения не имеет.

Могу понять, конечно, возражения женоненавистников: если вспомнить историю, Империя не слишком преуспевала под дланью правительниц. Чего стоит одна только Талосса Кровавая! Детям можно вместо страшных сказок на ночь рассказывать, как сия достойная женщина проводила свой досуг. И «Кровавой» называлась вовсе не из-за своей кровожадности или страсти к убийствам, просто в моменты известных женских недомоганий её разум заметно мутнел, и императрицей любой сколько-нибудь умелый мужчина вертел, как ему заблагорассудится. А поскольку «умелый» вовсе не означает «умный», дел было наделано много и разных. Впрочем, не хочу сказать о Талоссе ничего дурного: во время её нахождения на престоле Империя чувствовала себя вполне спокойно, потому что больше интересовалась очередными причудами своей властительницы, чем ведением войн. А уж как в это время приподнялись золотых дел мастера! До сих пор побрякушки, сделанные две сотни лет назад, по праву считаются верхом изысканности и роскоши.